Еще ворота. Они выходят в темноту, к каким-то нежилым помещениям на высоком берегу реки. Здесь кончается город. И отсюда он будет расти дальше. Потому что справа над обрывом застыла в небе черная стрела подъемного крана. Яркой звездочкой фонарь на самом верху. Все эти приземистые допотопные сараи обречены. Пройдет всего несколько лет, и на их месте построят что-то большое. Но сегодня они еще стоят.

Кто-то прошел неторопливо от Володиного дома в сторону реки. И опять стало тихо.

— Вот что, Володя, — начал Константин, — Светлана Александровна получила то, что ты ей послал. Спасибо тебе. Но ей хотелось знать, зачем тебе потребовалась эта вещь? Тебе нужны были деньги? Как у тебя дома… все благополучно? Отец и мама здоровы? Отец работает?

— Да.

— Так деньги были нужны тебе лично?

— Да.

— Ты не можешь сказать, зачем?

— Нет.

Константин говорил совсем тихо, но не шепотом, потому что когда люди шепчутся, это скорее привлечет внимание, чем обыкновенный спокойный разговор. Ответы Володи почти не были слышны. Константину казалось, что каждый ответ приходится вытягивать клещами.

Они прошли мимо сараев или складов с глухими стенами и остановились над обрывом. Было все-таки не совсем темно: за рекой из-за леса вставала луна. Желтая, круглая, немножко урезанная слева, она сначала была похожа на фонарь, подвешенный к высокой елке для освещения этих пустынных мест. Потом, медленно взлетая и отделяясь от темных веток, она стала как воздушный шар, относимый ветром направо. И наконец, когда она повисла в небе совершенно самостоятельно, стало ясно, что это человеческое лицо. Казалось, кто-то подглядывает из-за леса, на другом берегу реки, и подслушивает разговор.

— Видишь ли, Володя, я не просто из любопытства спрашиваю. Мне хочется тебе помочь. Светлана Александровна принимает в тебе большое участие. Так вот скажи… Может быть, тебе что-нибудь купить очень нужно было? Потому что, если нужно…

— Нет.

— Или… отдать кому-нибудь?

— Да.

— Кому же?

— Одному человеку.

— Он что, очень нуждается?

— Нет.

— Значит, тебе надо было ему вернуть долг?

— Да.

— Как же ты ему задолжал? Может, в лото играли или в карты?

— Нет.

— Давно это было?

— Под Новый год.

— Какая-нибудь вечеринка была у вас, и он за тебя заплатил?

— Да.

— И много денег?

— Пятьдесят рублей.

— Вполне достаточно, чтобы выпить и закусить. Вы что же, и водку пили?

— Да.

— Понравилось?

— Нет.

— Этот… человек — твой одноклассник или постарше?

Володя не ответил.

— Он что же, тебя торопил?

— Да.

— Может быть, грозил, если не заплатишь, рассказать отцу?

Молчание.

— И много у него таких должников?

Молчание.

— Уж не он ли тебе посоветовал, как расплатиться с долгами?

Опять ответа не последовало. Только короткий взгляд исподлобья.

Ужасно это, когда у мальчика в четырнадцать лет такие испуганные, страдающие глаза.

Так смотрит тяжелораненый, который остался совсем один и не знает, кто первый к нему подойдет — друг или враг.

…Вот такой же был вечер, только темнее… и осенью. Освободили деревню — несколько раз переходила из рук в руки. Вошел в избу… Темно и пусто… И вдруг шевельнулось в дальнем углу. Прислушался — дышит кто-то. И тоже не знаешь — свой или враг? А тут, на счастье, луна выглянула, будто прожектором посветила через разбитое окно. И увидел — лежит человек. Только и успел глаза разглядеть, испуганные, страдающие. И еще — гранату в руке.

— Свои, не бросай!

Первое, что пришлось, — гранату у него из рук вырвать, потому что он плохо еще понимал. В ногу был ранен… совсем молодой парень. Весь день пролежал без сознания…

Вот такие же у него были глаза, как у этого мальчика…

Константин пошел вдоль берега реки, до забора стройки, где высился подъемный кран. Володя, как привязанный, шагал рядом. Здесь тропинка кончилась. Константин повернул назад.

Узкие проулки между сараями. Кирпичная стена, толстая, как стена крепости. Маленькое, с железной решеткой окошечко под крышей — как амбразура. А всего-то лавка была или… кажется, это называлось «лабаз»? Дверь широкая, как ворота, — на небольшом грузовике въехать можно. Въезжали-то, конечно, на подводах. К двери покатой горкой идет настил из толстых бревен… С каким ненужным запасом прочности построено все это!

И вот — стоит. Сохранились даже остатки надписи на кирпичной стене, несколько полустертых букв… даже с ятем и твердым знаком на конце. Если бы у пузатого лавочника, торговавшего здесь, украл что-нибудь мальчишка — голодный, оборванный, бездомный, — было бы понятно и оправданно.

Но почему у нас случается такое?

Константин присел на край деревянного настила.

— Ты, Володя, в каком классе учишься?

— В седьмом.

— В сорок третьем, в сорок четвертом году мальчишек чуть постарше тебя на фронт посылали. Редко кому удавалось окончить десятый, а то и девятый класс. И сколько же погибло хороших ребят, чтобы вам теперь жить было хорошо! Ведь нам тогда казалось: кончится война — и с ней кончится все плохое…

Володя стоял потупившись, внимательно разглядывая бревна под ногами. Ну и молчаливый же парень, слова из него не выжмешь!

— Знаешь, Володя, куда мы вчера ездили со Светланой Александровной? Мы хотели бабушку твою повидать. И узнали, что она умерла. Светлана Александровна очень была расстроена, она бабушку твою очень уважала.

Молчит!

— Ты бы к нам зашел на этих днях, Володя, после школы — завтра или послезавтра. Светлана Александровна хотела тебя повидать. Она к тебе сама собиралась, только ей трудно сейчас, ведь она опять в положении. А сегодня она даже и не знает, что я к тебе пошел.

После короткой паузы Константин вдруг спросил:

— Володя, твой так называемый «человек» — это тот парень, который тебя на бульваре поджидал, около школы? Он думал, что ты ему сегодня деньги вернешь, да?

Наконец-то Володя поднял голову. И вздрогнул. Именно так: сначала поднял голову, потом вздрогнул. Ужас был в его глазах, и смотрел он куда-то поверх плеча Константина. Есть у некоторых людей шестое чувство — чувство опасности. На фронте оно выручало не раз.

Константин вскочил и обернулся. Первое, что он увидел, — руку, отведенную для удара, и даже еще раньше — нож в этой руке. Он перехватил руку и вывернул ее с такой силой, что нападавший вскрикнул. В то же мгновение почувствовал резкую боль повыше кисти, финка упала на деревянный настил. Правой рукой Константин скручивал жгутом пестрый шарф, затягивая вокруг шеи.

Парень, прижатый к стене, хрипел:

— Володька! Подними нож! Ударь его в спину!

— Нет! — уверенно сказал Константин. — Володя ножом в спину не ударит, не всем бандюгами быть!

Уверенности, что Володя не ударит, не было. Где он там, черт возьми, этот молчальник, и что он сделает? Какое счастье, что Светлана не пошла сама!

Финка лежала в двух шагах. Лезвие поблескивало, отражая лунный свет.

Константин вдруг почувствовал, как стекает теплая влага в левый рукав и оттягивает его вниз.

Парень рычал:

— Володька! Подними нож!

Он тоже увидел черные пятна на бревнах. Злорадная гримаса… Да ведь он вырвется сейчас!

А за углом — берег реки с крутым обрывом… Что за нелепость пройти три года войны и погибнуть вот здесь, на пустыре, от руки растленного мальчишки! Возьмут воинский билет, партбилет, китель с майорскими погонами… им это пригодится для их темных дел…

Фу, что за наваждение! Рано помирать собрался.

— Володя! Дай твой ремень, помоги его связать.

Худая рука подростка потянулась к ножу, заслоняя лезвие от лунного света. Парень испуганно дернулся.

— Брось нож, — сказал Константин, — снимай ремень, да поскорее. Давай его сюда!

Совсем близко он увидел зеленовато-белое Володино лицо. Узкий ремень затянулся.