Ей было лет восемнадцать. Она была высокой и стройной, с кожей цвета того чабрецового меда, который Вульф получает из Греции. Она была чрезвычайно собою горда, но не своею внешностью. Когда женщина гордится своей внешностью, это выглядит глупо. Не думаю, чтобы я заикался, хотя вполне мог.

— Я хотел бы видеть управляющего,— сказал я.

— Вы полицейский?

Если ей нравились полицейские, следовало, конечно, ответить «да». Но если они ей не нравились?

— Нет,— ответил я.— Я из газеты.

— Хорошо.— Она повернулась и крикнула: — Отец, человек из газеты! — И голос ее прозвучал еще красивее.

Она снова повернулась ко мне, грациозная, как большая кошка, и стояла прямо и гордо, с таким любопытством в глазах, словно она никогда раньше не видела человека из газеты. Я чертовски хорошо понимал, что мне следует что-то сказать, но что? Единственно правильным вариантом было бы: «Выходите за меня замуж», но это было невозможно, поскольку очень трудно было представить себе ее моющей тарелки или стирающей носки.

Потом до моего сознания дошло, что я успел-таки поставить ногу на порог с расчетом, чтобы дверь не закрылась. Это все испортило. Я был всего лишь частным детективом, пытающимся подцепить клиента.

Послышались шаги, и, когда они приблизились, она отошла в сторону. Появился мужчина, коренастый, плотный и широкоплечий, двумя дюймами ниже ее, с носом, как у мопса, и кустистыми бровями.

Я вошел внутрь и поздоровался.

— Моя фамилия Гудвин. Я из «Газетт» и хочу снять комнату, выходящую на улицу.

Он сказал своей дочери:

— Иди, Мария.

И она повернулась и исчезла в темном вестибюле.

— Комнат нет,— ответил он мне.

— Сто долларов в неделю,— сказал я.— Я собираюсь написать статью о месте происшествия после совершения убийства. Я хочу заснять людей, которые приходят на него посмотреть. Окно на втором этаже вашего дома было бы как раз то, что нужно.

— Я же сказал, что комнат нет.

У него был низкий, грубый голос.

— Вы можете кого-нибудь переселить. Двести долларов.

— Нет.

— Триста долларов.

— Нет.

— Пятьсот долларов.

— Вы сумасшедший. Нет.

— Я не сумасшедший. Это вы сумасшедший. Отказываться от пятисот долларов! Как ваша фамилия?

— Моя фамилия — это моя фамилия.

— О, пожалуйста, пожалуйста. Я смогу узнать ее в следующем доме или у фараона на улице. Что, с ней не все в порядке?

Он прикрыл глаза.

— С ней все в порядке. Меня зовут Цезарь Перес. Я гражданин Соединенных Штатов Америки.

— Отлично. Я тоже. Вы сдадите мне комнату на неделю за плату в пятьсот долларов, внесенную вперед?

— Но я же сказал.

Он жестикулировал обеими руками и плечами.

— Комнат нет. Тот человек мертв, и это плохо. Снимать людей из этого дома — нет, даже если бы была комната.

Я решил усилить напор. Промедление было опасным, поскольку отдел по расследованию убийств или прокуратура могли обнаружить связь между Йигером и этим домом в любой момент. Достав из кармана бумажник и вытащив из него карточку, я протянул ее ему.

— Вам хорошо видно при этом свете?— спросил я.

Он даже не сделал попытки рассмотреть ее.

— Что это?

— Моя лицензия. Я не газетчик, я частный детектив и расследую убийство Томаса Г. Вигера.

Он снова полуприкрыл глаза. Он протянул мне лицензию, и я взял ее.

Он глубоко вздохнул:

— Вы не полицейский?

— Нет.

— Все равно уходите отсюда. Уходите из этого дома. Я уже сказал, что ничего не знал о человеке в яме, а один из них меня оскорбил. Уходите.

— Хорошо,— сказал я,— это ваш дом.

Я убрал лицензию в бумажник, а бумажник в карман:

— Но я могу рассказать вам, что случится, если вы меня выгоните. Не позже чем через полчаса вас атакует дюжина полицейских с ордером на обыск. Они обшарят здесь каждый дюйм. Они возьмут в оборот всех и каждого, начиная с вас и вашей дочери, и арестуют всех, кто сюда приходил. Причина, по которой они это сделают, будет следующей: я скажу им, что смогу доказать, что Томас Г. Вигер приходил в этот дом в воскресенье и был здесь убит.

— Вы врете, как тот полицейский. Это оскорбление.

О’кей. Прежде всего я попрошу дежурного полицейского прийти сюда и побыть с вами, чтобы вы не смогли никого предупредить.

Я повернулся. Мне пришлось нанести этот удар. С фараонами он, конечно, держался твердо, но я явился неожиданно и выбил у него почву из-под ног. А он не был слабоумным. Он понимал, что я, если даже не смогу этого доказать, все равно знаю достаточно, чтобы натравить закон на него и его дом.

Когда я отвернулся, он схватил меня за рукав. Я повернулся обратно. Он стоял и шевелил губами.

Я спросил не враждебно, а просто из любознательности:

— Вы его убили?

— Вы — полицейский?— спросил он.

— Нет. Меня зовут Арчи Гудвин, и я работаю на частного детектива по имени Ниро Вульф. Мы надеемся получить гонорар за расследование этого убийства. Мы этим кормимся. Так что я буду честен: мы предпочли бы узнать сами, зачем приходил сюда Вигер, вместо того чтобы передавать это полиции. Но если вы не пожелаете иметь дело с нами, я буду вынужден позвать сюда фараонов. Вы его убили?

Он повернулся и двинулся в холл. Я пошел за ним, взял его за плечо и заставил повернуться.

— Вы его убили?

— У меня есть нож. В этом доме я имею право его держать.

— Конечно. А у меня есть это.— Я вытащил «марли» из кобуры.— И есть разрешение на него. Вы его убили?

— Нет. Я хочу видеть мою жену. Она соображает лучше, чем я. Моя жена и дочь. Я хочу...

Дверь, находящаяся в холле десятью футами дальше, распахнулась, и женский голос сказал:

— Мы здесь, Цезарь.

И они появились.

Женщина была с властным лицом привыкшего командовать человека. Мария оставалась возле двери. Перес стал объяснять своей жене по-испански, но она оборвала его:

— Перестань. Он подумает, что мы секретничаем. С американцами надо говорить по-американски.

Она устремила на меня пристальный взгляд темных глаз.

— Мы все слышали. Я знала, что это произойдет, но я думала, что это будет полиция. Мой муж — честный человек. Он не убивал мистера Витера. Мы называли его «мистер Дом», из-за его дома. Как вы узнали?

Я убрал «марли» в кобуру.

— Поскольку я уже здесь, и я знаю, миссис Перес, то какая разница как?

— Никакой. Я дура, что спросила. Хорошо, задавайте вопросы.

— Я предпочел бы, чтобы на них ответил ваш муж. Это может занять изрядное количество времени. Есть здесь комната со стульями?

— Я отвечу вам. Мы садимся только с друзьями. Вы угрожали моему мужу пистолетом?

— Я только показал его. О’кей, если мои ноги способны стоять, то и ваши тоже. В какое время мистер Вигер пришел сюда в воскресенье?

— Я думала, вы знаете.

— Я знаю. Я хочу послушать, как вы станете отвечать на мои вопросы. Если в ваших ответах будет слишком много неверных, я попытаю счастья с вашим мужем. Или это сделает полиция.

Секунду она подумала.

— Он пришел около семи.

— Он приходил повидать вас, вашего мужа или вашу дочь?

Она уставилась на меня.

— Нет.

— С кем же он приходил повидаться?

— Я не знаю... Мы не знаем.

— Попытайтесь еще раз. Это смешно. Я не собираюсь провести здесь весь день, по капле выуживая из вас сведения.

Она посмотрела на меня.

— Вы когда-нибудь были наверху?

— Я задаю вопросы, миссис Перес. С кем он приходил повидаться?

— Мы не знаем.— Она повернулась.— Выйди, Мария.

— Но, мама, это не...

— Выйди!

Мария скрылась за дверью, закрыв ее за собой. Это было весьма своевременно, потому что трудно удерживать на чем-то сбой взгляд, если он все время ускользает в другом направлении.

Мать повернулась ко мне.

— Он пришел сюда около семи и постучал в дверь. Вот в эту.— Она показала на дверь, которую закрыла за собой Мария.— Он заговорил с моим мужем и дал ему денег. Потом он прошел в холл к лифту. Мы не знаем, был ли кто-нибудь там, наверху, или кто-то пришел позже. Мы смотрели телевизор и не могли слышать, приходил ли кто-нибудь и проходил ли он к лифту. Да мы и не собирались об этом узнавать. На входной двери хороший замок. Так что нет ничего смешного в том, что мы не знаем, кого он приходил повидать.