Через несколько недель запрос повторили, но потребность в скрипках не возросла. Тогда попросили политруков, чтобы они нашли возможность взять какое-то количество скрипок дополнительно. Все отказались, и только один заявил, что возьмет десять штук. Как-то в минуту откровенности, летом, он признался, для чего сделал это. В воинской части имелась хорошая музыкальная капелла, состоящая в основном из солдат цыганской национальности. Однажды политрук изъял их собственные скрипки и заявил, что они будут возвращены только после окончания военной службы. А пока они могут играть на служебных скрипках. Солдаты воспротивились: «Верните наши скрипки, или мы вообще не будем играть». Но без музыки они продержались лишь несколько дней, затем смущенно попросили показать им другие скрипки. Политрук победоносно провел их на склад. Посмеявшись над скрипками, солдаты все-таки испытали их. Потом они играли на этих скрипках так же хорошо, как раньше на своих, и даже стали победителями одного конкурса.

Ознакомив капитана с ситуацией, Клетечка спросил, что же ему теперь делать со скрипками, которые остались от того деятеля. По выражению его лица было видно, как он боялся, что может быть принято решение сдать ненужные скрипки государственным организациям.

«Здоровый мужской разум в конце концов победит, но это будет длиться долго», — подумал капитан, а Клетечке сказал, что посмотрит сам.

В действительности же для решения проблемы не потребовалось столь длительного времени, как предполагал капитан. Кто-то мудро решил, чтобы лишние скрипки были переданы гражданским организациям, и благодаря этому были устранены затруднения симфонических оркестров в приобретении скрипок.

День, когда отгружали скрипки, был для всего политического отдела праздником, лишь капитан Клетечка недовольно потирал нос.

Капитан решил созвать совещание политических работников. Когда же он доложил об этом решении генералу, дело осложнилось. Генерал еще при первой встрече высказал желание прийти и «поднять моральный дух людей», чтобы не лодырничали. Он почему-то считал, что политические работники ничего не делают. Их беседы с людьми он рассматривал как бесполезную трату времени, признавая лишь те занятия и собрания, которые продолжались не более получаса; считал бедой, если заставал какого-либо политрука читающим газету. Он имел собственное представление о деятельности политического работника. По его мнению, такой работник даже на шаг не может отойти от своего командира, должен всюду его сопровождать и каждый его приказ немедленно на месте обосновывать политически. Командиры и политработники помнили это, и когда генерал приезжал куда-нибудь в часть, он всегда находил их вместе; расходились только тогда, когда убеждались, что самолет генерала улет(ел. Иногда даже случалось и такое: генерал прибывал неожиданно, и командир, не сумев найти своего заместителя по политической части, выдавал за него кого-либо из офицеров штаба.

Для утверждения, что политические работники ничего не делают, у генерала, как он сам полагал, был сильный довод: «Если бы они не бездельничали, дело не доходило бы до нарушений порядка и уставов, не было бы нарушителей дисциплины и чрезвычайных происшествий». Он категорически отвергал предложение, чтобы командир имел политическое влияние и был воспитателем своих подчиненных: «Командир получает деньги за то, что командует, а политрук за то, что воспитывает. Как начнешь, Елинек, сваливать все это в одну кучу, не найдешь ни того ни другого».

Генералу казалось совершенно непонятным, как это капитан не имеет к совещанию подготовленного доклада, не сформулировал заранее задачи, а хочет только выслушать мнение людей.

«Прежде всего хочу сказать, что ты не будешь мне здесь устраивать подобные совещания; это не садоводы-любители. Тебе нужно узнать их взгляды, но сейчас не подходящее время для посадки анютиных глазок. Пойми хорошенько, мы — солдаты, и тут надо приказывать. Ты должен провести собрание, где скажешь им, чего от них хочешь, и потребуешь, чтобы они доложили тебе об исполнении. Иначе будем размениваться по мелочам, а это никуда не годится».

Позднее в это дело вмешался советник. Он поддержал капитана, сказав, что он новый работник, пока не знает обстановки и поэтому будет правильно, если выслушает мнения людей. Генерал уступил, даже перестал говорить о своем предложении поднять моральный дух, но внутренне не был согласен с ними.

И вот состоялось совещание без подготовленного доклада. Капитану сразу же бросилось в глаза, как политруки отличаются друг от друга. На совещании сидели майоры с проседью на висках и орденскими лентами на груди, от десяти до пятнадцати капитанов и надпоручиков, а также совсем молодые поручики и подпоручики. Некоторые из них еще не имели повседневной формы одежды и пришли на совещание в рабочем обмундировании. На груди некоторых можно было различить Февральский орден.

Капитан очень волновался. Он искренне желал, чтобы его хорошо приняли, и боялся, что те, кто имеет боевой опыт, будут относиться к нему свысока. Однако этого не произошло. Пусть даже для умудренных опытом это звучит как фраза, а для молодых будет казаться непонятным, но тогда вообще не шла речь о должностях, званиях, зарплате. Сам капитан еще не знал, сколько будет получать в армии, и это его не особенно волновало. Когда же, спустя месяц, принес первую зарплату офицера, значительно меньшую, чем получал раньше на заводе, жена ему не сказала ни слова. Через какое-то время, и то мимоходом, она поинтересовалась, не будет ли прибавки. После того как он разъяснил ей, что хотя и мало понимает в военной службе, но точно знает, что никакой прибавки к зарплате не будет, она лишь немного повздыхала и начала по-новому распределять семейный бюджет. На том и порешили. Потом их зарплату упорядочили, она стала не ниже, чем на заводе. Но вот какие-то «бешеные» деньги, о которых кое-где не без злого умысла распускались слухи, ему никогда даже не снились.

Политические работники отличались друг от друга по возрасту, званию, боевому и жизненному опыту, но как скоро в этом убедился капитан, были спаяны единством воли и решимостью выполнить свой долг. В ходе совещания и в перерывах они бурно обменивались мнениями, так как имели различные взгляды на формы и методы решения задач, но эта дискуссия, а иногда и перепалка, свидетельствовала, как воодушевлены они делом. Через несколько лет нашлись отдельные лица, которые хотели посеять между ними вражду, столкнуть друг с другом ветеранов и молодых, что, по существу, вело бы к разложению армии.

Совещание в основном подтвердило то, что уже докладывал капитану майор Пекарж: плохие условия жизни людей на аэродромах и другие проблемы быта. Молодые политработники требовали, чтобы им дали возможность повышать их знания и квалификацию. Особенно горячо настаивал на этом смуглый парень — поручик Маржик, который, обосновывая свою просьбу, рассказал, с чем ему пришлось столкнуться совсем недавно.

Со своим командиром он вылетел на какое-то собрание. Это был его первый полет. Погода благоприятствовала, ничто не беспокоило, было хорошее настроение и немного клонило ко сну. Но вдруг даже он, совершенно не разбирающийся в устройстве самолета, понял: что-то не в порядке.

— Мотор забарахлил, — сказал командир. Он долго пытался привести капризный мотор в нормальное состояние; но все было напрасно.

— Придется прыгать, — решил командир. Затем он внимательно посмотрел, правильно ли у поручика надет парашют, и подробно объяснил ему, каким образом нужно покинуть самолет.

— Ну, теперь ты понял, что должен делать в воздухе, чтобы раскрылся парашют? — допытывался командир у политрука; последний лишь кивал головой.

Но прежде чем политрук успел покинуть самолет, мотор удалось кое-как поправить, и командир не без труда посадил машину на поляне. Счастливый, что все так удачно закончилось, командир вылез из самолета.

— Теперь ты мне покажи, — сказал он, — свои действия в воздухе для того, чтобы открылся парашют. — Поручик гордо показал на свой живот, где находилась понравившаяся ему застежка, и небрежно ответил: