Аристократические салоны Москвы и Киева, посещение монастырей, длинные коридоры конгрегаций Ватикана в Риме привели наконец молодого графа в 1888 году к порогу кабинета самого папы Льва XIII. Лев XIII с вершины Латеранского холма через своих осведомленных кардиналов давно наблюдал за поездками по миру отпрыска графского рода, издавна тесно связанного с папским престолом.

На первой же аудиенции папа римский, узнав, что молодой граф задумал стать монахом ордена василиан, прижал его к своей груди и сказал, что «орден Василия должен выполнить великую миссию на Востоке».

Молодой Шептицкий уже хорошо знал, что это за миссия. Не раз вели о ней разговоры в кругу его семьи те самые иезуиты — Зеленский, Яцковский, Шепковский, Моравский и другие,— которым папа поручил реформировать орден василиан, пропитать его насквозь духом заветов Игнатия Лойолы, сделать тем католическим орденом, который со временем всеми способами станет разжигать украинский буржуазный национализм, вызывая ненависть к русскому народу.

В ответ на призыв папы намеченный руководитель этой исторической миссии, Андрей Шептицкий, перед отъездом из Рима пишет на пергаменте молитву. Поручая господу богу свою семью, прося наделить ее качествами Франциска из Ассиза, Доминика, Игнатия Лойолы и прочих католических святых, молодой граф-монах излагает в молитве жизненное кредо своего рода: «Пускай за эту веру гибнут как Иосафат и подобно тому, как Екатерина работала и воевала для твоего наместника (папы римского.—В. Б.), так и они пусть выборят для него владения над востоком».

Разными путями пошли к выполнению этой политической цели папства два брата Шептицких. Один из них, Станислав, прямо и открыто взял в свои руки от польской магнатерии тот самый меч, на котором еще алела кровь казненных шляхтой украинских повстанцев Гонты, Железняка и Остряницы, и, угрожая этим мечом Востоку, зашагал по пути военной карьеры так успешно, что уже в 1919 году стал генералом, приближенным к маршалу буржуазной Польши Пилсудскому, и его военным министром.

Другой брат, подпоясав в конце прошлого века новую рясу монаха-василианина простым веревочным шнурком, пошел к достижению этой же цели другими, более путаными стежками, призывая себе на помощь весь многовековой опыт иезуитов.

Не успел он еще как следует обжить свою монастырскую келью в Добромиле, как его патроны — иезуиты получили письмо из Рима от «святой конгрегации по распространению веры». В письме, датированном 21 января 1888 года, кардинал Ледоховский требовал срочно сократить испытательный срок молодого монаха, так называемый новициум, от обычных шести месяцев до одного. Так и в дальнейшем духовная карьера молодого графа постоянно ускоряется тайными и явными указаниями из Рима, которому Шептицкий очень нужен.

Он никак не собирается замыкаться в пределах одной Галиции со своими религиозными планами, подобно некоторым недалеким и вялым его предшественникам. В 1897 году он собирается послать религиозную миссию из своих отцов-василиан в Болгарию, чтобы помочь вырвать ее из-под влияния России.

В один из последних дней ноября 1899 года его нарекают епископом Станиславским и одновременно намекают, что близок час, когда мантия митрополита будет украшать его широкие, драгунские плечи.

Проходит год, и этот намек сбывается. Граф Андрей Шептицкий сперва становится архиепископом, а затем получает жезл митрополита галицкого, а вместе с ним предписание Ватикана относительно дальнейшей деятельности.

«Болгарией займутся другие,— осторожно корректирует его намерения прелат из «конгрегации по пропаганде веры». Дайте возможность трудиться во славу божью на Балканах итальянским и австрийским епископам. Поинтересуйтесь лучше: нельзя ли нам возродить унию на Белоруссии?»

Новоиспеченный митрополит, получив такую инструкцию, превращается в героя плутовских романов. В швейцарском санатории Лемана он отращивает себе бороду, друзья из австрийской разведки достают ему фальшивый паспорт, и по этому паспорту, под именем галицийского адвоката доктора Олесницкого, через Саксонию, кружным путем, Шептицкий едет в начале нынешнего века в Белоруссию, чтобы на месте убедиться в причинах упадка унии. Он посещает священников — тайных сторонников католицизма, которых даже в 1926 году биографы митрополита, не желая раскрыть подпольную агентуру Ватикана на советской территории, побоялись назвать полными именами.

Он завязывает сношения с псевдолитвинами, которые под маской православных являются агентами папского Рима. Шептицкий устанавливает связи с белорусскими буржуазными националистами, которые хотели бы, подобно украинским националистам, оторвать свой край от России и подчинить его западным державам. Под видом любознательного адвоката из Галиции салоны Вильно, Киева, Москвы, Петербурга посещает австрийский драгун с духовным званием митрополита.

В этой поездке Шептицкий-Олесницкий теряет свой фальшивый паспорт, и, по-видимому, это обстоятельство и служит причиной того, что русская контрразведка узнает, кто именно скрывался под именем адвоката Олесницкого.

Надо полагать, что после этого путешествия разведчик-митрополит и был занесен в списки прямых агентов Австро-Венгрии, которые работали против Российской империи. Стала известна даже его агентурная кличка: Драгун.

Митрополит Шептицкий, поднаторев в годы молодости в тонкостях военной разведывательной службы, желая обратить в униатскую веру русское население, сам лично не раз выезжал впоследствии по подложным паспортам в Российскую империю. В одном случае он называл себя скупщиком шерсти, в другом — коммивояжером австрийских торговых фирм. И во время каждой такой поездки, выражаясь языком шпионов, «под новой крышей», его вела на снежные просторы России одна цель — создать по заданию Ватикана опорные пункты для внедрения унии. Он вербовал для этого себе агентов в центральных городах России. В Санкт-Петербурге Шептицкий создал церковную униатскую общину, где готовились из бывших православных Сусалова, Дейбнера, Федорова и Зерчанинова кадры униатских священников. В Москве орудовал подготовленный Шептицким, проникший во многие великосветские салоны опытный австрийский шпион иезуит Верцинский. Заигрывал Шептицкий и с русскими старообрядцами, которые, как известно, преследовались православной церковью...

Восшествие на престол митрополита графа Шептицкого совпало с событиями, отражающими соединенные усилия австрийской Вены и папского Рима, направленные к решительному выкорчевыванию симпатий галичан к России и русскому народу. В связи с этим инсценируется громкий процесс «Ольга Грабарь и другие» по обвинению в государственной измене австрийской монархии матери известного художника Игоря Грабаря и ее отца Альфреда Добрянского. Видный культурный деятель Закарпатья, Альфред Добрянский изобличает на этом процессе венгерского графа Коломана Тиссу. Этот заведомо дутый процесс, имевший целью уничтожить прорусские настроения среди подданных Австрии, открывает целую серию других сенсационных, созданных на песке процессов. Вместе с Ольгой Грабарь арестовывается и осуждается Иван Наумович. В своей речи на суде он говорит:

«Сегодня обвинительный акт вменяет нам в вину, как преступление, переписку с выдающимися личностями России. А ведь никто же не сомневается в искреннем патриотизме Шафарика, хотя он переписывается со всеми учеными в России и со страшным Погодиным? Для чего же нам не вольно переписываться с русскими литераторами?.. Это ложь, будто мы полякоеды. Мне все, что славянское,—дорого! Мой Шевченко, мой Пушкин, мой Мицкевич, мой Корженевский, мой Коллар, мой Вук Караджич, ибо они все мои, славянские. И тут нет никакого страха обнять этой любовью и заграничных славян — великорусов, болгар и т. п...»

На этом же процессе перед лицом австрийских жандармов Наумович цитирует им же переведенные слова Коллара: «Все имеем, мои милые, дорогие: золото, серебро, умелые руки, веселые языки и пение; единства просвещения лишь у нас нет! Дайте их нам с духом всеславянства, и увидите народ, какого не было в прошлом: среди Грека и Британца наше имя заблестит на звездном своде небес».