что застыли, как болваны,

иль не поняли приказ?»

Подбежали два вояки,

ухватились за Илью.

«Ах вы, подлые собаки,

я ж соплёй вас перебью».

Щёлкнув их слегка перстами,

словно палкой, выбил дух.

«Не замай, клянусь богами,

всем наставлю оплеух».

Тут ещё рванулись вои

выполнять дурной приказ,

кулаком, как булавою,

бил Илья им промеж глаз,

и давил их, как букашек,

и прихлопывал, как моль:

«Цыц, на место, матерь вашу, –

кликнул уличную голь, –

забирайте всё, что надо,

и идём гулять в кабак.

Князь вином из винограда

угощает вас за так.

Пейте все и веселитесь,

с вами буду пить и я,

не холуй, а русский витязь

по прозванию Илья».

Два подвыпивших соседа

попросили у Ильи:

«Ты бы что-нибудь поведал

про скитания свои.

Мы послушаем в два уха

про бытьё богатырей,

а не то живём мы глухо

без особых новостей».

«Для отказа нет причины, –

говорит в ответ Илья, –

еду раз через трясину

мимо грязного ручья,

выбираюсь по тропинке

на неведомый пустырь,

вижу, словно на картинке,

камень вырос Алатырь.

Ничего ещё не зная,

подъезжаю, вот те на,

будто в Библии читаю

русским слогом письмена:

«Кто отсель пойдёт налево,

тот убитым может быть,

кто направо – красну деву

будет до смерти любить.

Кто пойдёт от камня прямо,

станет, словно царь, богат».

Еду влево, по ухабам

кости русские лежат.

День прошёл, а может боле,

признаюсь, не примечал.

Я людей разбойных в поле

тысяч сорок повстречал.

Атаман, меня приметив,

закричал своим дружкам:

«Ну-ка, молодцы, приветим

подостойней мужика.

Забирай его скотину,

да давай сюда наряд,

самого – живьём в трясину,

пусть пиявки поедят».

«Коли так, – я этим гнидам

отвечал, – я вас побью

не за личную обиду,

а за Родину свою».

Я учил предельно строго:

булавой по черепам,

как махну рукой – дорога,

отмахну назад – тропа.

Так без чести и без славы

обрели бандиты смерть.

Ну, а я поехал вправо,

красну девицу смотреть.

Ехал долго, хоть и споро,

всё ж приехал, наконец.

Вижу издали, как гору,

белокаменный дворец.

Крыша золотом покрыта,

двери все из серебра.

Я – мужик, хотя и битый,

не видал столько добра.

Слуги радостно встречают,

честь, как надо, отдают,

всё Иваныч величают,

славы разные поют.

И меня ведут гурьбою,

как невесту под фатой.

Я доволен встречей тою,

как дурак самим собой.

А увидев красну деву,

приняв жаркий поцелуй,

так и замер с перегрева,

словно каменный статуй.

А вокруг уже веселье:

пляски, музыка, как гром,

подаёт хмельное зелье

девка с голым животом.

Исполняет все желанья.

кормит, как дитя, из рук,

от подобного вниманья

голова вскружилась вкруг.

Красна дева, видно, тоже

разгорается в огне,

только чувствую тревожить

что-то сердце стало мне.

Отшатнулся от девицы,

поднял кверху я глаза,

чтоб хоть в мыслях помолиться

на святые образа.

По стенам глазами шарю,

Боже, нету здесь икон.

Вмиг с меня свалились чары,

как дурной и глупый сон.

Вижу: я сижу в амбаре

на полу, как есть в пыли,

а вокруг свиные хари

и срамные кобели.

А со мною сука рядом

скалит жёлтые клыки.

Я мечом исчадье ада

изрубил, считай, в куски.

И поехал той тропою,

где меня богатство ждёт,

и, действительно, не скрою,

поимел я там доход.

Отыскал в лесу два клада

и отдал их мужикам.

Ну, зачем, скажите, надо

злато нам, богатырям?

А потом на камне ясно

написал по-русски я:

«Все дороги безопасны.

Подпись, Муромец Илья».

В это время князь ярился,

посылал Илью искать:

«Пусть мужик бы повинился,

не ему меня пугать».

И тотчас же доброхоты

принесли, как в туеске,

весть о том, что анекдоты

травит витязь в кабаке.

Князь позвал к себе Добрыню:

«Ты сходи, мой друг, в кабак

и доставь нам мужичину

по возможности без драк.

Я хотел послать Алёшу,

но уж больно он горяч

и устраивать дебоши

любит, как и тот силач,

понаварят горькой бражки,

за год мне не перепить,

про Алёшины замашки

можно много говорить.

Помнишь, нет ли, змей Тугарин

город Киев ввёл в раззор?

Я тогда от этой твари

поимел большой позор.

Отвернулись, видно, боги,

коль на всей земле своей

не нашел я для подмоги

никаких богатырей.

Вот однажды для обеда

сели мы за верхний стол,

немудрёную беседу

я с княгинею завёл.

Вдруг, заходит без доклада

незнакомый здоровяк,

отдаёт поклон, как надо.

крест кладёт не просто так.

Я его, само собою,

расспросил про мать с отцом,

про домашние устои

и о многом о другом.

Обращаюсь с ним учтиво,

приглашаю к нам за стол

на вино, на княжье пиво

и на прочий разносол.

И по чину, и по ладу

предлагаю ему сесть

насупротив или рядом,

или там, где место есть.

Он отвёл себе местечко,

хоть, видать, не дипломат,

в уголочке возле печки,

где бояре не сидят.

Тут поганый змей Тугарин

тоже в горницу вошёл,

заорал, как на пожаре,

и полез ко мне за стол.

Сел поганая скотина

между мною и женой

и с испуганной княгиней

разговор повёл срамной.

Стыдно мне и неприятно,

но не лезу в разговор,

потому как змей проклятый

на расправу больно скор.

Лишь Алёша-забияка

в полный голос говорит:

«Это что там за собака

с нашей матерью хамит?»

Подают второе блюдо –

лебедей на вертелах –

заглотил их чудо-юдо

за единый за замах,

а затем на дармовщину

ухватил большой пирог.

Я молчал, словно дубина,

а Алёшенька не смог.

«У родителя собака, –

говорит он змею вслух, –

ела много, но, однако,

испустила всё же дух.

А ещё была корова,

тоже целый день жрала,

от усердия такого,

говорят, и померла.

И тебя, как мне сдаётся,

той скотины участь ждёт,

правда, если не найдётся,

кто задавит наперёд».

Змей рванулся из застолья,

потолок, задев башкой:

«Вызываю в чисто поле

я тебя, щенок, на бой».

А Алёшенька поспешно

говорит, мол, я готов

бить тебя за безутешных

сирот киевских и вдов.

За великую княгиню

и за княжескую честь

поднести тебе гостинец

у меня желанье есть.

Помолился перед боем

у старинных образов,

из оружья взял с собою

только плётку в семь концов.

В поле быль, как небылица:

на крылатом змей коне

над Алёшей стал кружиться,

словно коршун в вышине,

и кидать в Алёшу стрелы,

бить наотмашь булавой.

У меня душа болела,

наблюдая этот бой.

Начал я тогда молиться,

и услышал Бог меня,

повелев дождю пролиться

на крылатого коня.

И тотчас повисли крылья

у коня от мокроты

и, как какушка кобылья,

он свалился с высоты.

Подскочил Алёша к змею,

в миг один и сгоряча

плетью страшною злодея

бил, как следует с плеча.

Эта драка и поныне

ум и сердце холодит,

так что лучше уж, Добрыня,

за Ильёю ты сходи».

В кабаке в хмелю лежала

голь кабацкая вповал,

а Илья – мужик бывалый

сам с собою выпивал.

Усадил за стол Добрыню,

приказал вина подать,

говорит: «Давай отныне