— А вот и не сбегу! Останусь с вами, пока не наведем порядок.

— Как хорошо, что вы остаетесь. — Виолинка поднялась на цыпочки и ткнулась носиком в мою щеку, что означало поцелуй.

— Благодарствую, друже! — Сержант огрел меня по спине мощной дланью в кожаной перчатке. — Вернем Корону! Спасем королевство — всем чертям назло! Ты только знай пиши как надобно, а уж мы постараемся все исполнить!

— Да здравствует наш летописец! — провозгласил Мышик. — И обо мне побольше, и про всякие страшные приключения, только пусть всегда хорошо кончаются!

— Вы что, ошалели? Крики ночью… Бульдогов в самый раз на нашу шею навяжете. — Я развел руками, как дирижер, призывающий оркестр сосредоточиться. — Нам предстоит решить, что делать. Слово имеет Мышебрат, а после Виолинка расскажет, что говорят люди, навещающие королеву… Бухло сообщит о настроениях среди бывших солдат… Рассчитывать можно исключительно на себя. И на тех недовольных, кого удастся привлечь.

— А про меня никто и не помнит? — возмутился Мышик. — Меня на черную работу… Когда надо, так меня и на погибель не моргнув глазом пошлют.

— Тю-тю-тю… Что это ты так разнюнился. Мышичек? — Виолинка погладила его пальцем. — Ведь мы все тебя любим и славим за смелость.

— Конечно! Ведь он первый нашел Корону! — басом поддержал Бухло.

Мы расселись в кружок на скамейках в беседке и, склонившись друг к другу, начали разговаривать шепотом. Мышик — ухо у него ловило самый легкий шелест — пристроился у порога. Мышебрат в случае чего прыгнет в темный парк и уведет за собой бульдогов, тогда улизнут и все остальные.

— Я ничем не рискую, — настаивал кот. — Вскочу на дуб, а бульдоги расквасят себе носы о ствол…

Мышик рассказывал о своих похождениях, словно зачитывал мою Книгу, видно, с тех пор как мыши поселились у писателя и точили зубки о корешки книг, в нашем юнце пробудилось литературное дарование:

— Я проскользнул в подвал. Редкие фонари едва светили, фырчали, как разъяренные котищи. Мне было страшно бежать коридорами. За дверями в камерах стонали узники, взывали к справедливости, а ждала их виселица. Некоторые выцарапывали на стене свое ими, чтобы оставить по себе хоть какой-нибудь след. Из камеры допросов слышались удары и крики избиваемых. Я со страху вспотел, как мышь.

Из подвалов со ступени на ступень я добрался до канцелярий. Ступени высокие. Трудно прыгать… Уцепился за ножны сержанта-бульдога и на палаше въехал в караульную.

На мое счастье, не коты, а бульдоги стерегут канцелярии. Самое опасное — перескочить через порог вместе с кем-нибудь. Знаете мышиное проклятие: „Чтоб тебя дверью придавило!“ Это все равно что смерти пожелать.

Дважды я пытался и всякий раз носом о дверь — на единый миг опаздывал. Только с третьей попытки проскочил вместе с линялой лисой, которая перед директорским кабинетом сидит. В кабинете совещались акиимы.

— А почем ты знаешь, может, просто чиновники сдавали ежедневные рапорты? — пробасил Бухло.

— Так ведь они называли друг друга „брат“: „Надо, чтоб братья… Ну, тогда брат должен… Можно добиться через братьев…“

— А какие должности у них? Кто такие эти „братья“?

— Об этом не говорили. Они все друг друга знают, никто особо не представлялся…

— Слишком много хотите, — вступилась за Мышика Виолинка. — Это уж не его дело. Мышику и так по заслугам положен орден за ловкость и преданность делу. Клянусь, как только вернемся на трон, я добьюсь, чтобы его наградили.

— Как это не мое дело? Я все запомнил, — возмутился Мышик. — Они считали талеры, золото укладывали в мешки. Уйму золота натащили им блаблаки — накупили лотерейных билетов, все рвутся выиграть Корону. Директор над ними насмехался: что на площади у него вытрясли, все обратно принесли, да еще и своих талеров доложили. А за талеры получили свернутые бумажки с номерками — мечтания насчет Короны на пару деньков. После Директор достал из стола Корону, водрузил себе на голову да так и щеголял у себя в кабинете, строил надменные мины, а гости льстили: Корона, мол, как влитая сидит, будто на заказ сделана. А он ужимки строил — идет ли, мол, ему. Тут все потянулись за Короной, а Директор показал им шиш, Корону в стол спрятал и прикрыл папками и бумагами.

— Может, тебе показалось? — изумились все Директорову легкомыслию. — Ведь стол открыть — плевое дело, это не железные сундуки в казне. Хотя… в канцелярии вор не станет искать Корону, пролежит там до второго пришествия… Акиимы же клятвенно сохранят тайну. Тройной зарок повиновения у них: в речах, на письме и в достижении единой цели, определенной Директором.

— Насчет народного счастья и вовсе не упоминали, Директор только, когда совещание закрывал, злорадно посетовал: „А пускай делают что хотят, дураки себя же и губят“.

— Он случаем не нас имел в виду? — забеспокоился Мышебрат. — Впрочем, пусть считает нас дураками, нам же свободнее будет…

— А еще есть поговорка: „Дураку всегда везет“, — сообщил Мышик. Однако такое утешение прозвучало двусмысленно.

— Ничего не понимаю, — задумался Мышебрат. — Ведь правит не Директор, а бывшие королевские банщики. Не Директор их выбирал — вся Блабона гремела: „Власть Людям Чистых Рук! Банщиков — в правительство!“ Директор тоже должен их слушаться…

— Банщикам тоже кажется, будто они самые главные, и народ так считает, видя банщиков все время „во главе“. Они много чего обещают, а любое обещание — новая надежда и кое для кого продление власти, когда же обещания не сбудутся, придется расплачиваться… И виновные найдутся. Я это не сам придумал, а подслушал в кабинете Директора, — оправдывался Мышик. — Тоже ничего не понимаю, только повторяю… Директор своих гостей успокоил: для толпы, мол, уже приготовили жертву на растерзание.

Мы слушали с напряженным вниманием. Мышик и не подозревал, какие важные сведения принес. Этой назна-ценной жертвой вполне могли оказаться и мы, не только банщики.

— Припомни все. Почеши старательно в своей головенке, Мышик, и вылущи слово за словом, — просил я. — Ты нам очень поможешь.

— Акиимы ничем не рискуют при любых переменах, а посему лучше спровоцировать их самим, все предусмотреть, подготовить. Директор распространялся еще насчет карточек с биографиями да реестров преступлений и доносов. Картотеки, дескать, любому правительству пригодятся, это, мол, сила великая. Хвалился, что папки пухнут от доносов. А когда кто-то фыркнул, в большинстве обвинения-де ложные, Директор осадил его: „Тем лучше. Наше дело сторона, пускай обвиняемый и выкручивается как знает…“ И хохотнул, потирая руки, а у меня мороз по коже до самого кончика хвоста…

— Да что это блаблакам попритчилось, черт побери, — буркнул возмущенный Бухло. — Уж и честных людей не осталось? Одни негодяи, воры да пакостники?

— Полно, разумеется, есть честные люди, — шепнула Виолинка. — Каждый вечер приходят к маме и жалуются, хватает порядочных людей, только они разъединенные какие-то, слабы очень, улюлюканье дураков их смущает.

— Надо повытаскивать всех из домов, собрать вместе, — ворчал старый артиллерист. — Только вот чем заманить на площадь… Пожалуй, и впрямь придется Директору болташку учинить!

— Где реальная сила, чтобы взять замок, взашей выгнать стражу? Кто осмелится выволочь его из-за стола за шиворот? — вздохнул я. — Бульдоги, алебардщики, свора доносчиков… Не слишком ли много… Вот на какую силищу мы замахнулись, есть ли у нас шанс победить?

— Только народ! — загудел Бухло. — Вот как глаза у народа откроются… продерет до самого нутра, припомнится великая история предков.

— А кто клич кликнет? Ты? — мяукнул Мышебрат. — Молодые высмеют тебя… Забываешь, что ты ветеран, хоть и крепкий, да старичок. Директор пройдоха, плетет интриги мастерски, умеет запугивать и подкупать…

— С ним надо иначе, — признал я правоту Мышебрата. — Не лезть на рожон вслепую… Может, слабинка сыщется среди его приспешников?

— Акиим никогда не покажет против акиима, — настаивал Мышебрат. — Обвинить Директора — все равно что выступить против самого себя. Никто не пойдет на это, даже если обещать помилование.