Влажная, давно не рыхленная земля под деревьями обильно поросла мириадами бисерных светло-зеленых листочков, белыми и розовыми вьюнами, пахучими запрудами крупных, сочных незабудок.

Сквозь развесистые ветки обливной китайки проглянул крепкий, недавно беленный пятистенок, высокий, с широкими окнами, обрамленными голубыми наличниками, надежный, обжитой, увенчанный новой, крутой крышей светло-коричневого цвета.

Чуть в стороне от дома, из-за кустов крыжовника выглядывал такой же белый кряжистый сарайчик. К нему лепились аккуратные поленницы, пристройки поменьше.

На Вовкин стук в дверь никто не отозвался.

— Верок!.. Вера Евстигнеевна, можно войти? — потоптавшись на крыльце, позвал Вовка.

Молчание.

Зловеще скрипели сосны на том берегу Задумы.

Вовка растерянно обернулся.

— По-моему, дверь не заперта, — тихо подсказала Катька.

Вовка осторожно толкнул дверь, она легко поддалась, приоткрылась…

В доме пахло воском и топленым молоком. В самой длинной из комнат-отсеков, объединенных громадной русской печью, запомнилась Сергею пышная кровать с горой разноцветных подушек под кружевной накидкой. И плоская лесенка-приставка из четырех ступенек, обшитая войлоком, незаметно перетекавшая от истертого половика к старому стеганому одеялу, застилавшему ложе Верка.

Широкая застекленная рамка, окантованная розанами из красной и зеленой фольги, вобрала множество тусклых, мелких фотографий. Под толстым стеклом соединились лупоглазые, большеголовые младенцы: несколько удивленных, мрачных карапузов в рубахах навырост; шестеро сосредоточенных старух на завалинке с поджатыми губами (среди которых Сергей безуспешно пытался отыскать Верка), два наголо остриженных пионера, окруженных сворой ушастых дворняг; трое улыбающихся солдат в пилотках…

Горка причудливо раскрашенных пасхальных яиц за блеклыми стеклами пузатого буфета… Приколотый кнопками к двери голубой плакат «Возьмите нас с собой, туристы!». Торчащие изо всех углов пропыленные цветы: из вощеной бумаги, пенопласта, разноцветной слюды и мочальной стружки…

Из дома Сергей вышел последним…

Катька, миновав низкий сруб колодца, подошла к приземистой печке-самоделке, едва поднимавшейся над землей, отчего объемистый навес над ней казался непомерно высоким.

Осторожно коснулась ладонью светлых кирпичей:

— Еще теплая…

В нескольких шагах от печки был сооружен под стать ей низкий квадратный стол, сколоченный из досок-заплат.

Где-то, совсем близко, протрезвонил коровий колокольчик…

— Пап, а чья это могила? — услышал Сергей голос Ленки, доносившийся из-за могучих стволов старых кленов.

— Не знаю, — не сразу ответил на вопрос дочери обескураженный Вовка.

— А игрушки чьи? — спросила Ленка.

Протиснувшись меж тесно сросшихся кленов, Сергей миновал заросли черной смородины, выбрался на край лужайки с густой, прохладной травой.

На противоположном ее конце под двумя стройными березами возвышался светло-желтый холмик, увенчанный высоким посеребренным крестом.

Удивленная Ленка вертела в руках ребячий совок с красной лаковой ручкой.

Вовка, присев на корточки, сосредоточенно выковыривал из песка, прямо под крестом, какие-то крохотные камешки…

Подойдя ближе, Сергей увидел кукольную деревянную посуду, разбросанную у подножия холмика, целлулоидную розовую терку, темно-коричневую детскую сандалетку с оторванным ремешком… Чуть поодаль ткнулся в куст ольхи трехколесный велосипед из прессованного пластика…

— Ты посмотри!.. Посмотри! Это же та японская мозаика! Помнишь, я рассказывал?.. Из той квартиры, куда нас от заминированных мостов переселили! — нервно шептал потрясенный Вовка, протягивая Сергею ладонь с крохотными кругленькими грибками — красными, синими, желтыми…

— Лена! — донесся откуда-то снизу голос Катьки. — Иди ко мне!.. Посмотри, какие здесь окуни здоровущие ходят!

Не успела Ленка откликнуться на зов, как из темных кущ черемухи выкатился на поляну толстый, широкогрудый щенок.

Узрев незнакомцев, принялся заносчиво их облаивать. На басовитый лай щенка явилась из кустов старая, узкомордая собака с умными, печальными глазами.

Посмотрев на пришельцев, собака деликатно замахала хвостом, давая понять щенку, что он зря горячится.

Щенок было смолк, но, как только на поляну вступил его хозяин, он зашелся громче прежнего, отважно ринулся на «врагов».

— Кыш! Задор! — осадил щенка хозяин — пожилой, ссутулившийся пастух, неприметным движением переводя кнутовище с плеча на плечо.

Сняв с головы замусоленную кепчонку, пастух поздоровался издалека, обнажив крутую лысину, обросшую редкими кустиками седых, свалявшихся волос.

Должно быть, в лучшие свои годы был он красив и статен. И хотя бремя лет оставило свою печать на тонком лице его, а болезни суставов заметно подточили, сгорбили некогда могучую фигуру, вольная суть души пастуха не сломалась, устояла, отражаясь в гордой посадке головы, открытом, прямом взгляде васильковых, пытливых глаз.

Подойдя, пастух протянул руку сначала Сергею, потом Вовке.

— Косьян Крестовников.

Услыхав в ответ имена друзей, вежливо кивнул, обернулся к подошедшей собаке.

— Неча тут. Неча… К стаду иди. И ты, Задор, ступай.

Собака пристыженно поджала хвост, послушно затрусила к зарослям черемухи. Вслед побежал щенок. Недолго проследив за собаками, Косьян спросил:

— Водицы тутошней не пили еще?

— Нет… Как-то мы не успели, — смутился Вовка, беспокойно глянув на Сергея.

— Добрая здесь вода, — великодушно не замечая Вовкиной растерянности, пояснил пастух. — Может, за компанию испробуете?

— Отчего же, с удовольствием, — откликнулся Вовка и быстро повернулся к Ленке: — Ты будешь?

— Угу, — охотно согласилась девчонка.

— А ты, Сереж?

— Буду, — успокоил его взглядом Сергей, пускаясь вслед за Косьяном.

До колодца дошли в молчании.

— Хороша… Очень хороша, — отпив треть ковша, подхватил воду Вовка и, что-то решив про себя, обратился к Косьяну: — Мы вот приехали без предупреждения. А Верка… Веры Евстигнеевны то есть, нигде нет. Хотя…

— Так ее с утра еще увезли, — аккуратно сливая в корыто оставшуюся воду, размеренно заговорил Косьян. — В Ильинское. На свадьбу. Семен Костров, бригадир ихний, дочерь за Пашку Ушакова отдает. Пашка недели две, как с армии вернулся. Здрасьте, — закивал пастух подошедшей к колодцу Катьке.

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулась ему Катька.

— Видишь, Кать, Верка нашего, оказывается, на свадьбу увезли, — не скрывая радости, поспешил с объяснениями Вовка. — В Ильинское, вы сказали? — повернулся он к Косьяну.

— В Ильинское, — подтвердил пастух. — Здесь недалече будет. По мостку Задуму перейдете, через лесок километра полтора, и к полю со льном аккурат выйдете… Чуток вниз возьмете… И уж тут оно, по праву руку — Ильинское.

— Спасибо. Все замечательно, — суматошно закивал Вовка. — А то… Понимаете… Вот мозаика японская, — Вовка протянул пастуху ладонь с разноцветными, крохотными грибками.

— Верок, Вера Евстигнеевна в сорок первом еще из этой мозаики меня разных птиц и зверей выкладывать учила. А до этого и Сергея и Катерину. В общем, нянечкой она у нас в санатории была… А вот, когда крест… Мы с Сергеем бог знает что подумали. Так ведь? — заискивающе посмотрел он на Сергея.

— Да, да… Верно, — поторопился поддержать, успокоить друга Сергей. — Скажите, вот тот холмик с крестом… Там похоронен кто-нибудь?

Косьян долго смотрел на Сергея, но с ответом не спешил. Потрогав носком сбитого сапога отполированный выступ корня, он вздохнул, чуть касаясь волос, провел ладонью по голове притихшей Ленки и только тогда заговорил:

— Ползунков к Верухе со всех деревень сюда свозят. И чтут ее за это, как матерь. Сколько через ее руки нашего народа прошло, подумать, так не сочтешь. Цельный год почитай вокруг Верухи детишки роятся. И как ни тяжко ей порой, однако, видать, великое в том утешение она для себя черпает… Оттого, понимать надо, душа ее ликует и очищается. А в наши годы — главная забота и последняя — душа и совесть чистая. Еще Веруха очень кладбища навещать уважает. Однако далече — самой не добраться. А людей просьбами отягощать она совестится. Детишки, какие распрекрасные ни на есть, однако взрастают, разбегаются. Вот и придумала Веруха себе… эту вроде как усыпальницу. Крест мы ей тут поставили. Как не уважить? Так вот от ползунков, что особо ей в душу запали, разные безделки она собирает. И в коробочки прячет. Железные такие коробочки — от конфет да от чая… Наберет коробочку, да в холмик и зароет. И себя здесь похоронить завещала. С несмышленышами своими игры тут Веруха хороводит. Хорошо вокруг. Привольно…