— Друг мой, — веско сказал Уитлоу, наклоняясь вперед и вонзая взгляд в серебристую раковину старейшины, — я ненавижу войну как подлейшее занятие, и активное участие в ней считаю величайшим злодеянием. И тем не менее я принес бы себя в жертву, если бы мог добиться своей цели подобным образом. К сожалению, не могу. Не возникает чисто психологического эффекта, который мне нужен. Более того, — он помолчал в замешательстве, — я должен признаться, что еще не вполне управляю своими силами. Я их порой не понимаю. Волею непостижимого провидения в мои руки попало устройство, которое, вероятно, является творением существ неизмеримо более развитых, чем мы, что дает мне возможность путешествовать в пространстве и времени, защищает меня от опасностей, дает мне тепло и свет, контролирует марсианскую атмосферу вокруг меня и концентрирует ее так, что я могу нормально дышать. Что же касается более широкого использования моих возможностей, то я смертельно боюсь: вдруг устройство выйдет из-под контроля. Мой собственный небольшой эксперимент имел катастрофические последствия, повторить его я не осмеливаюсь.

Старший Жесткокрыл частным образом обменялся мыслями с Главным:

— Может быть, мне стоит попытаться загипнотизировать его помутившийся разум и отобрать у него это устройство?

— Давай.

— Только я допускаю, что оно защитит его разум так же успешно, как и тело.

— Мистер Уитлоу, — резко передал свои мысли Главный, — вернемся к доводам. С каждым произнесенным словом ваше предложение становится все более безрассудным, а ваши мотивы абсолютно неясными. Если вы хотите, чтобы мы проявили серьезный интерес, вы должны дать нам ответ на один вопрос: почему вы хотите, чтобы мы напали на Землю?

Уитлоу скривился.

— Именно на этот вопрос я не хотел бы отвечать.

— Хорошо, сформулируем по-другому, — настойчиво продолжал Главный. — Какую личную выгоду вы собираетесь извлечь из нашего нападения?

Уитлоу выпрямился как струна и поправил галстук.

— Никакой! Абсолютно никакой! Для себя я ничего не добиваюсь.

— Вы хотите править Землей? — настаивал Главный.

— Нет! Нет! Я ненавижу любую тиранию.

— Значит, месть? Земля обидела вас и вы пытаетесь отомстить?

— Нет! Я никогда не опущусь до такого варварского поведения. Я никого не обвиняю и ни к кому не питаю ненависти. Желание причинить кому-нибудь вред — далеко от моих мыслей.

— Ну, ну, мистер Уитлоу? Вы же только что пригласили нас напасть на Землю. Как же это согласуется с вашими чувствами?

Уитлоу разочарованно закусил губу.

Главный быстро спросил Старшего:

— Как успехи?

— Совершенно никаких. За его разум чрезвычайно трудно ухватиться. И, как я предвидел, он защищен.

Глаза Уитлоу остановились на очерченном звездами горизонте.

— Я и так сказал вам очень много, — произнес он. — Исключительно из-за того, что я сильно люблю Землю и человечество, я прошу вас напасть на нее.

— Вы выбрали странный способ выразить свою любовь, — заметил Главный.

— Да, — продолжал Уитлоу, и голос его слегка потеплел, но глаза сохраняли отсутствующее выражение. — Я хочу, чтобы ваше нападение предотвратило войну.

— Это становится все более и более загадочным. Развязать, войну, чтобы прекратить ее? Данный парадокс требует объяснения. Берегитесь, мистер Уитлоу, как бы я не впал в заблуждение и не начал считать чуждых существ слабоумными чудовищами.

Взгляд Уитлоу сконцентрировался и остановился на Главном. Он шумно вздохнул:

— Полагаю, мне придется объясниться, — пробормотал он. — Вероятно, в конце концов вы сами все выясните. Хотя проще было бы другим образом…

Он отбросил непослушные волосы и слегка утомленно помассировал лоб. Заговорив снова, он стал гораздо меньше походить на оратора.

— Я — пацифист. Жизнь моя посвящена благородной задаче предотвращения войн. Я люблю людей. Но они впали в заблуждение и грех, пали жертвой своих низменных страстей. Вместо того чтобы доверчиво шагать рука об руку к исполнению всех своих великолепных мечтаний, они постоянно впадают в конфликты, в гнусные войны.

— Возможно, на то есть причины, — мягко предположил Главный. — Какие-нибудь вопросы неравенства, нуждающиеся в урегулировании, или…

— Не надо, — осуждающе остановил его пацифист. — Войны становятся все более жестокими и ужасными, и я, и другие члены общества обращались к здравому смыслу большинства, но тщетно. Я ломал себе голову в поисках решения, рассматривал все имеющиеся средства. С тех пор, как мне в руки попало это… э… это устройство, я искал в космосе и даже во временных потоках секрет предотвращения войн. Безуспешна Те разумные расы, которые я обнаружил, либо сами воевали, либо никогда не знали войн. Последние, конечно, очень милые существа, но они не могли дать мне никакой полезной информации. Есть еще один вариант: когда войны перерастали в мучительные и ужасающие побоища, в результате которых не оставалось никого живого и ничего материального и физического.

«Как у нас», — подумал Главный про себя.

Пацифист протянул руки, обратив ладони к звездам.

— И поэтому я снова должен был обходиться собственными силами. Я всесторонне изучил человечество. Наконец, я понял: наиболее худшая его черта и одна из тех, что наиболее ответственна за войны, — это чрезвычайно преувеличенное самомнение. На моей планете человек — венец творения. Все другие живые существа мало чем отличаются друг от друга — ни один вид не превалирует. У хищников есть свои конкуренты. Каждое травоядное конкурирует с другими видами животных из-за растительности — травы, листьев. Даже рыбы в море и мириады паразитов, роящихся в крови, делятся на породы примерно равных возможностей и способностей. Такое верное и справедливое распределение способствует скромности и чувству реальности у всех видов. Никакие живые существа не склонны сражаться между собой, так как это расчищает дорогу к превосходству какого-либо вида животного. И лишь только у человека нет серьезных конкурентов. И в результате человек приобрел манию величия, а заодно и манию преследования и ненависти. В отсутствие ограничений, которые возникали бы при конкуренции, он заполнил свой дом, свою планету нескончаемыми войнами.

Некоторое время я обосновывал свою идею. Я с тоской думал о том, что развитие человечества могло идти совершенно иным путем, если бы человечеству пришлось делить планету с каким-то равным ему по разуму видом. Скажем, с каким-либо морским народом, способным создавать машины… Я вспомнил, как во время величайших природных катастроф, таких, как пожары, наводнения, землетрясения и чума, люди на время прекращали раздоры и работали рука об руку — бедные и богатые, враги и друзья. К несчастью, такое сотрудничество длится только до тех пор, пока люди еще раз не докажут свое превосходство над окружающей средой. Никогда не существует постоянно отрезвляющая угроза. И тогда… на меня снизошло откровение.

Взгляд мистера Уитлоу скользнул по черным раковинам — беспорядочной куче атласных серповидных световых пятен, собравшихся вокруг обхватывающей его светящейся сферы. И разум его скользнул по их скрытым бронированным мыслям.

— Я вспомнил случай из детства. Радиовещание — мы использовали вибрацию высокой частоты, чтобы передавать звук, — транслировало шуточный репортаж, фиктивный, но правдоподобный о вторжении на Землю жителей Марса, существ той злобной и разрушительной породы, которой, как говорилось выше, мы склонны наделять чужую жизнь. И многие поверили этому репортажу. Ненадолго вспыхнула паника. И мне представилось, как при первых же признаках настоящего вторжения воюющие народы забудут свои разногласия и встанут бок о бок, чтобы отразить напор захватчиков. Люди осознают: то, из-за чего они сражались, в действительности пустяки, фантомы, порожденные дурным настроением и страхами. Они поймут: наиважнейшим фактором является тот, что они люди, столкнувшиеся со всеобщим врагом и величественно принявшие вызов. Ах, друзья, когда перед моими глазами возникла эта картина, как воюющее человечество при первом ударе объединится навсегда, я задрожал… Я…