Тут подскочила Маша с денежкой в руке и очаровательной улыбкой на хорошеньком розовом личике.

– Вот и напишите, пожалуйста, справочку, что сердце у него здоровое, а то моего мужа хотят уволить с работы, – прощебетала женщина, аккуратно засовывая купюру в нагрудный карман доктора.

– Ну, ладно, что с вами делать! Ведь все равно, правду пишу, – согласился врач, игриво поглядывая на мадам Кружкину.

На следующий же день Генрих Валентинович, гордо размахивая справкой, явился на работу.

– И как вам не стыдно было притворяться? Взрослый мужчина, а ведете себя, словно школьник, – сердито сказала Адольфовна, принимая документ, – идите, работайте! Но до первого же нарушения дисциплины. Я буду строго следить за вами!

– Спасибо, Мариночка Адольфичка, уже бегу работать, рад стараться! – приторным голоском пролепетал Кружкин и умчался на склад.

Целый месяц Генрих Валентинович усердно трудился на благо родного магазина, проявляя особенное рвение в присутствии Марины Адольфовны. Завскладом была довольна, но продолжала внимательно наблюдать за поведением Кружкина.

Все постепенно становилось на свои места.

Дома Генрих вел себя, как обычно: был невнимателен к Маше и грозно орал на Бруничка. Все стало так же, как и до неприятного происшествия.

А однажды ночью Маше приснился странный сон. Будто бы едут они с Генрихом в открытом автомобиле по извилистой горной дороге. С одной стороны – скала, с другой – зияющая пропасть. Так вот, едут они, едут, и вдруг, перед ними мост. Страшный такой, ветхий подвесной и прямо над бездной. А на другой стороне – прекрасный лес, елочки растут, птички щебечут, ручеек журчит. И чтобы туда перебраться, нужно по этому ветхому мостику проехать. Страшно! Но нужно двигаться вперед, манит прохладная тень под деревьями и свежесть воды. Поворачивает автомобиль на мост, и смело мчатся они вперед, но трещат под тяжестью машины ветхие доски. И вот, кажется опасность уже позади, почти приехали. Тут раздается страшный треск под колесами, и Маша, несмотря на свои полтораста килограмм, легко, как пушинка, выпрыгивает из падающего автомобиля и оказывается в полной безопасности, под сосной.

А злосчастная машина, вместе с Генрихом, валится в пропасть. И, как это бывает только во снах, Маша видит ужасное падение, словно в замедленном повторе, с мельчайшими душераздирающими подробностями.

Вот Генрих Валентинович, почему-то обнаженный до пояса, вылетает из автомобиля и медленно кувыркается в воздухе с громкими криками:

– Да что ж такое-то? Да что ж такое-то делается! Маша! Прими меры! Спаси меня! Ааааааааааааааааа!

Его длинные руки и ноги беспомощно раскинуты в воздухе, мужчина падает все ниже и ниже, пока не пропадает из виду. И тут, непонятно откуда взявшийся, голос за кадром торжественно произносит:

– Он сдох!

На этом Маша проснулась с бешено колотящимся сердцем.

Рядом, мирно посапывая, спал Генрих.

"Слава Богу, это всего лишь сон, – облегченно подумала женщина. – Но даже сон такой не к добру!"

Утром, провожая мужа, Маша сказала:

– Геночка, береги себя, у меня какое-то предчувствие нехорошее, сон плохой снился.

– Какие пустяки, милая. Мы же цивилизованные люди, высокомыслящие существа! Разве можно верить каким-то снам? Не беспокойся по пустякам, у меня все под контролем, – Генрих поцеловал жену в щечку и отправился на работу.

А во второй половине дня приехала огромная фура с кафельной плиткой. Генрих Валентинович, бравируя перед Адольфовной и грузчиками, поднял сразу три тяжеленные коробки:

– А чего их по одной таскать-то? Я же мужик, спецназовец!

И сорвал себе спину…

От адской боли коробки выпали у него из рук, и в глазах потемнело. Генриха скрючило не на шутку, из его груди вырвались лишь слабые стоны.

Но Марина Адольфовна, умудренная горьким опытам, на этот раз ему не поверила. Она строго посмотрела на Кружкина и сказала:

– Господин Кружкин, вы уволены! Можете идти за расчетом в бухгалтерию, и не забудьте сказать Ольге Алексеевне, чтобы она вычла из вашей зарплаты стоимость разбитого кафеля.

Генрих Валентинович, превозмогая боль в спине, понуро поплелся в бухгалтерию.

"М-дя! А Машкин сон-то в руку оказался! Теперь придется новую работу искать. А это, ой как, нелегко! А впрочем, не вернуться ли мне в кукольный театр? Там и работа полегче, и платят побольше, все-таки муниципальное учреждение! А какие там девочки, выпускницы театрального! Просто прелесть, сплошные очаровашки! Да уж, что не делается все к лучшему! Вот там-то я разгуляюсь!" – так думал Генрих Валентинович. Он во всем умел находить положительные стороны.

Генрих вернулся с работы в подавленном настроении.

– Милая, накапай мне чего-нибудь успокоительного. Кипит наш разум возмущенный!

И Кружкин выразительным театральным жестом охватил голову обеими руками.

– Что случилось? На тебе лица нет! – удивилась Маша.

– Я на собственном горьком опыте убедился, кто такие акулы капитализма, и что инициатива наказуема!

– Тебя с работы выгнали? – догадалась женщина.

– Вот-вот, в самую точку! Но они еще об этом пожалеют! Надо же, додумались уволить самого дисциплинированного, законопослушного и образцового работника! Но ничего, так им и надо! Пусть теперь в магазине одни алкаши вкалывают, за поганые семь тысяч! А я вернусь в кукольный театр. Там мне всегда рады.

Собираясь усесться в любимое кресло, Кружкин заметил в нем мирно спящего щенка. Шипя от злости, он ухватил Бруничка за шиворот и грубо сбросил на пол. Малыш больно ударился о ножку стола, очень испугался и долго плакал: «Сииик, сииик, сиииик!», но потом успокоился и решил отомстить обидчику, при первом же удобном случае.

Свою возмущенную тираду Генрих продолжил за ужином. Смачно пожирая спагетти с мясной подливкой, он, не стесняясь в выражениях, высказал все, что думает о своих коллегах, а особенно – о Марине Адольфовне.

Даже ложась в постель, Кружкин продолжал клеймить позором зарвавшееся руководство магазина.

Выпустив пар, интеллигентный мужчина заснул сном праведника.

Надо сказать, что Бруничек терпеливо ждал этого момента. Как только Генрих захрапел, щенок тихонечко вылез из своей корзинки и подкрался к стулу, на спинке которого аккуратно висела любимая рубашка интеллигента.

"Сейчас, сейчас!" – думал Бруничек, пытаясь ухватиться зубами за ее край. Он ловко стянул предмет генриховского гардероба на пол, и удобно улегшись на нем, начал методично, одну за другой, откусывать пуговицы. Таксеныш никуда не торопился. Это занятие доставляло ему огромное удовольствие. Щенок легко перегрызал нитки острыми маленькими резцами, некоторое время катал гладкую пуговку во рту, а затем ловко выплевывал ее на пол. Пооткусывав все пуговицы спереди, перешел к манжетам. Когда и там все было сделано, как надо, Сикерз удовлетворенно вздохнул и аккуратно присев посередине рубашки, напустил на нее огромную лужу: "Вот так! Мама говорила, что надо писать на тряпочку! Чем это вам не тряпочка, а? Я хороший, всегда слушаюсь маму! Да!"

Затем он схватил огромный расшлепанный тапок Генриха и потащил на кухню, где стояла миска с водой для питья. Щенок попытался опустить туфлю в воду, но из-за большого размера она не влезала. Титаническими усилиями удалось подтолкнуть носом переднюю часть так, что она опустилась до дна и промокла насквозь. Затем малыш отнес тапок на место и проделал то же самое со вторым.

После этого щенок, с чувством выполненного долга, отправился отдыхать в свою корзинку.

Среди ночи Маша, по дороге в ванную комнату, заметила валяющуюся на полу рубашку, подняла ее и повесила обратно на стул.

Несмотря на то, что на работу идти не надо было, Генрих встал в положенное время. Он считал себя очень дисциплинированным человеком. Засовывая ноги в тапочки, Кружкин почувствовал, что они мокрые.