Так, кто же прав, Вульф или Аристотель? Кажется, есть кое-что истинное в том, что они оба сказали. Итак, к этой точке мы все еще не уверены, уместно ли с нравственной стороны смеяться над Южным Парком. Мы должны узнать больше о том, как нравственно хорошая личность может, или не может обуздать это соленое чувство юмора. Это верно для любой характеристики морально-святого, независимо от специфической моральной теории, из которой мы ее привлекаем. Короче говоря, то, в чем мы нуждаемся — является объяснением того, как работают развлечения.

Рональд де Соуза может помочь нам в этом вопросе, поскольку он представляет объяснение механизму работы развлечений. Внесу ясность, де Соуза не пытается объяснить, что именно делает нечто забавным. Вместо этого он описывает то, что имеет место в психологическом отношении, когда мы смеемся над чем-то. Таким образом, если вывод де Соузы будет верен, то он предоставит нам необходимую информацию, чтобы закончить анализ.

Де Соуза утверждает: чтобы смеяться над чем-то, мы должны подтвердить отношение и допущение, представленные в вещи, которую мы находим смешной, так же как окружающий ее подтекст. Простое познание этих отношений и допущений — неадекватно. Де Соуза предлагает следующую шутку, как иллюстрацию: «M. посетила хоккейную команду. По возвращении, она пожаловалась, что была изнасилована. Приняла желаемое за действительное». Некоторые из нас могут найти эту шутку забавной, но не все. Различие в том, поддерживает ли каждый отношение и допущение, приложенные к шутке. Только женоненавистники могут смеяться над ней, потому что они принимают отношение и делают допущение, необходимые чтобы шутка стала смешной. Простого знания, предполагающего в этом анекдоте, что женщины в тайне хотят быть изнасилованными или что насилие — всего лишь секс, недостаточно, чтобы найти шутку забавной. Нужно фактически подтвердить свое женоненавистничество, чтобы она стала забавной. (Кто смеется последним, ты — сопляк-женоненавистник?)

Таким образом, смех над этой шуткой «отмечает» кого-то, как женоненавистника. Что ж, было бы безнравственно, быть порадованным этой шуткой, особенно с тех пор, как, чтобы она стала забавной, надо признать себя бабофобом. В самом деле, считать фтонический юмор (юмор, который провоцирует злобу, направленную к сердцу или заднице) смешным, в целом — нравственно неправильно. Для того, чтобы находить фтонический юмор забавным, каждый, фактически, должен принять для себя вульгарные отношение и допущение, которые необходимы для понимания такого юмора. Что важно — грех находится непосредственно в развлечении. Таким образом, де Соуза не использует факт, что кто-то удивлен женоненавистнической шуткой, как свидетельство, что этот человек является женофобом, хотя, вероятно, такое суждение вполне допустимо. Скорее, с тех пор, как чтобы найти такую шутку смешной, от слушателя требуется подтвердить свои половые предрассудки, которые являются весьма существенными, то есть условием того, чтобы смеяться над этой шуткой является, по-сути, признание самому себе в том, что ты — аморален.

Морально-святой — помните кто это — идеальный человек-моралист. Если вывод де Соузы верен, то святой не может найти развлечения во фтоническом юморе, потому что главное условие фтонического смеха состоит в том, что нравственно проблематично. Таким образом, у нас есть даже более сильный запрет определенных видов развлечения, чем предложенные Вульф. Это не просто вопрос неспособности, имея «чистую совесть», смеяться над чем-то фтоническим или привлечения чьего-то внимания, иначе занятого; это — своего рода — психологическая дисфункция. Аристотелевский святой также является неудачным примером. Пока оценка фтонического юмора требует, фактически, одобрения низших помыслов, Аристотелевский святой не может в ней участвовать. Он, вероятно, имел бы более богатое чувство юмора, чем рациональная святость или Святая любовь и смог бы наслаждаться некоторыми из более-менее остроумных сатирических аспектов Южного Парка. Тем не менее, Аристотелевский святой не может быть женоненавистником, расистом, геронтофобом, нетерпимым, ксенофобом, безчувственным, легкомысленным или иметь другие нравственно-сомнительные качества. Согласно же де Соузе, невзирая ни на что, должен быть хоть кто-то, кто в состоянии понимать фтонический юмор.

Итак, с тех пор, как, то, что мы наблюдаем, когда следим за злоключениями Картмана и мальчиков, по большей части — фтонический юмор, оказывается, что мы — весьма неприятные люди, раз можем наслаждаться Южным Парком. Хотя Южный Парк редко является столь же глупым, как хоккейная шутка де Соузы, есть кое-что подлое или низкое в развлечении, которое он дает. Нам нравится наблюдать, как Кенни умирает, а чудовищный эгоизм Картмана наносит ущерб всем вокруг него. Мы смакуем способы, которыми слабохарактерные Баттерс или Пип используются в своих интересах другими детьми. Мы ржем над уколами, которые Южный Парк наносит Саентологии, Христианству, культурному многообразию, анонимным алкоголикам и, фактически, всему остальному. Столь острый юмор — хороший способ выказать небольшую озлобленность. И, таким образом, мы действительно не должны смеяться над Южным Парком.

Это было бы весьма мрачной новостью для тех из нас, кто наслаждается Южным Парком. К счастью, вывод де Соузы не совсем оправдан. Он прав, утверждая, что простого знания и допущения, не достаточно для шутки, чтобы стать забавной. Это значит, что понимания шутки не достаточно, чтобы позволить всем смеяться над ней. Проблема состоит в том, что де Соуза утверждает, будто всякий должен, фактически, подтвердить отношение и допущение, служащие основой для шутки. Однако, всем не обязательно подтверждать эти отношения, чтобы принять их, чтобы видеть юмор, связанный с ними. В качестве примера, вспомните, что в эпизоде «Толстая задница и тупая башка» марионетка, пародия на Дженнифер Лопес, любит есть тако и буррито. Сам по себе, этот факт действительно не несет ничего забавного о ком-то, даже о латиноамериканце, который любит есть тако и буррито. Есть, однако, кое-что потенциально забавное в болтливом человеке, кр-р-рутящем тако и любящем чула. Южный Парк аналогично играет на расизме и многих других качествах и стереотипах. Чтобы находить эти шутки забавными, каждый должен знать, что за стереотипы и карикатуры используются в каждом конкретном случае и использовать эту информацию, чтобы адаптировать соответствующие образы. Каждый должен быть в состоянии вообразить, например того, на кого это похоже, чтобы видеть болтливого любителя чула, кр-р-рутящего тако и буррито.

Короче говоря, есть баланс между одобрением пагубных помыслов и просто знанием о них. В самом простом случае — мы можем вообразить себя расистами и представить, как такой человек изобразил бы молодую латиноамериканку. При этом, мы принимаем, на мгновение, нравственно нежелательные помыслы, которые расист имеет к молодым южноамериканкам. Но это образное перевоплощение едва «отмечает» кого-то как расиста. То, что это лишь предполагается, освобождает нас от того, чтобы считаться подлинным свойством: человек, который представляет себя супер-героем фактически больше супер-герой, чем человек, который на миг стал расистом, на самом деле — расист. Переходная природа предполагаемого перевоплощения — противоречит любому подтверждению обратного. И образное перевоплощение, противоречит де Соузе, по-хорошему, все, что мы должны сделать — смеяться над «Хеннифер Хопес».

Так на чем же мы остановимся, относительно этики развлечения? Если правильно, что мы можем вообразить гипотетические сценарии, не подтверждая их, то морально-святой мог быть святым и, тем не менее, наслаждаться юмором Южного Парка. Воображение не обязано иметь отношение к тому, о чем человек думает, что поддерживает, чего хочет или даже тайно желает. Фактически, человека можно считать дефектным моральносвятым, благодаря его хорошему воображению. Способность мысленного перевоплощения — вполне приемлемое качество для святого, иметь его — если и не в его собственном праве, то, по крайней мере, оно может играть существенную роль в сочувствии и понимании.