– Я готов вам служить, – тут я запнулся, не решаясь произнести непривычное имя, – ...Валера. Но вы не сказали, каким образом.– О, это так великодушно с вашей стороны! – снова патетически звонко запел голос Марии Бабановой.– Вы сейчас отправитесь на Невский в агентство Аэрофлота и купите два билета на завтра, на утренний рейс до Москвы, мне и себе. И я рассчитываю, что вы не оставите бедную женщину без помощи и в Москве.-Завтра в Москву? – оторопело спросил я и вдруг заметил, какой яркой, эмалевой какой-то, синевы глаза смотрят на меня с самой искренней надеждой. Сколько ей лет? От силы – тридцать. Тонкий носик с прелестной горбинкой и короткая легкая стрижка. И эти глаза, как окна, распахнутые в весеннее утро! "Кем надо быть, чтобы обижать такое чудо?" – с неприязнью подумалось о хозяине саблезубого тигра.– Да, да. В Москву, в Москву! – звонко расхохоталась Валера. -Как чеховские три сестры. У вас, мой рыцарь, такой испуг на лице. А дело совсем простое. В московском академическом издательстве лежит уже лет пять, все очереди ждет, моя книга "Турецко-шведские отноше­ния в эпоху Петра Первого". Фактически, это моя докторская диссер­тация, увы, пока не защищенная. Так вот, полчаса назад мне позвони­ли из Москвы и сообщили, что книге дают, наконец, "зеленую улицу", да так спешно, что уж и наборщик сидит там и нетерпеливо стучит своей укладкой. А у меня остались не сверены библиография, цитаты и] именной указатель. Все это нужно сделать до конца недели. Минимум] три дня работы в архиве Исторической библиотеки. Мне так нужен помощник!.. Вам может показаться, что все это пустяки. Но это не так. Для меня, во всяком случае.

Нет, я не думал, что все это пустяки. Я поймал себя па том, что жадно любуюсь, какая у Валеры женственно нежная высокая шея, гор­до несущая красивую головку с круто остриженным затылком. Я обнаружил даже, что меня неудержимо тянет целовать эту шею. Ощутив что непоправимо краснею и промямлил:

– Я бы очень рад, Валера, но у меня в Ленинграде весьма нелегкой дело. Сегодня мне с ним не управиться.

– Это с Соболевой у вас такие нелегкие дела? Ах ты, Лидка-инвалидка! Она вам в чем-нибудь отказывает? Не хочет делать свои противные магниты?

Я сбивчиво объяснил существо проблемы. В глазах Валеры заиграло озорство.

– Сейчас мы все уладим, – сказала она и, схватив меня за руку, повела в коридор, как оказалось, к телефону.

– Лида, нужно помочь твоему москвичу, действительно очень симпатичному. Мне нужно срочно лететь с ним в Москву. Вот имен­но – наконец-то книга. Лидка!.. Вам необходимо выполнить все требо­вания Александра Николаевича, он же разработал замечательный прибор! А я по его глазам вижу, что замечательный... Откуда я свали­лась? И ты еще спрашиваешь. Я же по твоей милости свалилась с тур­ника в 34-м году. Не помнишь? В Сестрорецке. Я висела на согнутых ногах головой вниз, а ты догадалась пощекотать мне пятки. Да, да. С тех самых пор я такая чокнутая. Даю, даю.

Валера передала мне тяжеленную телефонную трубку, и я услы­шал неторопливую обстоятельную речь Соболевой:

– Александр Николаевич, кроме вас на завод наседают саратов-чане. У них требования погрубей, но аппетит зверский. Нужно раз в десять увеличивать выпуск магнитов. Так вот, решили отбирать для вас специальную партию, литерную, с малыми отклонениями осевой асимметрии. Я сейчас вот сижу и готовлю уточнение технических усло­вий. Через часик приезжайте подписать этот документ. Поставки вам начнем через месяц. И благодарите Валерочку. Признаюсь, я была на­мерена вытянуть из вас тоже кое-какие уступки, но теперь уж этим не­когда заниматься. Помогите, пожалуйста, Валере, она того заслужива­ет!

– Ну что я вам говорила! – торжествующе пропела Валера, и мы вернулись к чаю.

– Может быть, следует ехать вечерним поездом, – нерешительно раздумывала Валера. – Утром мы бы уже приступили к работе Но вы же не видели толком Ленинграда! Просто нечестно с моей стороны. А, была – не была, летим, Саша! В наш век нужно летать в прямом и пе­реносном смысле...

И покатилось, как в кино – эпизод за эпизодом... Я купил на Невском авиабилеты. Стоя в недлинной очереди, открыл Валерии пас­порт и полюбовался милым тонким личиком на фотографии. Прочел, что Валерия Борисовна Багрова, русская, родилась в 1924-м году в го­роде Ленинграде, что в 1949 года она вышла замуж за Хоперского Петра Львовича, а в 1958 году этот брак был расторгнут... Потом я доехал на троллейбусе до фирмы магнитчиков. На территорию вхо­дить не стал. Лидия Степановна вынесла бумаги в бюро пропусков и хорошо, совсем по-свойски, мне улыбнулась. Я подписал документы и уложил свой экземпляр в специально купленную на Невском папочку. Мысленно показал язык Стаднюку: "Вот так-то, нас не пугают и такие пороги, Георгий Иванович!"

"Я сошел у мечети и облегченно зашагал по тротуару, помахивая своей драгоценной папочкой, в которой обреталось теперь многолет­нее благоденствие разлюбезного "Эллинга". И обнаружил вдруг, что образ великого города, возникший в моем представлении сегодня ут­ром, странно сливается с образом тоненькой синеглазой женщины, что город этот прекрасен не потому лишь, что обладает неповторимыми ансамблями, а потому что здесь живет она и видит их... "Глупость ка­кая, – чуть не расхохотался я. – Влюбляюсь я, что ли? Она же мне в ма­тери годится!" Но сопоставив даты рождений, обнаружил, что это бы­ла бы уж очень юная тринадцатилетняя мама, и обрадовался этому, будто бы сами по себе эти тринадцать лет ровным счетом ничего не значили.Она открыла дверь уже не домашняя, а одетая строго и немножко парадно. На ней был серо-голубой костюмчик "в облипочку" с узким собольим воротничком, подчеркивающим бархатную нежность шеи и нежно льнущим к ней. Глаза светились молодо и радостно. Сказала:– Программа сейчас такая: поужинаем на Невском, потом идем в филармонию. Сегодня Мравинский дает в честь моего московского гостя 5-ю симфонию Чайковского и его же симфоническую поэму "Франческа да Римини".Я вымылся под душем в огромной ванной комнате этой таинст­венной и необъятной коммунальной квартиры. Надел свежую рубашку и новый галстук... Вышли на вечереющую улицу, и Валера взяла меня под руку, чуточку на ней повисая. Это странно и радостно волновало меня.К филармонии пришли с небольшим опозданием. В кассе билетов не было, мои старания "выхватить билетик с рук" тоже успехом не увенчались. Загадочно усмехнувшись, Валера кивнула мне: "Пойдем!" и решительным шагом пошла через фойе. Немного томно обратилась к контролерше:

– Евгений Александрович обо мне не спрашивал? – и кивнула че­рез плечо в мою сторону. – Аспирант Величко идет со мной.

По лестнице она шла впереди, я видел, как твердо она ставит но­гу, обутую в узкую туфельку на немыслимо тонкой шпильке, и как красиво напрягается в разрезе юбки ее нога. За поворотом я спросил наивно:

– Вы знакомы с Мравинским?!– Ни боже мой, – рассмеялась Валера.– А если бы не поверила?

– Не пустила бы и только. Но честное пионерское вам даю, Саша, этим приемом я пользуюсь только в безвыходных ситуациях. Не поду­майте обо мне слишком уж плохо. Ваше осуждение меня бы ранило.

Мы прошли на хоры и нашли два свободных места рядышком. Симфония уже шла, перекатываясь и замирая. Будто бы по чеховской степи, раздольно богатырской, тянулся тот с детства памятный обоз, с которым мальчик Егорушка ехал навстречу тревожной своей судьбе, всматриваясь в жизнь природы и людей... Или же это я сам, белявень-кий хлопчик Сашко, выпасая за терриконами Благовещенки стадо,

жадно смотрел с земли в небеса, где громоздились и мощнели, наливаясь темной и гневной силой, облака, чтобы слиться в грозовую тучу, сверкнуть молнией и раскатиться громами, как этот барабан в оркест­ре... В перерыве Валера сказала:

– Вы так хорошо слушали музыку, Саша, такое искреннее и раз­думчивое было у вас лицо при исполнении первой части. А в финале вы почему-то задыхались от беззвучного смеха и кисти рук у вас под­рагивали. Ничего не понимаю.