Я положил записку на стол и подмигнул Вульфу:

— Старина Орлиный Г лаз, как жаль, что не мне принадлежит честь открытия!

— Кому надо позвонить в Филадельфию, чтобы узнать, где можно отыскать архитектора, который, как мне кажется, уехал туда в поисках заказа?

— Послушайте,— сказал я,— мы можем проваландаться с телефоном целый день и ничего не добиться. Почему бы не поступить таким образом: вы позвоните здешним приятелям Фаррела и посмотрите, нельзя ли через них с ним связаться. Я же смотаюсь в Филадельфию и позвоню вам оттуда, как только окажусь на месте.

Я прекрасно успел на дневной поезд, поел в вагоне-ресторане и позвонил Вульфу в две минуты третьего.

У него не было никаких данных, за исключением имен некоторых друзей Фаррела в Филадельфии. Я обзвонил их всех, побывал в клубе изящных искусств, в издательстве «Архитектурного журнала», в газетном издательстве, чтобы проверить, кто намеревается заняться строительством, и т. д.

Где-то около шести часов я напал на его след, когда принялся звонить поочередно всем архитекторам города. После трех десятков пустых звонков один оказался стоящим. Мне рассказали, что некий мистер Олленби, неожиданно разбогатевший, намеревается построить библиотеку для города Миссури. Я решил позвонить непосредственно к самому мистеру Олленби, рассчитывая получить от него наиболее достоверные сведения. Мне ответили, что мистера Фаррела ожидают к семи.

Я проглотил пару сэндвичей в ближайшей закусочной и помчался к Олленби.

Меня провели в библиотеку новоиспеченного богача и туда же вызвали Фаррела. Разумеется, он не мог понять, каким образом меня туда занесло. Я дал ему десять минут на проявление удивления, после чего спросил уже без всяких предисловий:

— Вчера вечером вы написали записку Ниро Вульфу. Где находится та машинка, на которой она была напечатана?

Он улыбнулся, как улыбаются только ошеломленные джентльмены: недоверчиво и в то же время смущенно.

— Полагаю, там же, где я ее оставил. Я ее оттуда не уносил.

— Понятно, но где же она? Извините, что я обрушился на вас со своими расспросами, ничего не объяснив. Я же охочусь за вами уже более пяти часов и совершенно без сил. Даже голова плохо соображает. Понимаете, машинка, на которой вы печатали свою записку,— та же самая, которой пользовался Поль Чапин для печатания своих стихотворений. Вот какая небольшая подробность.

— Неужели?

Он посмотрел на меня и засмеялся.

— Черт побери, вот это удача! А вы не ошибаетесь? После всех тех трудностей, с которыми я раздобывал образчики шрифтов, взять просто и напечатать записку... Даже не верится!

— Да, когда начинаешь думать... Но вы хоть помните, где вы ее печатали?

— Конечно. Я воспользовался пишущей машинкой Гарвард-клуба.

— Вот оно что?

— Ну да, черт побери!

— Где у них хранится машинка?

— Собственно говоря, нельзя сказать, что она где-то хранится, потому что она предоставлена в распоряжение всех членов клуба, стоит на своем постоянном месте. Я был в клубе вчера вечером, туда же пришла телеграмма от мистера Олленби, так что я напечатал на той самой машинке несколько записок. Она находится в маленькой комнатушке рядом с курительной. Вернее даже, это что-то вроде алькова. Этой машинкой пользуются многие.

— Так... Ясно. Машинка предоставлена для всеобщего использования, так что на ней печатают тысячи людей.

— Едва ли тысячи, но все же многие.

— Достаточно десятков. Видели вы, чтобы ею пользовался Поль Чапин?

— Трудно сказать... впрочем, однажды... Да, припоминаю, как он сидел на маленьком стульчике перед машинкой, подсунув искалеченную ногу под стол. Да, точно.

— Ну, а кто-нибудь из ваших друзей, членов Лиги?

— Честное слово, не могу сказать.

— Есть ли в алькове еще другие машинки?

— Есть еще одна, но она принадлежит общественному стенографисту, она закрыта. Что касается первой, то ее когда-то пожертвовал клубу один из его членов. Поначалу она находилась в библиотеке, но специалисты печатания одним пальцем так на ней грохотали, что ее оттуда выдворили.

— Олл-райт.

Я поднялся.

— Могу ли я сказать Вульфу, когда примерно вас ждать назад, на случай, если вы ему понадобитесь?

Он ответил, что завтра он должен приготовить чертежи, чтобы показать их мистеру Олленби. Я поблагодарил его сам не знаю за что и вышел поискать свежего воздуха и свободное такси, которое бы доставило меня на Норд-Филадельфию.

Поездка в поезде в душном вагоне, где сигарный дым смешался с углекислотой, выдыхаемой из сотен легких, образовав среду, в которой за час погибли бы все без исключения орхидеи Вульфа, не способствовала улучшению моего настроения. Мы приехали в полночь, и я отправился домой.

В кабинете было темно, Вульф лег спать. На моем столе не было записки, так что ничего экстраординарного не случилось.

Я достал из холодильника кружку молока и пошел наверх. Комната Вульфа находилась на том же этаже, что и моя. Я подумал, что, возможно, он еще не заснул и захочет услышать приятную весть, так что я прошел в самый конец коридора проверить, не пробивается ли свет из-под его двери. Близко я не подходил, потому что, когда Вульф ложился в кровать, он включал сигнальную лампу, и, если кто-то приближался к его двери менее чем на восемь футов, в моей комнате раздавался звонок, который мог кого угодно отправить на тот свет. Щель под его дверью была темной, так что со спокойной совестью я начал укладываться, одновременно расправляясь с молоком.

Утром в пятницу, после завтрака, раздался зуммер внутреннего телефона. Звонил Вульф из спальни. Он спросил меня, доставило ли мне удовольствие мое путешествие. Я ответил, что, если бы я ездил в компании Доры Чапин, тогда вообще это было бы нечто сказочное. После этого он осведомился, припомнил ли мистер Фаррел, какой машинкой он воспользовался, чтобы напечатать свою записку.

— Она находится в Гарвард-клубе в маленькой комнатушке рядом с курительной комнатой. Похоже, что члены клуба выстукивают на ней разные мелодии, когда у них появляется охота музицировать. Это здорово, не правда ли, поскольку мы сможем сузить круг наших действий. Исключить всех людей из Йела и прочую мелкоту. Совершенно очевидно, что Чапин стремился всячески облегчить нашу задачу.

Вульф тихонько пробормотал:

— Превосходно!

— Да, один из тех фактов, который был вам нужен. Отлично!

— Нет, Арчи, я не шучу. Меня это вполне устраивает. Я же вам говорил, что в данном деле на нас будут работать факты. Но мы должны гарантировать себя от всяких случайностей в отношении наших фактов. Пожалуйста, разыщите человека, члена Гарвард-клуба, который окажет нам услугу, только не из числа наших теперешних клиентов. Попросите его отправиться сегодня в клуб и взять вас с собой в качестве гостя. Договоритесь с «хозяином» и приобретите новую пишущую машинку, причем хорошую. Возьмите ее с собой в клуб. Заберите ту, что там находится, оставив вместо нее новую. Действуйте как вам заблагорассудится, но введите в курс дела своего «хозяина», чтобы его не подвести и чтобы позднее он мог опознать ту машинку, которую вы принесете из клуба.

— Новая машинка стоит сто долларов.

— Знаю.

— О’кей.

Вот так и случилось, что в десять часов утра в ту пятницу я сидел в курительной комнате Гарвард-клуба вместе с Альбертом Брайтом, заместителем председателя «Истерн Электрик». Возле моих ног на полу поблескивала футляром новехонькая пишущая машинка. Брайт оказался удивительно покладистым, впрочем ничего иного я от него и не ожидал, поскольку он был обязан Вульфу совсем немногим: тот ему спас честное имя, семью и жену! Правда, он уплатил Вульфу по счету, и уплатил немало, но вы сами понимаете...

Так или иначе, но он отнесся к просьбе Вульфа весьма сознательно, не стал изводить меня вопросами и сделал так, как я просил.

Я говорил:

— Так вот... Сейчас в этом самом футляре находится та самая пишущая машинка, номер которой я вам показал и под которым вы сделали свою собственную метку. Она необходима мистеру Вульфу.