Король только огорченно покачал головой.

— Если бы я женился на Аминеле после смерти Вэролии, то герцогство отошло бы наследникам от этого брака и не стало частью королевства, так как у меня был уже ты, — сказал он. — Именно ты был первым наследником… А так владение отойдет твоему сыну и моему внуку.

— Да все я понимаю!.. — с досадой выдал Эдмир. — Но до чего же не хочется!..

Наплевав на этикет, принц поставил на стол локти и уткнулся подбородком в сложенные ладони, рассматривая отца. Королю Сорондо никто бы не дал его двухсот пятидесяти лет, что для не потомков эльфов соответствовало примерно шестидесяти-семидесяти годам по летоисчислению обычных людей. Без всяких ухищрений гладкая кожа лица, лишь в уголках серых глаз чуть заметные морщинки; белоснежные от природы волосы, в которой не видно седины, подтянутая фигура… Эдмир больше похож на мать, черноволосую красавицу-южанку. Только глаза не фиалковые, как у мамы, а отцовские, светлые. Да, следов старости не видно, но сколько отец еще протянет? Особенно учитывая, что его жизнь была далека от спокойствия. О бурной молодости и зрелых годах его величества Сорондо можно легенды складывать. Одно только то, КАК отец сумел сохранить разваливающееся на отдельные владения королевство, стоило целой саги. А ведь не только сохранил, а еще и преумножил! Так что есть с кого брать пример.

Но, милосердная Мать-Земля! Как же не хочется связываться с истеричкой Дорианом! Даже за жирный куш в виде герцогства.

Но придется.

— Хорошо, — выдавил, наконец, из себя Эдмир. — Сообщи, что я дал согласие на брак. После праздника начала лета можно объявить о помолвке. А свадьбу сыграем в начале осени. И… прости, но мне надо прийти в себя от такой новости.

Резко отодвинув стул, принц поднялся и, рвано поклонившись, вышел вон. Пожалуй, стоит кое-куда съездить в компании только самых близких друзей, чтобы развеяться и выплеснуть бессильную злость…

…Сборы в столицу были долгими и обстоятельными. Ради такого случая был полностью обновлен гардероб Рэниари. Юноша сильно устал от внимания портных и ювелиров, но все перекрывало радостное ожидание новых приключений. Обрадованный, что в этот раз его берут с собой, мальчишка был готов на все, что угодно. Даже на нудную зубрежку длиннейших и запутаннейших генеалогических древ всех дворянских родов королевства. К тому же отец подарил Рэни гнедого красавца-двухлетку. Асин только губы поджимал, когда пасынок ускользал на конюшни к своему любимцу. Но парню было все равно. Ветерок — так без особых затей звался отцовский подарок — снисходительно принимал восторги своего юного хозяина, но был не против подношений в виде соленых сухариков и яблок с господского стола.

Воспользовавшись тем, что в столицу было решено путешествовать с помощью каскадных порталов, что создавал маг Цитадели Чассир Серый, Рэни всю дорогу до места ехал рядом с отцом и Баррэтом, восседая на своем подарке, а не в паланкине вместе с отчимом, как полагалось добропорядочным младшим. Руин всю дорогу до столицы демонстративно фыркал, косясь на сводного брата. Но Рэниари ничто не могло испортить настроение. Мир казался ему солнечным и прекрасным. Баррэт добродушно посмеивался, глядя на сияющего племянника, отец улыбался, пуская от глаз лучики веселых морщинок. И только Асин продолжал неодобрительно поджимать губы, полагая, что юноше на выданье не место среди солдат.

В столице у семьи имелся большой дом. До Большого Летнего бала еще было не менее недели, и пока Гвиур вместе со старшим сыном и братом пропадали в Совете Лордов, Рэни пользовался малейшей возможностью ускользнуть из-под назойливой опеки Асина. Тот, в конце концов, смирился с тем, что пасынок не будет украшать собой его гостиную, куда каждый божий день слетались со столичными сплетнями жены и младшие мужья местных аристократов. И стал отправлять с Рэни двух пожилых слуг. Юноша не возражал — добродушные сопровождающие ему не мешали. А бродить втроем по шумным улицам было куда как занимательнее, чем сидеть с чопорным видом в душных залах, выслушивая пустую болтовню придворных сплетников.

Больше всего на свете непоседливому подростку нравились торговые кварталы. И Рэниари как можно быстрее покидал аристократический центр, где даже деревья росли по ранжиру, чтобы окунуться в водоворот веселой пестроты. Здесь было куда интереснее. Толпы людей с шумом и гамом дни и ночи что-то продавали и покупали. Выступали, перекрикивая друг дружку бродящие певцы и шуты. На каждом углу бренчала если не лютня, так самодельная арфа. Народ гоготал над сценками кукольников, над толпой на натянутых веревках ловко расхаживали акробаты. Крики торговцев, воришки, шмыгающие среди прохожих и всегда готовые срезать кошелек у простофили, умопомрачительные запахи из открытых окон многочисленных харчевен!..

Это была жизнь, похожая на море, и Рэни с удовольствием в нее окунался.

Особенно ему нравилась крошечная площадь, примыкавшая к центральной улице, что вела в Верхний город, к королевскому дворцу. Территория, окруженная тесно стоящими домами-башенками, вымощенная грубой разноцветной брусчаткой, и с одиноким приземистым от старости дубом, под которым так хорошо отдыхалось после прогулки. Здесь, у маленького фонтанчика, лениво постреливающего холодными струйками воды из еще эльфийского акведука, любили собираться уличные музыканты.

Рэниари обожал те моменты, когда веселые артисты, устав развлекать прохожих, устраивали между собой состязания: кто на виалоне, кто на флейте, кто на арфе. К тому же они частенько предлагали окружающим поучаствовать в битве за награду в виде большого запотевшего кувшина старого вина. Но мало кто из слушателей отваживался на это. Зато сколько смеха бывало, когда кто-то из толпы соблазнялся наградой. Музыканты и камня на камне не оставляли от его самомнения, виртуозно передразнивая неуклюжую попытку выпить на дармовщинку.

Рэниари с самого детства учили музыке, как будущего младшего супруга. И Богиня-Мать и Отец-Небо не обделили его ни голосом ни слухом. Но раньше юноша играл только для себя. И уж тем более не замахивался встать вровень с мастерами. Да и не хотел, просто наслаждаясь атмосферой Музыкальной площади.

Юноша приходил сюда изо дня в день. И вскоре музыканты стали выделять из толпы богато одетого незнакомца в сопровождении слуг. Хозяева Музыкальной площади были далеко не глупы, чтобы высмеивать представителя знати. Скорее всего Рэниари остался бы для них одним из многих, если бы не искренняя радость подростка, совсем не похожая на заносчивую снисходительность богатых горожан.

И однажды один из артистов обратился к нему, предложив что-нибудь сыграть.

— Мы не будем смеяться, — заверил он Рэниари и метнул грозный взгляд на затаившую дыхание толпу.

Рэниари не ожидал, что станет центром внимания и даже растерялся. Но все-таки решительно протянул руку к знакомой ему длинной флейте. Гордость не позволила ему отказаться. Та самая гордость, что заставляла держать спину прямо, слыша язвительно-сочувственные высказывания о его матери.

Поднеся к губам флейту, юноша закрыл глаза и коснулся губами теплой от солнца древесины.

… Прозрачные капли мелодии разбились о пыльные камни мостовой. Вечный, изменчивый, слепящий солнечными бликами Океан…

Опрокинутое высокое и пронзительно синее небо…

Волны с ленивым шелестом наползают на крупную гальку, шипя и добродушно переругиваясь между собой.

Запах соли и водорослей в полуденном мареве…

Пусто и дремотно на пустом берегу, лишь солнце жарко обнимает за смуглые плечи…

Стремительно нарастающий цокот копыт вырвал Рэниари из его транса.

Вздрогнув, юноша опустил флейту и с недоумением посмотрел в сторону улицы: площадь была чуть выше столичного проспекта, и можно было легко увидеть, кто же это позволил себе так мчаться посреди белого дня, наплевав на порядок? Переполненные народом улицы города не располагали к скачкам. Даже аристократы волей неволей вынуждены были передвигаться по ним с величавой неспешностью. Эти же всадники, такое впечатление, даже не задумывались о наличии толп. Впрочем, народ привычно жался к домам, торопясь убраться с пути тех, кто с видом хозяев жизни гарцевал сейчас на великолепных аргамаках под изукрашенными седлами. Разноцветные попоны, с вышитыми на них известными гербами, сверкали золотом и серебром. Реяли по ветру пышные плюмажи из драгоценных перьев самых редких птиц. Звенели подковы, высекая снопы искр из брусчатки мостовой…