– Я с Арбата, из Староконюшенного переулка. А ты откуда, Са­ша?

– Я из Благовещенки.– Шутишь, нет такой улицы в Москве.

Разобравшись с географическим положением моей деревни, мы гак смеялись, что едва байдарку не опрокинули...Обратная электричка была переполнена и вся благоухала черему­хой. Тогда зеленого друга еще драли все, кому не лень, совершенно не задумываясь. Наши рюкзаки и мешки с байдарками ехали внутри ва­гона на полках. Мы с Женей стояли в толчее тамбура. Упираясь рука­ми в стенку, я сдерживал давление и уберегал от него Женю. Ее волосы касались моего лица, и от каждого такого прикосновения меня било током. В ухо мне тыкался чей-то букет черемухи. Свежий ветер влетал в тамбур через окошки с вынутыми на лето стеклами. Женина рука лежала на моем плече, но мне хотелось, чтобы неуют и толчея эти не кончались как можно дольше. Где-то на предпоследнем перегоне Женя коротко и благодарно прижалась щекой к моему подбородку и сказа­на, посмотрев в глаза:

– Ну вот и все. Прощайте, мой капитан!

Мне стало страшно, что больше я ее не увижу, и я поцеловал ее где-то около уголка глаза, как получилось в дикой этой давке, и ска­зал:

– Может быть, все же "до встречи", Женечка? Где и когда?

– Ты что-то говорил о намерении побывать в музее Скрябина. Это совсем близко от моего дома. В среду в семь вечера там будет иг­рать сам Нейгауз. Вот и встретимся на концерте. Договорились?– Слушай, пойдешь со мной в большой поход? Наши собираются на Байкал со сплавом на плотах по речке Китой.– Нет, – ответила Женя. – Понимаешь, мне очень хочется побывать в тундре. Предлагаю своим маршрут, а они смеются, говорят: "В тундре нет дров для костра".

Она рассмеялась, я же подумал: "Вот и прекрасно. Я сам организую для тебя тундровый поход!"Три дня я прожил в состоянии праздника. В те дни я был занят корректировкой документации на "Эллинг" по замечаниям Госкомиссии. Но мысль о тундровом походе будоражила, заставляя время от времени спускаться в читальный зал институтской библиотеки и там листать и листать здоровенный "Атлас СССР" в поисках тундрового маршрута. Выбор мой остановился на реке Каре, сбегающей с послед­них гор Полярного Урала и уходящей через тундру и холмистый хребет Пай-Хой к Байдарацкой губе Карского моря. Река была порожи­стая, имелся даже водопад с названием Буредан...Но в среду вечером Женя на встречу в музее Скрябина не пришла. Может быть, Нейгауз играл в этот вечер превосходно, но я не слышал музыки. В перерыве вышел в прихожую скрябинской квартиры, где стояли немногочисленные опоздавшие. Ее не было и там. Я допоздна бродил по Арбату и Староконюшенному, надеясь на случайную встре­чу. Вздрагивал, если видел парочку, и девушка при этом была черно­волосой и стройной. И ждал и страшился встречи...Наводить справки, напоминать о себе, добиваться свидания? Нет, решил я тогда, не пришла, значит, не захотела прийти. Вот и все. "Прощайте, мой капитан! Отправляйтесь в плавание к Карскому морю без меня". Наверное, есть у нее кто-то, не может не быть у такой краса­вицы в двадцать пять лет... Электричка неслась через ночные подмос­ковные леса. Когда ветер забрасывал в вагон струю черемухового настоя, вспоминался близкий блеск чудесных карих глаз в переполнен­ном тамбуре всего три дня назад. "Ну почему, почему я такой невезу­чий?" – думалось мне.Я ошибся. Через неделю нам обоим действительно здорово по­везло. Я выехал в Москву к потребителям "Эллинга". Уладив служеб­ные дела в Измайлове, я вернулся в центр. При переходе на "Арбатской" в длинном белом зале она мелькнула впереди в толпе. Догнал уже на эскалаторе.

– Женя, здравствуй!

Она обернулась, зарделась вдруг. Сказала обрадованно:

– Наконец-то ты, Саня! Ты обиделся, что я не пришла? Не успева­ли сдать верстку журнала к сроку, пришлось сидеть в среду почти всю ночь. Прости, ради бога. Я так жалела, что не назвала тебе свой теле­фон.– Женя... – сказал я, почти задыхаясь от охватившего меня вол­нения. – Я организую большой поход на Полярный Урал, река Кара. Та самая тундра... Ну и как?..

Я страшился, я был почти уверен, что она откажется. И тогда на­деяться мне уже будет не на что. Но Женя смотрела на меня восхищен­но.– Таких королевских подарков, Санечка, я еще не получала. Ко­нечно же я пойду с тобой на Кару. Ты сейчас свободен? Я возвращаюсь с тренировки по гимнастике. Проводи меня до дому и расскажи все подробно.Я обрисовал обстановку. В нашей тундре еще лежит снег. Нужн ждать целый месяц. На Каре серьезные пороги. Турклуб готов дат нам байдарки напрокат при условии, что мы проведем тренировочные походы хотя бы по подмосковным речкам....Женя как-то легко и естественно, с первого знакомства, вошла в группу, которую я успел подобрать. Первый тренировочный поход мы провели по Москва-реке от Можайска до Звенигорода... И были снова и снова на ночевках мои "лекции" Жене о жизни звезд. Я пора­жался, как она, гуманитарка, легко схватывает физические идеи. "Продолжай, продолжай, – нетерпеливо говорила она, – Я давно уже поняла, как внутреннее давление звезды препятствует ее гравитацион­ному сжатию..." Угасал костер. Спали в палатках ребята, охотники и рыболовы, будущие наши товарищи по походу на Кару... Лицом к звездам под соловьиное неистовство открывали мы с Женечкой на­чальную свою пору, когда совершается удивительное слияние душ -залог полноты и богатства и в остальном, даже в самом сокровенном.Поезд шел и шел через низкорослую заболоченную тайгу на север к Воркуте. Всю дорогу было солнечно и как-то несеверно – не верилось ни в Полярный Круг, ни в тундру. И все выбегали к полотну таежные речки, чтобы нырнуть под мост и снова скрыться в тайге по другую сторону дороги. Речки эти мыли где-то на своем пути корни елей и кедров, и павшие стволы колодника, и старую хвою, потому воду они несли желтую, и на редких станциях текла из кранов такая же желтая, похожая на чай, вода. Но после Печоры засиял летними снегами на востоке Приполярный Урал, и реки оттуда прибежали быстрые и про-зрачньїе, и вода из кранов на станциях потекла хрустальная и холод­ная...Весь первый день пути группа занималась капитальным ремон­том резиновой оболочки, то есть "калоши", одной из турклубовских байдарок, такой потрепанной в прежних схватках с порогами, что пришлось ей дать имя "Хальмера", что по-ненецки означает "гроб". Каждое мгновение я радостно ощущал присутствие рядом Жени. Ко­роткие быстрые взгляды и ненамеренные, но чуть задерживаемые ка­сания рук были радостными сигналами друг другу: "Все у нас с тобой впереди, все впереди..." И все же в душе моей жила тревога. Это был как-то одновременно и страх за несхоженную группу, в которой одна только Женя имела карельский опыт плавания на байдарках через по­роги, и страх за судьбу моей любви. Вдруг скажет она мне где-то там через месяц в конце похода: "Ну что ж, прощайте, мой капитан, я буду помнить вас всегда!"В конце второго дня пути все окрасилось вишневым и розовым цветом полярной летней ночи. Мы с Женей подолгу стояли у окошка, чуть только соприкасаясь плечами. Была кругом уже лесотундра, бу­рая и угрюмая, будто бы поезд выбежал на опушку всех российских лесов. И солнце не село, коснувшись земли. Огненным колесом оно неслось по кромке горизонта наперегонки с поездом, сшибая одинокие лиственницы и мгновенно воспламеняя озера, коих множество было в лесотундре...– Так вот они какие, – тихо сказала Женя, внезапно бледнея.В траурном красном свете ночи я видел поодаль от дороги ряды бараков с пустыми проемами окон и поклонившиеся, до конца не сва­ленные столбы с перекладинами висельного вида и в отвратительной рваной паутине колючей проволоки. Я стиснул Женину руку. Беглым взором отметил угрюмую стойкость сторожевых вышек, видимо, сра­ботанных на совесть из добротного леса... Пустые лагеря тянулись и тянулись вдоль дороги до самой Воркуты. Женя была притускнена печалью и молчалива, и я не лез к ней с расспросами, понимая теперь, что вид пустующих этих лагерей тревожит Женю не случайно и что в тундру она потянулась неспроста....Железная дорога, стелившаяся под колеса от Ярославского во­кзала, вдруг кончилась, уперлась в самый обыкновенный тупик в виде козел, сбитых из просмоленных шпал. И дальше за тем тупиком до са­мого Ледовитого океана была только тундра. До Кары оставалось все­го тридцать километров. Наняв две подводы под свой немалый груз, мы вышли ночью по холодку. Солнце полярной летней ночи, клонясь к северу и дремотно тускнея, звало, звало за собой. Тени лошадей и лю­дей протягивались далеко по холмам, теряясь в серых зарослях поляр­ной ивы... Утром, когда солнце круто пошло вверх в синем безоблач­ном небе, мы уже стояли на берегу Кары. Синяя и быстрая, она неслась мимо нас. уходя в расселину между двумя холмами. Оттуда доносился сильный грохот. Мы пили воду из ладоней в знак причащения. Ломило пальцы и зубы от ледяной карской воды. За рекой, за тундровым раз­дольем, совсем близко видна была крутая стена сиреневой горы Оче-нырд. Казалось, там в горах стоит фабрика синьки, исправно выбра­сывая в воду Кары всю свою продукцию. Только так и можно было объяснить плотную синеву этой воды, стремительно несущейся мимо нас.Стоя на берегу Кары, я почему-то знал, что именно этот момент буду помнить всегда... Жара, солнечный блеск на воде, серебристые заросли полярной ивы, синее высоченное небо надо тундрой, дремный комариный гул. И восхищенный Женин взгляд из-под "вуальки". Так называли мы кусок рыбачьей сетки, смоченный в репудине – недурная защита от комаров.Я очень опасаюсь превращения этой главы в путевой очерк, но сознательно не сдерживаю себя в описаниях природы, потому что не вижу другого способа передать на бумаге, как необъятность земного прекрасного мира сливалась в душе с необъятностью любви, только еще зарождавшейся в наших сердцах и такой же неизведанно прекрас­ной и опасной, как предстоящее путешествие по сумасшедшей синей реке... Кара обручила нас с Женей и повенчала. Перед воспоминанием о ней, как перед Богом, мы уже никогда не могли друг друга предать, потому что те дни остались в наших душах как бы эталоном чистоты, полета и отваги.Вот байдарки наши летят по быстрой воде между зеленых хол­мов, усыпанных яркими тундровыми цветами. Иногда мы проносимся под голубыми мостами из недотаявшего льда, и тогда на спины и пле­чи, открытые для загара, сыплется холодный душ. Все сильнее и силь­нее слышен шум где-то внизу по реке, и холодеет душа от встречи с неизбежным. Порог! Он еще невидим, но грохот становится уже таким, будто там идет по мосту тяжелый длинный поезд. Потом выскакивают поперек всей реки синие пляшущие черти в белых шутовских колпаках. Чалим байдарки за кусты и выходим осматривать порог с берега. Теп­лый податливый мох щекочет босые ступни. Стонут над головой ка­нюки. Молча летят чайки-поморники, косят вниз глазом и падают в струю порога, выхватывая из воды серебристых хариусов. От взгляда на порог сверху, с берега, сбивает дыхание, как от удара в солнечное сплетение. Женечка рядом. Глаза в глаза: "Не страшно?" – "Нет, мой капитан, с тобой мне ничего не страшно!"А за день до Буредана впервые поссорились...Приставали к берегу для стоянки. Женя выходила из байдарки и подвихнула голеностоп. Услышав ее вскрик за своей спиной, я вскочил но весь рост и перевернулся в воду вместе с байдаркой. Ребята смея­лись. Женя тоже. Перед сном она умывалась на перекате. Кара сияла ночным золотом среди черных берегов. Я спросил: "Нога болит?" Она ответила: "Ты понял, почему смеялись ребята? Тебя ведь черт дернул подтолкнуть байдарку в момент, когда я только ставила на берег ногу. И тут же принялся изображать рыцаря. Терпеть не могу, когда что-нибудь изображают".Голеностоп распух. Женя старательно его бинтовала, но ходила с трудом. От Буредана мы намеривались сделать пеший марш-бросок на сорок километров по тундре к последним горам Урала – Константино­ву Камню и Минесею. Не каждый может похвалиться, что стоял на самой последней горе Урала!.. Женя сетовала, что из-за нее теперь это мероприятие сорвется. Но в команде раздались здравые голоса. Поче­му сорвется? Пусть Снежина и Величко остаются у Буредана большой дневкой, а остальные двинут себе в поход. Так я и рассерженная на ме­ня Женя остались вдвоем у Буредана.Ребята ушли под вечер, чтобы ночью по холодку преодолеть тун­дровое пространство. Я по двое перевез их на "Саламине" на азиат­ский берег Кары. Они помахали с верхушки холма и растворились в пространстве тундры. Гребя наискосок против течения, я пристал точ­но к лагерю. Женя, не глядя на меня, деловито убирала под переверну­тую "Палладу" мешочки с продуктами. Потом принялась перебирать груду вещей, вытряхнутых ребятами из рюкзаков в уголок второй па­латки.