— А чего я-то, чего чуть что, сразу я, — обиделся Федор. — Я давно не хуже вас в этом разбираюсь!

— Не хуже, не хуже, — успокоила его Катя. — Был бы хуже, тебя бы в рубку вообще не допускали. А тут Мишка тебе такие расчеты доверяет.

— К утру доделаешь — будет здорово, — поднялся, наконец, Павел. — Варя, спасибо. Я себя чувствую, как замороженный.

— Иди, размораживайся, — подтолкнула его к выходу Варвара, вслед за Катей и Михаилом. — И чтоб до завтрашнего утра тебя тут не появлялось! Федь, заблокируйся изнутри, никого из этих арифмометров сюда не пускать, даже если «Заря» разваливаться на запчасти будет!

— Не шуми, Варь, не шуми, — успокаивающе отозвался Федор. — Не волнуйся, все сделаю — заблокирую, посчитаю, никого близко не подпущу. Иди тоже отдыхать.

— С ними отдохнешь, — проворчала она.

Уже в коридоре Павел подумал, что такая по-домашнему ворчливая Варвара нравится ему гораздо больше, чем прежняя — железная леди с замашками командира полка. «Положение» влияло на нее явно в лучшую сторону.

Виктор встретился им на выходе из тренажерного зала. Ну, зал — это шумное название, а вообще это был небольшой отсек, буквально три метра на три, с тремя же тренажерами, рассчитанными на тренинг разных групп мышц.

— Выгнала? — сочувственно спросил Середа, имея в виду Кутейщикову. — И правильно. Как процесс?

— Процесс близок к завершению, — отрапортовал Павел. — Торможение и орбиту к утру закончит Лобанов, а Мишка…

— А наши с Катей расчеты будут завтра часикам к двенадцати, — перебил его подошедший Михаил. — Все нормально, получается, что перерасхода нет, и двигатели выдержат и разгон, и торможение у Солнечной системы. Более, того, кажется, еще есть запас. Завтра добьем.

— Молодцы. Отлично. Мои результаты я тоже завтра вам сообщу. Отдыхайте, но завтра к вечеру мы должны уже быть готовы начать торможение, — Виктор устало потер ладонью виски. — А Катюшу где потеряли?

— Она позже подойдет, предпочитает занятия в одиночку, — откликнулся Михаил.

— Хорошо. Все, спокойной ночи, — пожелал им Середа и удалился в сторону жилого отсека.

Михаил первым зашел в тренажерный зал, Павел — за ним.

— Юлька, — заявил он ожидающей их Сорокиной, — Витьку надо гнать в отпуск. На нем нет ни лица, ни глаз, ничего. Один нос.

— Страшная картина, — согласилась Юля, устанавливая нагрузку на панели тренажера для Павла. — А ты сам в зеркало давно смотрелся? Я вообще думаю, что последний месяц работы вас всех в гроб вгонит, и никакие меры по спасению, мои или Вареньки, вам не помогут. Начинай разминку, я к Мише пошла.

Закончив с установками тренажеров, Юля предупредила, что сейчас ей нужно будет уйти и заняться Варварой, так что работать им придется самостоятельно.

— Не перетрудитесь и выключите все, когда выполните программу. Я потом зайду и закрою тут. Удачной тренировки.

Юля оставила их одних, включив музыкальное сопровождение — что-то энергичное и бессмысленное. Как раз для полного расслабления мозгов, подумалось Павлу.

Некоторое время они полностью увлеклись тренировкой, и работали молча. Во время перерыва Михаил неожиданно спросил:

— Скажи мне, Пашка, как я себя сегодня вел?

— В смысле? — не понял Павел.

— В смысле, как тебе кажется, Катя осталась довольна нашей совместной работой?

Павел мысленно застонал. Как они все его достали! С собой бы разобраться. Но вслух он честно ответил:

— Я тебе удивляюсь в последнее время, вообще. Думаю, Катя тоже в изумлении. Что с тобой происходит?

Михаил ответил не сразу.

— Скажем, меня убедили в том, что мой стиль поведения способствует нагнетанию обстановки и накаливанию отношений в нашем небольшом коллективе.

— Да ну? — совершенно искренне изумился Павел.

Интересно, кто это провел такую воспитательную работу? А так же не менее интересно было бы поприсутствовать при таком эффективном промывании электронных мозгов. Павел не мог себе представить, что вот так просто можно было повлиять на Копаныгина.

— Кто же этот герой?

— Пашка, не язви, без тебя тошно, — грустно отмахнулся Михаил. — Это не так уж важно. Просто очень хорошо убедили. С наглядной демонстрацией… только мне это не помогло. Я могу вести себя иначе, но сути это не меняет. Но хоть так, внешне — получается?

— Миш, а смысл притворяться? Рано или поздно ты сорвешься, и все будет еще хуже, — задумчиво сказал Павел. — Хотя, конечно, получается.

— Я как хороший компьютер, — тихо произнес Михаил. — Работаю по программе, которую сам себе задал. Я не могу сорваться. Только я ничего не чувствую. Ничего.

Неожиданно он встал с тренажера, отключил его, захватил снятый рабочий комбинезон и стремительно вышел. Павел задумчиво посмотрел ему вслед, но решил, что догонять не будет. В конце концов, у него еще двадцать минут занятий.

Повторяя отработанные до автоматизма движения, он думал о том, как все в этом мире сложно. Мишка — счастливый человек, рядом с ним такая замечательная девушка, она его любит, он ее… ну, во всяком случае, она ему небезразлична, потому что он о ней беспокоится, его волнует ее отношение к нему. Тьфу ты, чего человеку не хватает? «Компьютер»… Зациклился. Все-таки, загубленное детство дает себя знать. Эх, тяжела ты, жизнь московского вундеркинда.

В зал вошла Катя в спортивном костюме, улыбнулась ему и подошла к одному из свободных тренажеров, начала устанавливать программу. Павел ответил на ее улыбку. Черт, как же из Мишки выбить дурь? И вдруг мысли потекли совсем в противоположном направлении. А дурь ли это? При чем тут Катя? Разве незаметно, что все изменения в характере Михаила, все эти его раздумья о смысле его, копаныгинской, жизни начались после появления Лиэлл на корабле? «Серенады» под гитару, переоценка своего отношения ко всему происходящему? То, что они с Лиэлл общаются больше, чем с Катей? Павел остановился, и некоторое время смотрел в одну точку на стене. Конечно, кто еще мог так повлиять на Мишку, что он стал думать о накаляющейся обстановке в коллективе? Этот его неожиданно прорезающийся юмор, эти извинения, которых раньше было не дождаться, эта самокритика… так ведет себя либо подросток, каковым Мишка уже лет десять, как не является, либо влюбленный.

— Паша, ты не знаешь, что с ним происходит? Он с тобой разговаривает больше, чем со мной, — вдруг спросила Катя, обрывая стройный ход его мыслей.

— Влюбился, — с ходу ляпнул Павел, с запозданием соображая, что это его соображение надо было придержать в первую очередь. Нашел, кому сказать.

— Я тоже так думаю, — ровным голосом отозвалась Катя. — С того разговора перед костром все и началось. Я к ним тогда пришла, а у них такие улыбки… И разговор оборвали, когда я появилась. А дальше… Ты и сам видишь.

— А ты? — глупо спросил Павел.

— Что я? Я давно чувствую, что у нас все ушло куда-то. Он перестал меня замечать уже полгода, наверное, назад. А то и раньше, — все так же спокойно ответила она.

— А Лиэлл?

Этот вопрос Павел задавать тоже не собирался, но он его волновал почему-то больше, чем Катины проблемы. Да ты, парень, сам влюбился, вдруг понял он. Спокойно констатировал этот факт, совершенно не удивившись.

— Лиэлл к нему относится с большим вниманием, чем к любому из вас, — пожала плечами Катя. — Они так много говорят… Он со мной половины того времени не разговаривал, сколько с ней сейчас болтает. И лицо такое…

— Какое? — Павел пытался переварить слово «болтает» применительно к Копаныгину. Получалось плохо. Не вяжется.

— Мирное. Нет, не так — умиротворенное. Глаза человеческие, — в голосе Кати Павел уловил непонятные нотки. Нет, не обида, не грусть… Нежность. Да она же вовсе не расстроена, как он подумал вначале. Она довольна!

— Катюша, а ты? — повторил он свой вопрос, но уже осмысленно, сочувственно и понимающе.

— Я рада за него. Я не смогла сделать его таким живым. Может, если бы мы остались на Земле… Но здесь, когда он постоянно на работе, когда…