Что же касается экстремальных условий возникновения стресса, то видный физиолог полагал, что организм испытывает стресс постоянно, даже во сне, хотя его объективные признаки в таких неэкстремальных условиях могут и не проявиться. Именно поэтому, по всей вероятности, вынужденной мерой было применение «чрезвычайных» раздражителей, для экспериментального воспроизведения стресс-реакции, которая впервые была обнаружена также в соответствующих условиях.

Памятуя о сказанном, рассмотрим эту трехфазную реакцию, на протяжении которой происходят неспецифические гормональные сдвиги (экстренное выделение адреналина и норадреналина, АКТГ, кортикоидов и др. по оси «гипоталамус» (нервная система) – «гипофиз» (нервная система) – «кора надпочечников»), сопровождающиеся некоторыми органическими изменениями (увеличение коры надпочечников, атрофия вилочковой железы, появление язвочек желудочно-кишечного тракта).

Стресс-реакция или общий адаптационный синдром состоит из трех последовательных фаз: тревоги, резистентности и истощения. Напомним, что в первой фазе, после воздействия «чрезвычайного» раздражителя, возникает угроза нарушения гомеостаза внутренней среды вследствие сильной гормональной (эмоциональной) реакции на стрессор. Вот здесь и возникает собственно стресс. Во второй фазе, угроза нарушения гомеостаза временно снижается; если действие раздражителя совместимо с возможностями адаптации, признаки реакции тревоги практически исчезают.

На фазе истощения адаптационной энергии вновь возникает угроза нарушения внутреннего равновесия, и организм вновь испытывает состояние стресса. Если такая угроза доходит до критической точки и организм вынужден спасать себя уже другими средствами, возникает потребность в выходе из данного состояния (хотя, по-видимому, она возникает раньше – еще на фазе тревоги). Эта потребность, полагает Китаев-Смык, «…своеобразный крик о помощи, которая может придти только извне, – либо в виде поддержки, либо в форме устранения стрессора, изнуряющего организм». [19]

Если же действие стрессора не прекращается, и организм не получает никакой поддержки, происходят необратимые сдвиги гомеостаза и наступает смерть. Таким образом, стресс-реакция представляет собой нечто большее, чем описанный выше трехфазный процесс. При известных обстоятельствах она может быть расширена за счет включения фазы выхода из стресса, посредством, какой-либо, внешней помощи или внешней деятельности, что, впрочем, чаще всего и происходит в жизни.

К примеру, представим ситуацию: человек пришел искупаться. Одну за другой он проходит уже известные нам фазы общего адаптационного синдрома: вначале ему холодно (тревога), затем, наступает привыкание (резистентность) и, наконец, он вновь замерз (истощение). Что в таком случае предпримет человек? – просто выйдет из воды. К этому его вынудит потребность^), обусловленная состоянием стресса. Поскольку в противном случае может наступить переохлаждение и, как следствие, смерть.

Итак, если организм имеет возможность выйти из состояния стресса, т. е. удовлетворить возникшую актуальную потребность посредством внешней деятельности, – структура стресс-реакции будет выглядеть, уже несколько иначе, чем это было у Г. Селье:

1) стадия стресса (тревога (потребность), резистентность (потребность), истощение);

2) стадия выхода из стресса;

3) приспособление.

Теперь, попытаемся сопоставить этот механизм биохимической саморегуляции с приведенной выше общей схемой саморегуляции ИИ. Нетрудно заметить определенное сходство, которое проявляется не только в общности структур (рассогласование – ИСД – гармонизация; потребность (ориентировочные операции) – реализация (исполнительные, контрольные) – удовлетворение), но и в том, что оба механизма включают, в качестве основных звеньев, потребность (мотив) и процесс ее удовлетворения. Именно эти обстоятельства и приводят к мысли о том, что стресс-реакция (в расширенном ее варианте) представляет собой один из «уровней» общего процесса саморегуляции.

Однако здесь могут возникнуть сомнения относительно экстремальных условий возникновения стресс-реакции, – ведь в обычных, не экстремальных условиях, никакой сколько-нибудь выраженной тревоги, сопротивления, и, тем более, истощения быть не может. Поэтому возникает вопрос; каким же образом при таких условиях протекает процесс нейрогуморальной саморегуляции?

Для наглядности приведем еще один пример; человек испытывает пищевую потребность и немедленно ее удовлетворяет, если существует на это возможность. В самом деле, – какой смысл дожидаться фаз резистентности, а тем более истощения, когда актуальную потребность можно удовлетворить сразу? Или, например, человек хочет спать. Спрашивается, какой смысл ему лишать себя сна, когда он просто ложится и засыпает?

Таким образом, в неэкстремальных условиях потребность в выходе из стресса, как правило, удовлетворяется немедленно, минуя фазы сопротивления и истощения. При этом состояние стресса на фазе тревоги может быть выражено весьма слабо. Другое дело, если организм не имеет возможности питаться или спать, вот тогда и вступает в действие механизм неспецифической долговременной адаптации. Между тем в течение онтогенеза фрустрация рефлексов более высокого порядка (сексуального, родительского, трудового, творческих и идеальных), – явление совсем не редкое, и долговременная адаптация имеет место быть во многих трудноразрешимых «жизненных проблемах».

При реализации всего многообразия рефлексов задействованы, надо думать, все системы организма, а не только психика и общебиохимические механизмы стресса, с участием нейрогормонов (гипоталамуса, гипофиза и др.). Известно, что биохимической основой нервного формирования мотиваций и эмоций выступают и другие группы биологически активных веществ: нейромедиаторы, нейропептиды, макромолекулы, эндогенные опиаты и пр. [14; с. 245–248; 270–273], а нейронные механизмы поведения вообще обеспечиваются специальными группами нейронов, ответственными за нейрохимические системные реакции [14; с. 208–215]. Не менее важной компонентой, при реализации рефлексов, является и двигательная активность человека (ее изменчивость), перемещения тела животного в пространстве, не говоря уже о рече-двигательных механизмах, о которых выше уже было вкратце нами упомянуто.Таким образом, картина рефлекторно функционирующей, «слитой», системно-интегральной (одной и той же) соматопсихохимии индивидуальных свойств, как генотипа, проявляется вполне отчетливо: отличных психосоциологических ролей до морфосоматических, химических процессов-механизмов, обеспечивающих реализацию потребностей посредством саморегуляции. Все это позволяет говорить о видоспецифичном интегральном стиле индивидуальности (одних и тех же, «слитых» его «уровнях»), имеющем, помимо видовой, – видотипичные, а также уникально-своеобразные характеристики у разных конституциональных типов.

Теперь мы вплотную подходим к пониманию интегральной, неспецифической наследственной закономерности, которой подчиняется интегральная человеческая индивидуальность (видотипичное уникальное социальное человеческое животное) в ее закономерно-стохастических (безусловно-условных) связях с интра(!)индивидуальным, одним и тем же миром. Важно понять, что индивидуальность (генотип) не есть статично застывшее образование, но одно и то же, «слитое», абсолютно целостное живое природное существо, которое, несмотря на относительную устойчивость и стабильность обобщенных его свойств, саморазвивается, функционирует, а также видоизменяется не только в зависимости от видоспецифической человеческой и природной среды, но и собственной наследственной логики онтогенетических функционирования и саморазвертки. Таким образом, и интегральная индивидуальность, и ее динамика, и ее интраиндивидуальный (отраженный) мир суть одна и та же целостная система, но отнюдь не полисистемное дифференцирование перечисленных систем, – т. е. то дифференцирование, которое постулируется Пермской психологической школой, под руководством Б. Вяткина. [36]