— Это я. Из автомата на Медисон-авеню. Деньги выплачивались в результате шантажа, так что они принадлежат Мег Дункан. Мария Перес видела ее в холле год назад, пришла к ней и доила в течение девяти месяцев по пять долларов в месяц. Одна из самых тонких операций в истории преступления. Мег Дункан вчера вечером работала, после театра она сразу отправилась домой и легла в постель. Я видел постель и сидел на ней. Возможно, это правда, скажем, двадцать к одному. Мне отсюда около пяти минут до дома Вигера. Пойти вначале туда?

— Нет. Миссис Вигер звонила, и я ей сказал, что ты будешь у нее между пятью и шестью, не раньше. Она ждет, что ты возьмешь ее посмотреть эту комнату. Решай сам.

— Как я мог знать. Вы же сказали, когда я к вам заходил, что, может быть, пошлете меня с Саулом, Фредом и Орри.

— Я думал, может быть... Но в этом нет необходимости. Продолжай.

Подойдя к краю тротуара и голосуя, я размышлял о грубой практической сметке Марии и о ее представлениях о благородстве. Если вы имеете фотографию с автографом человека, которого шантажируете, вы не можете ее оставлять у себя. Автор автографа, конечно, написал свои пожелания, что-то вроде: «Всего самого хорошего», и, если он стал вашей жертвой, вы уже не имеете на это права.

Я не договаривался с мистером или миссис Хау о встрече, потому что, во-первых, я не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых, я предпочитал застать лишь одного из них, неважно кого. Поэтому, нажимая на кнопку звонка в доме 64 на Эден-стрит, я не знал, есть ли вообще кто-нибудь дома. Дома были. Послышался щелчок, я открыл дверь, вошел и поднялся по лестнице. Мне не пришлось, в отличие от первого посещения, ждать перед дверью квартиры. Хау стоял на площадке второго этажа. Когда я достиг ее, он отступил на шаг.

Он был совсем не рад меня видеть.

— Вот я и вернулся,— сказал я вежливо.— Ну как, нашли вы вчера вечером свою жену?

— Что вы хотите? — спросил он резко.

— Ничего особенного. Всего .лишь задать пару вопросов. Произошло событие, немного все усложнившее. Вам, возможно, об этом известно — убита девушка по имени Мария Перес.

— Нет. Я сегодня не выходил и не видел газет.

Кто это — Мария Перес?

— Кем она была? А радио?

— Я его не включал. Так кем она была?

— Дочерью человека, которого вы видели, когда приходили к дому на Восемьдесят второй улице. Ночью ее тело было найдено в порту Норд-Ривер. Она была убита, застрелена между девятью часами и полуночью. Мистер Вульф хочет знать, как вы провели вечер, а также как провела вечер ваша жена.

— Чушь собачья,— сказал он.

Я с удивлением поднял брови. Он явно почерпнул это выражение не у Роберта Браунинга. А может быть, это драматурги елизаветинской эпохи использовали что-нибудь похожее? Но я не был знатоком драматургии елизаветинской эпохи. Откуда бы он его ни почерпнул, это был другой Остин Хау, совсем не тот, которого я жалел вчера вечером. И дело было не только в этой фразе. И его лицо, и эта решительность... Этот Хау не стал бы просить о снисхождении.

— Итак,— сказал он,— вы хотите узнать, как моя жена провела вчерашний вечер? Вам лучше спросить ее. Идемте.

Он повернулся и направился в холл, а я последовал за ним. Дверь была открыта. Прихожей внутри не было. Небольшая комната была обставлена, как гостиная. Все стены были заняты книгами. Он прошел к двери в дальнем конце комнаты, открыл ее и знаком пригласил меня войти. Переступив порог, я сделал два шага и остановился как вкопанный.

Он ее убил.

Мы часто спешим с выводами, хотя этого и не стоит делать. Я во второй раз за этот день видел женщину в постели, только эта была полностью укрыта, включая и голову. Не покрывалом, но простой белой простыней, обрисовывающей ее контуры, и при нашем появлении женщина даже не пошевельнулась. Женское неподвижное тело. Я стоял и глазел, когда Хау подошел ко мне.

— Это Арчи Гудвин, Дина. Прошлой ночью была убита девушка.— Он повернулся ко мне.— Как ее имя?

Я ответил.

Он опять повернулся к ней.

— Мария Перес. Она жила в том доме. Гудвин хочет знать, что ты делала вчера между девятью и полуночью, и, я думаю, тебе лучше ему сказать. Он видел тебя вчера в том доме, поэтому, я считаю, он может видеть тебя и сейчас.

Из-под простыни раздался голос, бормотание, которого я ни за что бы не узнал.

— Нет, Остин, я не могу.

— Нет, ты можешь. Не начинай все сначала.

Он находился на расстоянии шага от кровати. Сказав это, он схватил простыню за угол и отвернул ее.

Я видывал людей, которые выглядели гораздо лучше. Правая сторона ее лица имела далекий от нормального вид, но это было ничто по сравнению с левой стороной. Глаз был закрыт опухолью, вздутая щека и подбородок напоминал своим цветом только что вынутую телячью печень, полные губы ее большого, прекрасных очертаний рта представляли собой одну сплошную пурпурную массу. Она лежала на спине. Ее одежда была изодрана на лоскутки, рукавов не было, и, судя по ее состоянию в области плеч, со стороны спины она и вовсе отсутствовала. Не могу сказать, куда был нацелен ее взгляд.

Хау повернулся ко мне, продолжая одной рукой придерживать простыню.

— Вчера я говорил вам,— сказал он,— что хотел, чтобы она знала, что я знаю, но не мог сам ей сказать. И боялся того, что могло бы произойти, если бы я сказал. Теперь это произошло.— Он повернулся к ней.— Он хочет знать, где ты вчера была между девятью и полуночью. Скажи ему, и он уйдет.

— Я была здесь.— Это было бормотание, но я различил слова.— Здесь же, где я нахожусь сейчас. К девяти часам я уже была такой, как сейчас.

— Ваш муж оставил вас здесь в таком состоянии?

— Он не оставлял меня. Он был здесь, со мной.

— Чушь собачья,— сказал мне Хау.— От вас с Вульфом я пришел сюда. Она была здесь, и с тех пор я от нее не отходил. Что ж, вы повидались с ней, и теперь вы можете идти.

— Она ваша жена, не моя,— сказал я,— но видел ли ее доктор?

— Нет. Я наполнял грелку льдом, когда вы позвонили.

Я перевел взгляд на нее.

— Вызвать доктора, миссис Хау?

— Нет,— ответила она.

— Пришлите ей бутылку шампанского,— сказал он.

Что я и сделал, но не ей, а, под влиянием порыва,— ему. Когда я позвонил Вульфу и сообщил ему .о Хау и о том, что еду к миссис Вигер, я вышел на Седьмую авеню ловить такси, увидел винный магазин, зашел в него и спросил, нет ли у них случайно бутылки «Дон Периньон». Она нашлась. Я велел ее отослать мистеру Остину Хау, Эден-стрит, 64, вместе с визитной карточкой, на которой написал: «С поздравлениями от Арчи Гудвина».

Рассудив, что это дело сугубо личное, я не стал включать ее стоимость в графу расходов. Я часто спрашиваю себя, что он с ней сделал — швырнул в водопровод, выпил сам или разделил с ней?

Выбравшись из такси перед домом № 240 по Восточной Шестьдесят восьмой .улице в две минуты шестого, я остановился и огляделся, прежде чем направиться к выходу.

Именно здесь все началось три дня назад. Здесь стояла полицейская машина с шофером Перли Стеббинса за рулем. За углом — закусочная, откуда я звонил Лону Коэну.

Входя в вестибюль и нажимая кнопку звонка, я спрашивал себя: зная, что меня ожидает впереди, стал бы я давать Майку Коллинзу сорок долларов сверху? Но ответа я не нашел, потому что по-прежнему не знал, что у меня впереди.

Не знаю, что думал по этому поводу Вульф, но где была миссис Вигер вчера вечером интересовало меня гораздо больше, чем алиби остальных. Конечно, вдова, наследница убитого, всегда привлекает к себе внимание. Она же, сверх того, знала, что Вигер ее обманывал, и не с двумя, а с двенадцатью. То, как она это подавала, было благородно, если это было- правдой или хорошей игрой. А если неправдой? Ее желание видеть эту комнату было естественным, если оно было правдой или, опять же, хорошей игрой. А если она ее видела раньше, в воскресенье вечером, когда пришла туда, чтобы убить его? В ее алиби — была за городом и не возвращалась до утра понедельника — фараоны вполне могли найти брешь. Я подозревал, что так оно и было, потому что Кремер установил за ней вчера слежку.