— Я тоже,— Кремер сложил письмо, вложил его в конверт и сунул его в карман.— Ваше бесстыдство не знает границ.— Он встал.— Ну, посмотрим.

Он повернулся и вышел.

В субботу днем, в 3.47, трое мужчин и женщина сидели в кабинете вместе с Вульфом и со мной. Мужчины, сидящие в креслах, были директорами правления «Континенталь Пластик Продукт». Женщина, сидящая в красном кожаном кресле, была миссис Томас Г. Вигер. Они держали в руках листы бумаги — копии, которые я снял с документа, полученного с утренней почтой. Вульф говорил:

— Нет. Ни в коем случае. В пунктах моего обязательства не указывается и не оговаривается сообщение о специфике моих действий. Было бы совершенно бесполезно знать, какое доказательство я предъявил мистеру Эйкену или каким образом я его добыл. Окончательный результат был продиктован ситуацией, а не мной. Я только определил стиль заключительной главы. Если бы дело было оставлено на полицию, она, конечно, обнаружила бы с течением времени эту комнату, а узнав об этом, она узнала бы обо всем остальном. И мистер Эйкен, ваш президент, стал бы не кратковременной сенсацией, а центром продолжительной шумихи. Что же касается моего гонорара, станете ли вы оспаривать оценку моих услуг в пятьдесят тысяч долларов?

— Нет,— сказал один директор,— я не стану.

Другой сказал:

— Мы не станем ее оспаривать.

Третий что-то проворчал,

— Я тоже должна вам,— сказала миссис Нигер.

Вульф покачал головой.

— У меня есть, ваш доллар. Я его сохраню. Я сказал вам, что не беру от двух различных клиентов гонорара за одну и ту же услугу.

Он посмотрел на часы. В четыре часа должно было состояться его свидание с орхидеями. Он отодвинул кресло и встал.

— Копии заявления мистера Эйкена можете оставить у себя. Это входит в стоимость услуг.

В субботу вечером, в 5.14, я сидел в кухне полуподвального помещения дома 156 по Восточной Восемьдесят второй улице. Цезарь Перес сидел понурясь, опустив плечи. Его жена сидела очень прямо.

— Мне очень жаль,— сказал я,— но тут уж ничем не поможешь. Человек, убивший Марию, мертв, но полиция этого не знает. Если бы они узнали об этом, то они бы узнали и о комнате, и о том, что вы перетащили тело Вигера в яму. Так что они еще будут вас беспокоить, но, наверное, недолго. Я бы хотел пойти завтра на похороны, но лучше этого не делать. Там, возможно, будет полицейский. Они приходят на похороны убитых, если убийца еще не схвачен. Я думаю, что сказал вам все, что вы хотели знать, но может быть, вы хотели бы меня о чем-нибудь спросить?

Он покачал головой. Она сказала:

— Мы сказали вам, что заплатим сто долларов. Или больше..

— Забудьте об этом. У нас и так было слишком много клиентов. Я оставлю у себя доллар, а еще, если вы не возражаете, оставлю ключи, как сувенир. Вам лучше поставить на дверь новый замок.

Я встал, шагнул к столу и взял пакет, завернутый в коричневую бумагу. Единственное, что я взял из этой комнаты, это женский зонтик. Чтобы вернуть его владелице.

Я пожал руку ей, потом ему и вышел.

Я не пошел на Эден-стрит. У меня не было желания видеть супругов Хау или Мег Дункан вне сцены. В понедельник я отправил зонтик и сигаретницу с посыльным.

Я должен добавить еще несколько слов на случай, если кто-нибудь из прочитавших этот отчет вознамерится пойти посмотреть на будуар Нигера. Вы не найдете его на Восемьдесят второй улице. Вы не найдете и никого из указанных мною лиц. Ход событий был точно таким, каким я изобразил его в отчете, но по вполне понятным причинам я изменил адреса, имена и еще кое-какие детали, например, название пьесы, в которой Мег Дункан играла главную роль. Она по-прежнему играет в ней и хороша, как никогда. В один из вечеров на прошлой неделе я ходил на нее посмотреть.

Если Кремер прочтет это и накинется на меня с расспросами, я отвечу ему, что все выдумал, включая и эти последние слова.

На воротах старого красивого дома в Пало-Альто современным шрифтом было написано: «Владения амазонок». Я немного знал о женщине, распорядившейся прибить эту броскую вывеску. Ее звали Ланетта Холмс. Она являлась наследницей скромного состояния и основательницей общества женщин, которые назвали себя «Гневные амазонки».

Массивные железные ворота были под стать высокой каменной стене, увенчанной колючей проволокой. Рядом с воротами висела еще одна вывеска, поскромнее: «Прошу звонить». Здесь же торчала медная проволока — звонок. Я почувствовал себя кем-то вроде маклера, который собирается продать председателю фирмы «Дженерал Электрик» холодильник. И решительно дернул за проволоку.

— Кто там?— сразу же раздался сухой женский голос.

— Это студентка-заочница,— ответил я искусственным сопрано.— Зарабатываю свой хлеб насущный продажей газет и журналов. Не хотели бы вы подписаться на «Плейбой»?

Хриплый репродуктор внезапно замолчал. Мое предположение о серьезном характере женщин-амазонок подтверждалось. Появилось желание посоветовать Ланетте Холмс нанять женщину-адвоката, а самому бросить это дело. Но подумал, что потом буду упрекать себя за мужское тщеславие, да и Ланетта Холмс вряд ли найдет женщину-адвоката такой квалификации, как у меня. К тому же хотелось узнать, зачем «Гневным амазонкам» понадобился адвокат.

Я снова позвонил.

— Это опять вы?

— Совершенно верно,— ответил я, на сей раз тем голосом, которым наградила меня природа.

— Но у вас уже успел измениться голос!

— Я просто пошутил. Газет я не продаю.

— Что же тогда вы продаете? Юморески с картинками?

— Нет, я адвокат, и я...

— Вас зовут Робертс? Рэндолл Робертс?

— Да. И если хотите убедиться в этом, я могу предъявить удостоверение личности. Я знаю, что войти к вам может не всякий мужчина.

— Ваш голос звучит удивительно молодо, но я тем не менее рискну.

— Премного благодарен за доверие.

— Либби ожидает вас... Но я боюсь, что ваш юмор придется ей не по душе.

— Может быть, в таком случае, ей понравятся другие мои мужские достоинства?

— Их вам лучше оставить за воротами. Когда будете возвращаться, подберете их и возьмете с собой,— неумолимо прозвучал голос из репродуктора.

В тот же момент раздался металлический стук и ворота открылись.

Я вошел в полную тишину. Даже птички не чирикали за этой тюремной оградой. Довольно большое поместье амазонок производило впечатление, несмотря на определенную запущенность — теперь мало кто обращает внимание на аккуратно подстриженные газоны и кустарники.

Дом был белым, одноэтажным, с колоннами и крышей над порталом. Между окнами портала порхали гипсовые ангелочки. В стоявшем на дорожке грузовике лежала Венера без головы. Мне она напоминала оскверненный труп, превратившийся в камень.

За домом виднелись деревья. Набухающие почки, казалось, стыдливо намекали о приближающемся лете. Я обошел грузовик и начал подниматься по ступенькам портала.

Дверь была уже открыта. Маленькая златовласка поджидала меня на пороге.

— Мистер Робертс?

— Вы, должно быть, спутали меня с кем-то. Я продаю газеты...

— Мне ваш юмор не нравится, мистер Робертс. Вы действительно лучший адвокат в Сан-Франциско?

— Кто вам об этом сказал?— спросил я, стараясь скрыть удивление.

— Наверно, тот, кто собирается саботировать наше движение,— холодно ответила она.— Но мы уже привыкли к злобным выпадам враждебно настроенных мужчин. Да будет вам известно, мы находимся под постоянным обстрелом этих господ Вселенной.

— Я всегда думал, что на этот пьедестал следует поставить женщин.

— Конечно! — Ее зеленые, как изумруд, глаза бросили взгляд на грузовик.— Как объектов наслаждения! Как бесправных идолов, которых можно безжалостно эксплуатировать, задаривая подарками. Но кому хочется быть идолом, мистер Робертс? Я лично предпочитаю быть живым человеком, способным дышать и чувствовать...