— В воскресенье вечером в театре «Мажестик» было представление в пользу благотворительного общества.

— Если бы у меня была веская причина полагать, что Вигера убили вы, мне пришлось бы собрать массу доказательств, прежде чем я бы твердо уверовал в то, что вы были в театре. Но я не говорил, что это сделали вы. Алиби — плохое или хорошее — совсем не то, что я хочу от вас. Вы заявляете, что никогда не видели Марию Перес и не говорили с ней. Так вот, ночью ее мать позвонила мне и попросила приехать. Я приехал, обыскал комнату и под фальшивым дном ящика нашел коллекцию вещей. Среди них были три ваши фотографии, а также деньги в пятидолларовых купюрах, и она не хотела, чтобы ее родители знали о них. Буду с вами откровенен, мисс Дункан. Я уже сказал вам, что мистер Вульф предпочел бы устроить все так, чтобы полиция никогда не узнала об этой комнате и людях, которые туда приходили. Но если ей все же станет известно об этом, не от нас, тогда все выйдет наружу. Не только то, что вас видели мистер и миссис Перес и я, но и ваша сигаретница. А что, если на тех пятидолларовых бумажках будут найдены отпечатки ваших пальцев?

Это была чистой воды удача. Я бы, конечно, предпочел считать, что у меня было предчувствие и я на нем сыграл, но, начиная сочинять в этом направлении, я не знал, куда это меня приведет. Основную роль сыграл мой язык. Если у Мег Дункан было нечто большее, чем тот факт, что вчера вечером она направилась прямо домой из театра, я хотел по возможности это вытянуть из нее. И мне просто повезло, что я не упомянул о том, что фотографии были всего лишь вырезками из журналов и газет, но зато вставил в свой вопрос упоминание о деньгах.

Удача, нет ли, но это сработало. Она вцепилась в мое колено одной из рук, которыми умела так хорошо пользоваться.

— О, Боже, деньги! На них остаются отпечатки?

— Конечно.

— Где они?

— В сейфе. В кабинете у мистера Вульфа. Фотографии тоже.

— Я дала ей только одну, а вы сказали три.

— Две другие из журнала. Когда вы дали ей свою фотографию?

— Я не помню... Мне ведь так часто...

Моя левая рука, решив, по-видимому, отдохнуть, легла на покрывало в том месте, где находилась ее нога, повыше колена, и пальцы естественно сомкнулись вокруг того предмета, на поверхности которого они оказались. Подобное было бы, конечно, ошибкой, если бы я своей руке приказал это сделать, но я не приказывал. Я не виню свою руку — она просто воспользовалась удачной возможностью, которую бы не упустила ни одна живая рука. Но она получила в ответ на это такую сильную и быструю реакцию, на которую отнюдь не рассчитывала. Как только эта женщина получает заряд, она даром времени не теряет. Когда она рванулась от подушки, я встретил ее во всеоружии — я ждал, что она начнет царапаться, но ее руки обвились вокруг моей шеи, и она опять откинулась, увлекая меня за собой, и я оказался лежащим у нее на груди, лицом в подушку. Она покусала меня за шею, не больно, а так, ласково.

Время, место и женщина — великолепное сочетание, но оно подразумевает совпадение всех трех условий. Место было о’кей, но времени не было, поскольку у меня были другие поручения. И я сомневался в чистоте побуждений женщины. Сигаретница, фотография и пятидолларовые бумажки интересовали ее куда больше, чем я. К тому же я не люблю, когда меня принуждают. Поэтому я просунул руку между ее лицом и моей шеей, толкнул ее голову в подушку, поднимая тем временем свою, приподнял край подушки и накрыл ее голову. В течение десяти секунд она вырывалась и брыкалась, потом прекратила. Я опустил ноги на пол, перенес тяжесть тела на них, убрал руку с подушки и шагнул назад.

Я спросил:

— Когда вы дали ей фотографию?

Она тяжело и часто дышала, пытаясь восстановить дыхание. Когда ей это удалось, она сказала:

— Черт бы вас побрал! Вы же положили на меня руку.

— Угу. Ждете, когда я буду извиняться? Вы же расчистили для меня место на кровати и надели эту продранную штуковину? Вы чертовски хорошо знаете, что ваши соски просвечивают через нее. Не очень-то это честно — пытаться отвлечь меня от работы после того, как я открыл вам все свои карты.— Я сел на стул.— Послушайте, мисс Дункан, единственная возможность для вас выйти сухой из воды — это оказать Ниро Вульфу помощь в раскрытии дела, и много времени это у вас не займет. Наверное, меньше дня. Я хочу знать все о фотографии и пятидолларовых купюрах.

Она полностью отдышалась и натянула покрывало до подбородка.

— Но вы положили на меня руку,— сказала она.

— Условный рефлекс. Странно, что не обе. Когда вы дали ей фотографию?

— Давно. Почти год назад. Во время утреннего субботнего спектакля она прислала мне в уборную записку. В записке говорилось, что она видела меня в своем доме и что она хотела бы получить три билета на следующую субботу, с тем чтобы она могла пригласить с собой подруг. Под ее именем был написан адрес... Я послала за ней. Это было что-то невероятное. Никогда не видела такой красивой девушки. Я подумала, что она... Что она была...

Я помог ей:

— Гостьей той комнаты? Я этого не думаю.

— Я тоже, после того как с ней поговорила. Она сказала, что видела меня в холле дважды, как она сказала, и узнала меня по снимкам, которые видела в прессе. Она сказала, что никогда никому не говорила и не скажет, И я дала ей фотографию с автографом и три билета. Это было в июне. В июле мы закрылись на летний сезон, а в августе она снова пришла ко мне. Она была еще красивее, это невозможно передать. Она хотела получить еще три билета, и я сказала, что пришлю их ей, и тогда она сказала, что должна иметь карманные деньги. Она так и сказала: «Пять долларов в месяц». Я должна была посылать их ей по первым числам каждого месяца на почтовое отделение на Восемьдесят третьей улице, Планетариус Стейн. Вы когда-нибудь ее видели?

— Да.

— Тогда почему вы не удивляетесь?

— Я отвык удивляться. Проработав два года детективом.

— А я удивляюсь. Девушка, такая красивая и гордая, как она... Боже мой, она была очень гордая... И я, конечно... Я решила, что это только начало. Я все время ждала, когда она придет снова и скажет, что пяти долларов в месяц ей не достаточно. Но она так и не пришла.

— Вы больше никогда не видели ее?

— Нет. Но она меня видела. Она рассказала мне, как это делает. Когда она слышит, что входная дверь открывается, она тушит свет в своей комнате и чуть-чуть приоткрывает дверь. И когда я пришла туда после этого, то увидела, проходя по холлу, что ее дверь слегка приоткрыта. Это вызвало у меня чувство... То, что она смотрела на меня, делало все более волнующим.

Она похлопала по постели.

— Садитесь сюда.

Я встал.

— Нет, мисс, теперь, когда вы лежите укрытая, мне будет даже труднее, потому что я знаю, что под покрывалом. А мне нужно работать. Сколько пятидолларовых купюр вы ей послали?

— Я не считала. Это было в августе. Значит, первый раз я ей послала деньги первого сентября, а потом каждый месяц.

Покрывало снова соскользнуло.

— Включая май? Двенадцать дней назад?

— Да.

— Значит, девять. Они лежат в сейфе у Вульфа. Я сказал миссис Перес, что со временем она сможет забрать их назад, но поскольку деньги получены таким путем, вы можете потребовать их.

Я шагнул вперед, протянул руку, сжал ее ногу и легонько погладил.

— Видите, условный рефлекс. Мне пора.

Я повернулся и вышел. Когда я достиг прихожей, откуда-то вынырнула Ники, женщина-сержант, дверь тем не менее она предоставила мне открывать самому. Внизу в холле я задержался на минутку, чтобы сказать швейцару:

— Можете расслабиться. Мы нашли их в шкатулке для драгоценностей. Горничная решила, что это серьги.

Со стражами гостиниц лучше быть на дружеской ноге

Когда я очутился на тротуаре, мои часы показывали 3.40, значит, Вульф должен быть в кабинете, так что кварталом дальше я нашел телефонную будку и набрал номер:

Послышался его голос:

— Ну?

Никогда он не научится отвечать по телефону как полагается.