— Костя, пойди сюда!

Даже заплакать хотелось, так быстро он подошел и схватил ее руки.

— Костя, слушай! Мне нужно тебе сказать…

— Что сказать?

— Костя, понимаешь, у нас…

— Светланка, да что с тобой?

Ну и недогадливый народ эти мужчины! Юлия Владимировна небось с полуслова поняла! Светлана спросила:

— Костя, кого бы тебе хотелось — сына или дочку?

— Светланка! Ох! Умница ты моя! Только можно ли так пугать человека! Сына, конечно!

Есть такой отдел в универмаге: «Для самых маленьких».

Кофточки, платьица, распашонки, конверты… Розовое — и рядом голубое… сочетание, допустимое только в небольших дозах, для самых маленьких людей. Даже природа, видимо опасаясь быть сентиментальной, если и накладывает эти краски рядом, то ненадолго: перед восходом солнца, после заката — на какие-нибудь полчаса, не больше.

Может быть, рано еще покупать? Может быть, еще не полагается?

Около окна расковыряла бумагу, полюбовалась еще раз…

Но лучше купить байку и сшить самой. Юлия Владимировна говорит, что нужно даже сшить на руках, у покупных грубее швы. А шов нужно распластать на обе стороны. Нижние распашонки, говорит Юлия Владимировна, лучше всего сделать из старенького батиста. А где его возьмешь, старенький батист, когда все белье теперь трикотажное!

В игрушечном отделе среди румяных кукол (куклы-то еще ни к чему, да и неизвестно, пригодятся ли!) сидел заяц, целлулоидный, с двигающимися лапками, ушастый, обаятельный. Заяц — это и сыну и дочке пригодится, заяц — это нечто универсальное!..

— Костя, я не могла не купить! — виноватым голосом говорила Светлана, разворачивая дома объемистый, но легкий пакет.

Заяц сидит на комоде, рядом с часами, и ждет.

Между прочим, бывают очень точные выражения, в смысл которых как-то не заглядываешь, пока не представится к этому надобность.

Например, сколько раз слышала, как говорят: «Она ждет ребенка». И не вдумывалась. А ведь эти слова до предела точно выражают состояние будущей матери.

Вся жизнь теперь — ожидание, каждый отпавший листок календаря — приближение к таинственному, неизбежному, почти точно предсказанному за много месяцев вперед, тревожному и радостному — как еще назвать?

Костя хочет сына — отцовское честолюбие. А будущей маме все равно. Если будет несколько детей, пускай старший — мальчик. Если один ребенок, неважно, сын или дочка. И то и то хорошо.

Наряду с большими, серьезными чувствами и мыслями вдруг проскакивают, может быть, глупые, самолюбивые: вот и у меня будет ребенок, как у Нади! Или совсем уже практический, житейский расчет: в мае, говорят, еще не очень будет заметно. Хорошо бы! А то как же входить в класс?

В классе в третьей четверти наступил период успокоения. Ребята посерьезнели, стали поговаривать об экзаменах — ведь первый раз в жизни будут сдавать! Даже самые лодыри легкомысленные одумались и подтягиваются. Хромающие по русскому и по арифметике безропотно остаются на дополнительные занятия. На уроках чувствуешь себя хозяйкой положения.

Но, как всегда бывает, стоит только самодовольно подумать: «Ого, какая я стала опытная! До чего ж у меня все здорово получается, без сучка, без задоринки!» — тут же и кольнет тебя затаившийся незамеченный сучок, и споткнешься о непонятную задоринку.

В раздевалке за двумя рядами вешалок — негромкий, но вполне уловимый шепот:

— Соня, ты принесла деньги на подарок Светлане Александровне?

Это Лена Некрасова спросила. А Соня Ильина (злостный неплательщик!) стыдясь, но и немножко уже сердито отвечает:

— Мама сказала, что только после первого может дать!

Светлана так и застыла с рукой, протянутой к шубе. Затаилась в тени, выждала, пока уйдут девочки, — только бы не заметили! Побежала на автомат, позвонила Лениной матери:

— Елена Евгеньевна, мне очень нужно с вами поговорить! Нет, сегодня же! И очень вас прошу, чтобы Лена не знала о нашем разговоре!

Они встретились вечером на бульваре, пошли по крайней дорожке, где было темно и меньше людей. Ленина мать в тревоге.

— Я, кажется, напугала вас, — сказала Светлана, — но ничего не могу поделать, не могу ждать до завтра! Елена Евгеньевна, я сейчас услышала, что в классе собирают деньги на подарок мне к Восьмому марта. Ваша Леночка говорила с Соней Ильиной. Я не хочу обижать ребят, Елена Евгеньевна, вам это легче сделать, чем мне, вы член родительского комитета. Скажите — только, пожалуйста, сегодня же! — скажите вашей Леночке, кажется, она у них кассир, скажите, что это не нужно, нельзя, нехорошо, скажите, чтоб она вернула деньги, если кто уже внес, и больше ни с кого не требовала!

Елена Евгеньевна чуть смутилась, взяла Светлану под руку:

— Да вы не волнуйтесь так, Светлана Александровна, голубчик! Конечно, неловко получилось, что вы услышали, я понимаю. И, разумеется, Лена не должна была просить денег у Сони Ильиной: у Сони нет отца, мать получает какие-нибудь четыреста или пятьсот рублей…

Не понимает!

Светлана высвободила свою руку.

— Елена Евгеньевна, с Соней Ильиной это получилось особенно гадко, но ведь дело не в том, сколько зарабатывают родители моих учеников — пускай хоть мильон! — дело в том…

— Постойте, — мягко перебила Елена Евгеньевна, опять завладевая рукой Светланы. — Дорогая моя, мне кажется, вы противоречите самой себе. Вы не хотите, чтобы ребята вам дарили (между прочим, забывая о том, какое удовольствие для самих ребят — делать подарки!), но в то же время вы…

— Я говорю о подарках, купленных на деньги!

— Вот я и хочу сказать. Ну, а когда вы сами подарили мальчику довольно-таки дорогую вещь…

И она уже знает, все знают! До чего же нехорошо!

— Елена Евгеньевна, одно дело, когда взрослый человек, сам зарабатывающий деньги, — мальчику…

— Но ведь у мальчика есть родители, им это могло показаться… ну, упреком, что ли!

— Я думаю, они даже не заметили, есть у Володи коньки или нет!

Они постояли еще немного, уже выйдя на площадь, у фонаря.

— Ну, вы не расстраивайтесь, — умиротворяющим тоном говорила на прощание Елена Евгеньевна, — я понимаю ваше чувство и сделаю, как вы просите. Но, мне кажется, ребята будут огорчены. Правда, и говорим иногда, и даже писали об этом, но, знаете, ведь так уж повелось…

Так повелось. Да, подарки делать приятно, и в этом она права.

Вспомнилось вдруг, как еще до войны, во втором это было классе, надумали подарить что-нибудь, тоже к 8 Марта, учительнице, молоденькой веселой девушке, которую весь класс очень любил. Деньги скопили от завтраков, что-то немного, всего получилось рублей двенадцать. Девочки обошли магазины и палатки, узнавали цены и все аккуратно записывали. Светлана, уже улыбаясь, так ясно представила себе листок бумаги в клеточку, вырванный из тетради. Крупными буквами на нем было написано:

Духи — 5 рублей.

Чашка — 10 р. 50 к.

Статуя — 9 рублей (то есть какая-то фарфоровая фигурка) — и так далее, и так далее, всего семь или восемь предметов.

Разумеется, предполагалось или — или: на все указанное в списке капитала не хватило бы.

И вдруг кто-то из мальчишек выкрал список или подсмотрел, что пишут девочки, да и ляпнул на уроке во всеуслышание радостным голосом:

«Анна Семеновна! Вам девочки хотят подарить духи за пять рублей, статую за девять рублей, чашку за десять пятьдесят…»

Как покраснела бедная Анна Семеновна! Как неловко стало за нее, за весь класс, за этого глупого парня!

Но — Светлана честно призналась себе — в чем заключалась для нее тогда главная неловкость? В том, что Анна Семеновна будет теперь ждать подарков по всему списку, то есть и чашку, и духи за пять рублей, и статую за девять, а это было, конечно, невыполнимо! Подарок все-таки был куплен. Три делегатки, Светлана в том числе, остановили свой выбор на лисице из оранжевой синельки в кондитерском магазине. Лисица была подвязана ленточкой к плитке шоколада.