— Верно. Но не надолго. К рождеству мы тебя вытащим. В холодильнике имеется полфунта свежей икры стоимостью в двадцать долларов. Действуй.

Я вошел в лифт. Внизу я объяснил ситуацию миссис Перес, попросил ее отнести наверх буханку хлеба и вышел из дома. Мои часы показывали ровно полдень.

В пять минут пятого Вульф сердито посмотрел на меня из-за письменного стола:

— Твоей задачей было найти клиента, а не пару негодяев, которые, возможно, убили хозяина, и не негодяйку, которая предлагает деньги за свою сигаретницу. Я признаю твое чутье и сообразительность. Я всегда доверял тебе. Но скажи мне, куда ты пошлешь чек, если, а это кажется мне весьма вероятным, обнаружишь преступника в клиенте?

Я полностью отчитался, опустив лишь одну деталь — подробное описание Марии. Он был способен прийти к выводу (или сделать вид, что пришел к нему), будто я решил оказать любезность мистеру и миссис Перес ради их дочери. Я тщательно и подробно описал комнату, включив в это описание даже собственные затруднения с ночными сорочками.

Признался в том, что пытался договориться с Саулом Пензером (десять долларов в час), а договорился вместо этого с Фредом Даркиным (семь с половиной в час) лишь потому, что Саул оказался недосягаем.

— Я об этом не просил,— сказал он.

Я понимал (или думал, что понимаю), где зарыта собака, но приходилось действовать осторожно.

Я задумчиво кивнул:

— Они, конечно, могли его убить,— сказал я.— Но я дал бы пять против одного, что они этого не делали. Причины следующие: тон и выражение лица Переса, когда он рассказывал мне, почему накрыл тело брезентом. Тот факт, что миссис позволила дочери подойти на мой звонок. Если бы ока убила Вигера, то пошла бы открывать сама. Но главное — это то, что, пока он был жив, они как сыр в масле катались. Он, конечно же, платил им достаточно. С его смертью они не только терпят убыток, теряют крупный куш, но и получают массу неприятностей независимо от того, набрел бы я на них или нет. Что они станут делать, когда наследник убитого, узнав, что он получил дом, захочет его осмотреть?— Я скрестил ноги.— Естественно,— сказал я,— вам все это не нравится, я понимаю. Будь это просто гнездышко, где Вигер мог спокойно провести ночь со своей любовницей, это полбеды, но дело явно обстоит не так. Может быть, существует шесть женщин с ключами от входной двери и лифта, а может быть, двадцать и даже больше. Я понимаю, что вам совершенно не хотелось бы быть вовлеченным в подобную историю, но в нее оказался вовлеченным я...

— Чепуха,— заявил он.

Я поднял брови.

— Чепуха?

— Да. Современный сатир — это немного мужчина, немного свинья, но большей частью болван. Он лишен обаяния игривости. Он не умеет грациозно прислониться к дереву с флейтой в руках. Единственное качество, унаследованное им от его античных предшественников — это похоть, и он удовлетворяет ее в темных углах, в постелях других мужчин или комнатах ужасных отелей, а не в тени олив на солнечных холмах. Нелепое убежище похоти, которое ты описал,— жалкий паллиатив, пародия, но мистер Вигер старался по крайней мере. Свинья и болван — да, но в нем жило и желание флейты, как когда-то в юности во мне. Он заслужил смерть, несомненно, но у меня достаточно мотивов, побуждающих поймать его убийцу.

Должно быть, я вытаращил глаза.

— У вас?!

— Конечно. Но кто сможет взять на себя расходы? Предположим, ты выказал чуткость и знание человеческой натуры и оказался прав насчет мистера и миссис Перес. Что из того? Где перспективный клиент? Кому мы можем рассказать о существовании этого жалкого прибежища и о его связи с убийством? Конечно же, не его семье и не его коллегам. Они скорее пожелают скрыть это, нежели раскрыть. Так что же, нам стать шантажистами? Я считаю, что существует единственная возможность — узнать, кто тот человек, который приходил сюда вчера вечером и выдавал себя за Вигера, и зачем он это делал.

Я покачал головой:

— Очень жаль, но я не могу вам этого обещать. Вы читали мой отчет?

— Да. Он явно человек с богатым запасом слов. Он сказал: «В противном случае в моем визите не было бы пользы». Он сказал: «Могу я говорить, не опасаясь разглашения?» Он сказал: «Этого довольно». Два последних выражения — менее значительны, но первое — удивительно. «В противном случае»— вместо «иначе» или «а то». Замечательно.

— Да, если вы так считаете.

— Считаю. Но, кроме того, он цитировал в разговоре из «Герцогини Амальфи» Джона Уэбстера: «Другие грехи шепчут, убийство кричит!» Он цитировал эпиграмму Джона Харингтона: «Тот, кто совершает предательство, никогда не бывает счастлив». Он цитировал из Браунинга: «Ваш мозг стоит того помещения, которое он занимает». Люди любят щеголять своим образованием, но зачем это делать перед сыщиком? Ты слышал его и смотрел на него. Он пытался произвести впечатление?

— Нет. Он просто говорил, вот и все.

— Именно. Так что фразы из двух елизаветинцев и Роберта Браунинга для него ходовые. Лишь один человек на десять тысяч близко знаком и с Уэбстером, и с Браунингом. Он педагог. Преподаватель литературы.

— Вы же нет.

— Я узнал только Уэбстера. Остальных я искал. Я не знаю Харингтона, а Браунинг вызывает у меня неприязнь. Итак, он — один из десяти тысяч, следовательно, таких как он в Нью-Йорке меньше тысячи. Предлагаю тебе продемонстрировать свою изобретательность. Если он знал о том, что Вигер убит — им или кем-то еще — зачем он пришел сюда со своим враньем?

— А я предлагаю это вам. Я уже пытался прошлой ночью. Если он убил Вигера, то возможность только одна — он был не в себе. Но это не так. Если он не убивал, но знал о том, что тот мертв, то лучшее объяснение, которое я смог придумать, это то, что он хоте привлечь внимание к этому дому и к этому месту н Восточной Восемьдесят второй улице, а это доказывает что я не в себе. Аналогичный звонок в полиции был бы быстрее и проще. Можете вы придумать что-нибудь получше?

— Нет. И никто не сможет. Он не знал, что Вигер мертв. Но, считая Вигера живым, чего он думал добиться этим маскарадом? Он не мог с полной уверенностью рассчитывать на то, что, когда Вигер не появится, ты или позвонишь ему домой, или отправишься к нему, но с знал, что очень скоро — вчера вечером или сегодня утром — ты свяжешься с ним и узнаешь, что твой пос< титель был самозванцем, и скажешь об этом Вигер И что явилось бы результатом всего этого? Главнь образом то, что Вигер узнал бы, о чем рассказывал те самозванец. Если бы он узнал самозванца по твоему от санию, он понял бы, что этот человек знает о его визитах на Восемьдесят вторую улицу по известному адресу, но я отбрасываю подобное предположение. Если самозванец хотел, чтобы Вигер узнал, кто знает о его доме, зачем же ему нужна была вся эта кутерьма с тобой? Почему бы просто не сказать это Вигеру, используя телефон или почту, или при личной встрече, или даже посредством анонимной записки? Нет. Он знал, что Вигер не опознает его по твоему описанию. Он хотел, главным образом, чтобы Вигер узнал, что кто-то знает о его связи с тем домом, а возможно, также о том, что теперь мы с тобой об этом знаем. Так что я сомневаюсь, окажется ли он полезным, но все равно я бы хотел с ним поговорить.

— Я тоже. Это одна из причин, по которой я там оставил Фреда. Существует ничтожный шанс на то, что у него есть ключи и он тоже появится.

Вульф фыркнул.

— Шанс на то, что кто-нибудь вообще туда придет,— минимальный, и ты об этом знаешь. Ты вызвал туда Фреда главным образом для того, чтобы я не мог сказать, что инцидент исчерпан. Я должен был приказать тебе вызвать Фреда, но тебе известно, что я уважаю твои обязательства, как свои собственные. Да, Фриц?

— Ленч готов, сэр. Петрушка завяла, и я решил использовать лук.

— Посмотрим.

Вульф отодвинул кресло и встал.

— Перец?

— Нет, сэр. Я решил, что с луком не надо.

— Пожалуй. Но посмотрим.

Я последовал за ним в холл и оттуда в столовую.