Сонные мысли блуждали в голове – как странно, он – рядом и не опасен, просто спит. Как тот, что просто засыпал рядом когда-то и не боялся его – единственный из всего отряда. Почему-то не боялся, с первого дня – а ведь воин и тогда славился своей жестокостью к людям. Он ненавидел своих солдат – они погибали в бою. Из-за лени, дурости, трусости. И он запугивал их так, что они не помнили ни о чем, кроме гнева Наместника после боя. И… переставали погибать. Пока он сам не привел их в эту проклятую страну, населенную беловолосыми тварями. Они не захотели говорить с послами – и убили первых солдат Империи. Они и сейчас не желали говорить, даже этот… Тварь только просил убить, ничего более. И не заговорят. Высокомерные твари… Ненависть… Земля, которая была не нужна Империи – так, простая прихоть Императора – пусть самый справедливый Закон распространится и на эти земли. А как же – мирная Империя, где все народы живут в мире. Только эти не захотели. Твари…

Возможно, ненависть, беспредметная, жгучая, не дающая полностью уйти в сон, и спасла ему жизнь. Дыхание возле уха оставалось таким же сонным, но только Тварь осторожно выпростал руку из-под плаща и потянулся к кинжалу в изголовье. Наместник даже не подумал убрать его – мальчишка был таким слабым. Ну что ж, можно и униженно молить о пощаде, надеясь унести жизнь врага с собой. Какая разница − его отряд погиб, сам он уже давно мертв, − после всего, что произошло, – ему все равно не жить. Чтобы прикончить спящего, у него хватит сил даже сейчас. Воин в полусне уловил движение и неосознанно встревожился – не из-за себя, а из боязни, что с мальчишкой не все ладно. Кровотечение, повязка с раны сползла – да мало ли что. Тварь начал медленное, осторожное движение за кинжалом. Очень осторожно, очень медленно. Должно хватить времени не только на Наместника, но и на себя, перед тем, как прибежит стража. Очень спокойное дыхание, осторожный поворот на бочок – как малыш разбрасывается во сне. То, что он лег на свежую рану, тварь не беспокоило – боль привычна, а скоро будет уже все равно. Еще немного и будет уже не больно. И проклятый Наместник будет мертв – пусть ценой жизней всего его отряда, но мертв. Тогда они уйдут – некому будет отдавать приказы и можно будет спуститься с гор в долины. И можно будет есть сколько хочешь. И все будет хорошо…

Проклятая рана все-таки подвела его – не болью, а неловкостью движения, – так быстро, как хотелось бы схватить кинжал, не получилось… А дальше – бешеный черноволосый воин навалился сверху, вывернул руку, пальцы разжались от нестерпимой боли. Кинжал тихо звякнул, упав на пол. Воин в бешенстве ударил тварь кулаком в лицо: «Ах,ты…» И дрогнул вдруг – мальчишка лежал неподвижно, он не потерял сознания, только взгляд был … насмешливым? Наместник напрягся – сошел с ума? И это нападение – результат безумия? Или нет? Должен кричать, плакать ,молить убить – а он смеется??? Почему? Воин внимательно вгляделся в лицо мальчишки – на покрытом кровоподтеками лице играла торжествующая улыбка. И вдруг воина озарило – он понял. За попытку убийства – смерть, Тварь – опасен. Его надо убить?

Наместник криво усмехнулся, продолжая удерживать руки Твари и наваливаясь на него всем телом:

− Если ты думаешь, что заслужил смерть – ты ошибся. Тебя будут лечить и кормить, купать по два раза в день, смазывать твое тело благовониями. С тобой будут возиться мои рабы – и не приведи боги, чтобы с тобой что-либо случилось! Ты будешь жить для того, чтобы всходить на мое ложе каждую ночь. Не захочешь − притащут силой или сожгут пару тварей у тебя на глазах. Смерть – милосердное избавление для тебя, но ты ее не заслужил – ты будешь жить.

Мальчишка продолжал насмешливо улыбаться. Ненависть… Дикая, неудержимая ярость − и воин жестоко вывернул мальчишке руку, ударил по ране – сознательно причиняя нестерпимую боль, только бы стереть с лица улыбку. Надо бы было ударить по лицу и разбить его, – не смог, – побоялся в бешенстве изуродовать тварь насмерть. Жестокость в обмен на коварство. Смерть и боль с обеих сторон. Абсолютное отсутствие возможности компромисса…

Отчаянная боль – такая, что и кричать нет сил, раздирает грудь. Ощущение жгучего тепла и боли. И успокоения нет – недалеко до порога Предвечных чертогов, но так страшно. Больно, так больно. Тихий голос над головой: «Стражник, зови лекаря…Я, похоже, тварь сильно покалечил!» Можно подумать, их людской лекарь что-то сделает. Такая боль. И ощущение мокрых струек крови, текущих по боку, прижатой к телу руке. Глухой стон… Нет, это не я… разомкнуть губы нет сил – иначе будет вой, словно у зверя. Влажная ткань на лбу, кусок чего-то мягкого прижат к боку,прерывающийся глухим рычанием чужой голос:

- Чуть потерпи… Сейчас перевяжем.

Воздух кончается, вдохнуть сил нет. Больно, так больно. Там, за порогом – покой… Там будет… Ох, нет, не будет – он забыл. Его не примут за порогом. Слишком много неотмщенных душ за ним – он мог уйти, отомстив за всех. Не ушел – помешал его мучитель Можно подумать, ему мало того, что в Предвечные чертоги он и так вошел бы убийцей своих воинов. И кто бы из них встал ему навстречу из-за пиршественного стола богов? Достоин милости только победитель. Хотя бы поставили прислуживать, хотя бы в собаку обратили – служить защитой и игрушкой его погибшим солдатам. Теперь даже так – нельзя. Он не смог отомстить – его просто не примут. Боги не берут в Предвечные чертоги трусов. Слава богам, что все из его рода ушли достойно, не увидев его позора.

Чей-то встревоженный голос над головой:

− Господин, что произошло?..

Грубый ответ мучителя:

−Лучше делай свое дело – ты сказал, что можешь лечить тварей…

Острый приступ боли – казалось, сильнее уже некуда, но холодные пальцы усиливают ее, касаясь кожи возле раны. Дышать совсем невозможно – словно огромный мешок в груди и он все раздувается. Куда-нибудь, хоть во тьму, хоть в огонь – только чтобы боли не стало.

Снова тихий голос:

−Ребра сломаны…Ох,господин!

И яростный ответ:

−Сделай что-нибудь.Я хочу,чтобы он выжил. И убери боль – он же с ума сойдет. Ты же можешь.

Тихий вздох:

− Отравить – могу. Наши зелья на него действуют как яд. Он же тварь, другой.

Бешеный голос воина:

− Во тьму захотел? Делай!!!

Мягкий голос в ответ:

−Прошу, помогите, если не брезгуете его касаться.

Циничный смешок воина:

−Лекарь, думай, что говоришь. После того, что было… Очень даже не брезгую…

Тело против воли вывернулось из-под рук лекаря, тварь сжался в комок. Нестерпимая боль и ожидание очередного насилия. Неужели нельзя оставить в покое? Просто дать сдохнуть, уйти во тьму?

Тихий голос лекаря:

−Господин, он же нас слышит…

Опять смешок:

−Конечно, твари очень живучи. Приходится сильно потрудиться, чтобы прикончить хоть одного…

Сильные руки приподнимают голову, к губам прикасается холодный край чаши. Запах дикой смородины на солнце, холодная вода…

Какой-то незнакомый голос:

−Выпей. Там наши снадобья. Уснешь.

Тварь с трудом разлепил глаза – кто пожалел его? И натолкнулся на взгляд своего мучителя – кто же еще, опять он придумывает что-то свое, чтобы насладиться его болью и унижением. Только глаза странные – губы кривятся в поганой ухмылке, а выгляд понимающий. Пусть, – хоть через еще большую боль, – но в пустоту, во тьму. Устал. Нет сил терпеть. Осторожно течет вино в рот, мучитель очень следит, чтобы тварь все проглотил. Глаза закрываются. Все… Покой…

Лекарь тихо спросил:

− Что это? Яд?

Наместник ответил с ухмылкой:

− А кто сказал, что я его отпущу? Вино, самое обычное вино. Мы пьянеем, на них оно действует как одурманивающее. Обычный сон. Давай, перевязывай быстрее − он проснуться может… Уже было – проснулся и едва меня не прикончил…

Быстрые пальцы осторожно сводят края раны:

−Зашить бы…

Воин по-прежнему усмехается:

− Зашивай – он не почувствует еще какое-то время, а мне будет спокойнее.

Лекарь внимательно взглянул на воина, тот криво усмехнулся: