ИЗОБРЕТАТЕЛЬ КРАСНОГО ДЕРЕВА

…Трудно иногда бывает судить о людях по первому впечатлению…

С чего, собственно говоря, началась вся эта история?

Приходит ко мне прораб Василий Васильевич Тере­хов. Мужчина солидный. Лет двадцать работает по ле­созаготовительной части. Все, что касается породы деревьев, их качества и все такое прочее, знает прекрас­но. Приходит и заявляет:

— Ну, товарищ председатель колхоза, чертовщина какая-то у нас в лесу появилась! Просто смешно даже сказать!

— Какая такая чертовщина? — спрашиваю.

— Да вот, срубили только что дерево. По всем признакам обыкновенный дуб, а древесина внутри крас­ная… Вот, пожалуйста, принес тебе щепку.

Рассматриваю я эту щепку и, действительно, ви­жу — совершенно непонятная вещь! Точно, красное дерево…

— Красное дерево, — говорю я Василию Васильеви­чу, — не может произрастать в наших климатических условиях. Родина у него не то Индия, не то Африка. Ты что-то путаешь.

Обиделся.

— Известное дело, — говорит он, — тут не Африка, а факт налицо. Ты, можно сказать, в руках его дер­жишь!

Пришли мы с ним в лес. Вижу, лежит срубленный дуб. Ничего особенного, дерево как дерево. Вокруг него десятки таких же. Листья, кора, расположение веток — все сходится. А древесина у срубленного дуба красного цвета. Ветку надломил — тоже красная.

— Это, Василий Васильевич, противоестественное по­ведение растения, — говорю я прорабу. — Придется со­общить в научный растениеводческий центр. Может быть, — говорю, — обнаруженный нами факт будет иметь не только сугубо научное значение, но и практический интерес. Ты представляешь! Предположим, подобную породу удастся разводить в наших лесах. Красное де­рево — материал замечательный. Из него всевозможные ценные вещи делают…

Постояли мы еще немного, так сказать теряясь в различных мучительных догадках, и отправились обратно в колхоз.

А вечером этого же дня уже пролился некоторый свет на это таинственное дело…

Сажусь я за стол и начинаю строчить письмо. Так, мол, и так, высылайте немедленно научные силы… Дело это у меня подвигается медленно. Не хочу написать как попало! Неудобно ударить в грязь лицом перед ученым народом. Ну, естественно, злюсь. Вдруг, слышу, раздается слабенький стук в дверь.

— Войдите! — говорю.

Молчание. Через некоторое время опять повторяется стук.

— Ну, кто там? Заходите!

Вижу, медленно открывается дверь и на пороге появ­ляется Ваня Чирюлин. Остановился. Стоит.

Вот я и говорю, что иногда очень трудно судить о че­ловеке, пока его не узнаешь как следует. Что собою представляет этот самый Ваня Чирюлин? Парнишка лет двадцати. Работает столяром в нашей колхозной мастер­ской. Если, предположим, посмотреть на него — что можно увидеть? Ничего особенного! Немного курносый. Глаза голубые. Ну, волосы вьются… А вот застенчи­вый — так это уж просто необычайно. Робкий! Тихий! Совершенно исключительный в этом отношении.

Вот и теперь. Гляжу, стоит на пороге в нерешитель­ной позе и мнется.

— Тебе чего, Ваня? — спрашиваю его. Молчит.

— Ну что ж, ты так и будешь стоять? Молчит.

— Дело-то у тебя срочное? А то я сейчас занят со­ставлением важной бумаги. Может быть, завтра зай­дешь?

Вижу, пытается что-то сказать и никак решиться не может. Что ты с ним будешь делать! Кладу на стол автоматическую ручку, с тем чтобы подойти к моему гостю, а она, проклятая — эта ручка, — возьми да и по­катись по написанному. Получилась длинная клякса.

Досада меня разобрала ужасная.

— Вот полюбуйся! — говорю я Чирюлину. — Что из-за тебя вышло!

И начинаю его отчитывать.

— Как тебе не стыдно! — говорю я ему. — Что ты за человек! Словно прибитый какой, слова из тебя невоз­можно вытащить. Всюду ты робеешь, стесняешься. В чем дело?

Подходит ко мне этакой неуверенной походкой и садится на краешек стула. Сидит и мнет кепку в ру­ках.

— Простите, — говорит наконец. — Очень неудобно было мешать вам. А теперь вижу, что совсем помешал…

— “Помешал… помешал…” — передразниваю я его. — Говори, чего тебе нужно в данный момент?

— Просьба есть небольшая…

— Какая?

— Да вот сегодня днем на участке в лесу… дерево срубили, которое оказалось… красным.

— Действительно срубили! — говорю я. — А чего же ты хочешь?

— Недалеко еще два дерева есть, таких же… Так вот, я прошу, чтобы их не рубили. Они у меня крестика­ми на коре отмечены.

— Да не ты ли их посадил? — спрашиваю я наме­ренно ехидным голосом.

— Нет, я их не сажал, — отвечает Ваня серьезно. — Они выросли обычным, естественным образом.

Так какое у тебя до них дело?

— Красными-то я их сделал.

У меня даже рот от удивления открылся:

— Шутишь ты, что ли! Как мог ты окрасить внутри живое, растущее дерево? Соображаешь, что говоришь?

Молчит.

— Тайна у тебя, что ли?

— Зачем тайна! — говорит. — Секретов у нас ника­ких быть не может. А просто неудобно как-то, не все еще проверено. Может быть, случайно вышло. Проверить все нужно как следует. А то неудобно…

Смотрю я на него и думаю: “Вот поди угадай, кто ты такой! По всем признакам — необыкновенная мямля. А выходит, что изобретатель!”

Бился я над ним бился, каждое слово будто клещами вытаскиваю. Все робеет, стесняется. “Рано, — говорит, — считать это дело за изобретение!” Роется в кармане и вытаскивает засохшие веточки. Тут же надрезает древе­сину перочинным ножом, показывает.

— Не вполне равномерно ложится краска, — говорит.

— Ты что ж, — заявляю ему, — на собственные силы надеешься? Первые результаты есть, и достаточно. Те­перь надо привлечь на помощь ученых, агрономов, бота­ников, химиков, предположим. Они тебе сразу помогут. Ты представляешь, какое огромное народнохозяйственное значение имеет окраска деревьев на корню, в живом ви­де! А?.. Вот сейчас так и напишу…

Проходит несколько дней. Получаю уведомление: вы­езжает к нам профессор. На следующий день отправляю на железнодорожную станцию Василия Васильевича Те­рехова с машиной для встречи.

Вот я и опять говорю: пойди определи человека по внешнему виду! Входит в это же самое помещение, где мы сейчас с вами находимся, высокий, очень такой представительный человек. Выражение лица строгое, я бы сказал — даже немного надменное и очень само­уверенное. “Ну, — думаю, — сразу заметно, что профес­сор!..”

— Здравствуйте, — говорю. — Вы, наверное, по пово­ду красного дерева?

— Совершенно верно, — отвечает. — Разрешите по­знакомиться. Моя фамилия Павлинский…

Ну, я, конечно, начинаю волноваться. Усаживаю го­стя. Спрашиваю, не устал ли он с дороги и все такое прочее, и вскоре начинаю ему рассказывать про откры­тие, сделанное в нашем колхозе. Одним словом, вступаю “деловой разговор.

Профессор говорит этаким зычным голосом, немного врастяжку, вроде как бы лекцию читает. При этом сло­вами сыплет преимущественно иностранными. Вот, на­пример:

“Пигментационный процесс, сочетающийся с диссо­циацией или циркуляцией при условии конвенционных токов, не является новым в науке…”

Вы, конечно, спросите, как я мог запомнить все эти слова. Да очень просто!

— Простите, — говорю профессору, — ваши указания, имеющие огромное научное значение, мне необходимо записать, а то я забуду.

А он пожимает плечами (мол, неуч какой!) и отве­чает:

— Ну что ж, пишите!

Быстренько строчу и думаю: “Потом, мол, разбе­русь…”

— Ваш изобретатель, — продолжает профессор (при этом слово “изобретатель” произносит как-то особенно сухо), — ваш изобретатель, по моему мнению, чисто субъективному конечно, ничего не изобрел и ничего не открыл, если судить в широком масштабе мировой науки.

— Неужели, — спрашиваю, — окраска древесины ра­стущих деревьев уже где-нибудь применялась?