“Опять со своими таинственными звуками! — поду­мал директор. — Что они ему покоя не дают!”

— Много приходится слышать разных звуков с по­мощью подземной акустической аппаратуры, — продол­жал Петренко. — А тут, представьте себе, как будто что-то немного знакомое… “Что это может быть?” думаю. Этакий характерный шорох с потрескиванием…

Рассказ не столько интересовал директора, сколько беспокоил его. Глаза Петренко горели, как казалось директору, ненормальным, болезненным блеском. Его веселость тоже была какой-то подчеркнутой и неестественной.

— Пейте чай, Петр Тимофеевич, — проговорил Губа­нов. — Остынет…

— Ах, да, да! Чай!.. — заторопился Петренко. — А вы почему не пьете?

Затем, не говоря больше ни слова, он вытащил из бо­кового кармана несколько блестящих ярко-красных камней и принялся накладывать их в стакан.

“Все! — мелькнуло в голове у директора. — Рехнул­ся! Кладет карналит вместо сахара…”

— Петр Тимофеевич… — кинулся к нему директор.

Его остановил предупреждающий жест Петренко.

— Тише! Одну минутку, тише… — торжественно произнес он, отодвигая стакан с карналитом на середи­ну стола. — Слушайте!

Множество пузырьков начало бурно подыматься сквозь тёмно-красную жидкость чая. Из стакана, где растворялся карналит, слышался треск, сливающийся в беспрерывное шипение.

— Слышите? — торжествующе воскликнул Петрен ко. — Слышите? Что это такое?

— Это вырывается из растворяющихся кристаллов так называемый микровключенный газ, — ответил ди­ректор.— Вот именно! — перебил Петренко. — Частицы га­за вкраплены в кристаллы и находятся там под давле­нием чуть ли не в несколько десятков атмосфер… Газ, попавший в кристаллы еще при образовании кунгурского яруса пермской системы, теперь вырывается наружу. Как только стенки ячеек, в которых он находился, стали тоньше от растворения, газ вырвался из многовекового плена… Вам ясно, Константин Сергеевич?

— Не совсем, — проговорил Шабалин.

— Вы не догадываетесь, почему у вас на экране появляется туманная дымка? Газ-то становится электро­проводным! Ну, а вам, физику, остальное все должно быть ясно.

— Вы хотите сказать…

Шабалин остановился. Слишком неожиданной была подсказанная ему догадка. Под влиянием дециметровых волн в породе возникают ионные процессы и происходит разогрев газа. Газ, расширяясь, ломает стенки и раз­рушает кристаллы. Значит, не годятся дециметро­вые радиоволны для разведки в калиевых рудниках. Разрушение кристаллов — вот о чем говорит дымка, появляющаяся на экране, которая мешает исследова­ниям.

Шабалин посмотрел на Петренко. Как наглядно и убедительно тот доказал бесполезность прибора Шабалина в калиевых рудниках! И этот жестокий удар был на­несен в присутствии директора, на совещании, созванном по требованию самого Петренко.

— Я установил, — продолжал все тем же радостно-возбужденным тоном Петренко, — что характерный этот шорох возникает именно тогда, когда работает ваша аппаратура, Константин Сергеевич. Слышу шорох — бегу к вашему штреку, смотрю: работает. Выключен ваш ап­парат — и шороха нет. Вчера подтащил портативный аку­стический прибор прямо к вашему гроту. Бегать, уже был не в силах, устал… Всю эту ночь просидел за вычислениями… Простите, я, может быть, кажусь вам немного странным…

— Очень благодарю вас, — сухо проговорил Шаба­лин. — Вы уделили мне много внимания. Вы доказали, что применение моей аппаратуры в калиевых рудниках невозможно. Теперь мне не придется тратить время на решение безнадежной задачи.

Шабалин резко поднялся из-за стола.

— Позвольте, товарищи, — заволновался директор, ссориться вы опять собираетесь, что ли?

— Зачем ссориться! Из-за чего! — закричал Петрен­ко, вскакивая со своего места. — Константин Сергеевич, дорогой! Разрешите мне расцеловать вас на радостях… Неужели вы не поняли еще? Да ведь перед нами от­крытие!.. И какое еще! Я очень рад, что помог в этом деле… Мощность передатчика мы увеличим и… Пони­маете?

Петренко направился к Шабалину с широко распро­стертыми объятиями. И вдруг Шабалин с радостным кри­ком бросился навстречу.

— Ионизация газовых ячеек!.. А я-то дурак! — кри­чал в восторге Шабалин. — Значит, чем больше мощ­ность, тем гуще дымка, тем энергичнее разрушаются кристаллы… Петр Тимофеевич, дайте я вас поцелую!

“Ну, теперь оба они с ума сошли, кажется!” подумал директор.

В подземном гроте слышался стук металлических ин­струментов, хруст шагов. Заканчивалась установка ново­го, очень мощного прибора.

— Волнуетесь? — тихо спросил Петренко, подходя к Шабалину.

Вместо ответа Шабалин взял его под руку.

— Будем бороться вместе, — проговорил он. — Какие бы ни были первые результаты — не отступать! Вы мне доказали, что и неудачи много открывают.

Начало не предвещало ничего хорошего. После того как аппарат был приведен в действие, на стене появи­лось голубое пятно, озарившее грот слабым мерцающим светом. Прошло несколько минут. Голубое пятно потуск­нело. От стены отвалилось несколько мелких кусочков — как будто осыпалась штукатурка.

Это было совсем не то, чего ждали ученые.

— Укоротим волну, — предложил Шабалин. — Опять начались неудачи в этом заколдованном гроте.

Он подошел к аппарату и стал вращать рукоятку на­стройки. Яркость светового пятна увеличилась. Вот оно засверкало ослепительной голубизной. Несколько круп­ных кусков выпало из середины пятна.

Шабалин еще повернул рукоятку.

И вдруг стена, на которую было направлено излуче­ние дециметровых волн, стала расплываться на глазах у зрителей. Шипели лопавшиеся кристаллы. Казалось, ты­сячи невидимых острых игл впивались в породу. В том месте, где сияло голубое пятно, стена рассыпалась, рас­ползалась.

Шабалин приник к аппарату. Голубоватое светящееся пятно пришло в движение. И всюду, куда падал луч, стена подземного грота оживала.

Мощный поток дециметровых волн, во много раз бо­лее сильный, чем тот, который применял раньше Шаба­лин для геологической разведки, нагревал микровключенный газ. Миллиарды газовых пузырьков ломали свои ячейки, вырываясь наружу. Разорванные изнутри кри­сталлы рассыпались в песок.

Это было феерическое зрелище. Невидимый радиолуч долбил твердую породу быстрее, чем врубовые машины и отбойные молотки, безопаснее, чем аммонит.

Директор подошел к стоявшим рядом ученым и поло­жил руки им на плечи.

— А ведь я думал было, — сказал он улыбаясь, — что у вас в смысле товарищеских отношений не все ладилось. А оказалось, что у вас творческое соревно­вание!

Шабалин щелкнул выключателем. Голубое пятно погасло. Прекратилось жужжанье прибора. В наступив­шей тишине слышно было тихое потрескивание — точно угольки в глохнувшем самоваре. Остывающие в глубине кристаллы кое-где продолжали еще лопаться.

Петренко подошел к стене и приложил к ней ухо.

— Ну как, шуршит? — весело спросил директор.

— Шуршит! — ответил Петренко. — Слышите? Слабый шелест, как замирающая нота, медленно угасал под сводами подземелья.

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ СНАРЯДЫ

Каждый удар, равномерно отбивавший секунды, гулко разносился под опустевшими сводами старинного институтского здания. Раньше этот привычный стук ни­кому не казался таким громким — он терялся в говорли­вом шуме студенческой толпы. И только на закате хло­потливого дня, отражаясь многократно от высоких сводов бесконечных коридоров, он дополнял ту неулови­мую торжественность, которой была наполнена вечерняя тишина старого здания.

Теперь же тикающие электрические часы, располо­женные почти во всех комнатках Ленинградского поли­технического института, вечером, ночью, утром и днем были единственным напоминанием о жизни. Всюду лежал отпечаток недавней и спешной эвакуации.

Но в одной из комнат часы не могли властвовать без­раздельно. Она не была пуста, как остальные. Ее по-прежнему заполняли сложные физические приборы.