К моему удивлению, ругать он не стал, хмыкнул и покачал головой.

- Ну и правильно сделала. Хватит того, что тебе из-за сестры вынести пришлось, так ещё и одаривать её? Молодец, Фроська, так и надо. А с батей твоим я ещё поговорю. Я его, как кума уважил, просьбу выполнил. Да только не дело это - одно дитё любить, а другое... Э-эх, жизня...

И он дёрнул за вожжи, заставляя кобылку прибавить шаг. На условленном месте Лушка нас, конечно, не ждала. Добравшись огородами до нашей баньки, я растолкала дрыхнувшую сестру, с удовольствием плеснув ей в лицо холодной воды, после чего отправила к ожидающему старосте, чтобы тот отвёз её в дом мужа, на глазах у всех, кто в такое время не спал и мог увидеть её возвращение. Сама быстро подмылась холодной водой, смыв с бёдер свою кровь и семя барина, схватила с тарелки недоеденный Лушкой кусок хлеба и, жуя его, отправилась в коровник - скотина ждать не будет, ей на мою сегодняшнюю ночь с барином плевать.

К своему удивлению, там я обнаружила Парашку, которая доила нашу Зорьку. Взглянув на меня с сочувствием, сестра сказала:

- Я сегодня сама скотину покормлю, иди спать.

И я пошла. Продрыхла до обеда, и никто мне даже слова не сказал. Я тоже молчала, встав, взялась за свои привычные дела, словно ничего и не случилось. К вечеру, когда встречала корову с пастбища, подошла Варюха и, оглянувшись, не подслушивает ли кто, спросила:

- Ну? Как?

- Да всё так, как ты и рассказывала, - равнодушно дёрнув плечом, ответила я. - Пожамкал, поелозил, да и сдулся. Ничего особенного.

- Вот и хорошо, - обрадовалась подруга. - Хотя я надеялась, что он и этого не сможет, отпустит тебя, батя говорит, болеет барин сильно в последнее время. Значит, всё же смог. Ну, хоть быстро закончилось всё, и то хлеб.

- Очень быстро, - покивала я, вспоминая своего барина, как долго он двигался во мне, дожидаясь, чтобы и я удовольствие получила. Но этого никто никогда не узнает. А он, наверное, и уехал уже. И забыл своё «маленькое чудо чудное», у такого красивого барина, наверное, баб-то не счесть.

Назавтра заявилась Лушка, требовать свою награду. Свою, ага! Я посоветовала ей поискать на дне Мартынки, может, повезёт. Лушка развизжалась, попыталась привычно вцепиться мне в волосы, но, к моему удивлению, была остановлена батей. Причём за ухо. Я думала, что маманька вступится за свою любимицу, но она лишь сухо сказала:

- Иди в дом мужа, Лукерья, сестра тебе ничего не должна.

Прямо даже и не знала, что и подумать на такое. Может, дядя Епифан всё же поговорил с батей, а может, родителям всё же стало стыдно из-за того, что они сделали? Я решила ничего не спрашивать, а просто жить дальше.

Без Лушки в доме стало легче, я даже не осознавала, как часто она задирала меня, подставляя под наказание. Я продолжала выполнять свои привычные обязанности, и жизнь потекла дальше, по накатанной. Дни были заняты заботами о скотине и огороде, вечера - посиделками на завалинке или прогулками за околицу, где молодёжь разбивалась на парочки, а я привычно держалась в сторонке. Если удавалось - встречалась с Варюхой, мы болтали о том, о сём, дружно готовя приданное будущему малышу.

Изредка забегала Лушка, поплакаться на свекруху. Которая её и корову-то доить заставляет, и свиней кормить, и навоз за ними чистить, а ещё огород полоть, щи варить, полы мыть... Словом всё то, что дома у нас делала я, да теперь ещё Парашка стала мне помогать. А Лушка всегда что попроще выбирала - кур покормить, яйца собрать, прясть да вышивать, в общем, особо не надрывалась. Но маманька не сильно-то ей сочувствовала, а батя сказал как-то:

- Сама постель постелила - сама в ней и спи.

В общем, жилось мне теперь лучше прежнего. Наверное, я была бы счастлива, и вскоре забыла бы всё, что произошло со мной в усадьбе, если бы не сны. А снился мне молодой барин. Как ласкает меня, как делает своей, даря сладкое удовольствие без всякой боли. И во сне я видела его лицо, а он называл меня Ефросиньюшкой. И после снов тех и сладко было, и горько от того, что лишь сны это, и никогда они явью не станут.

Недели две спустя, вечером, мы как раз ужинать сели, прибежала Варька и зачастила.

- Ой, а вы не знаете ещё? Барин-то наш помер!

- Как - помер, - ахнула маманька.

- Так вот - помер и всё. Батя сегодня в усадьбу ездил, к управляющему, а там тако-ое! Вчерась барин преставился, а до того больше недели, почитай, пластом лежал - кондрашка вдарила.

- Ох ты ж, батюшки, - маманька схватилась за щёки. - Что деется-то! Это ж он как раз после того, как Фро... Лушку к нему возили, слёг? Ох, что ж теперь будет? Скажут - сгубила его дочка-то моя!

Я сидела, кусая губу, чтобы не проболтаться, поскольку знала, что моей-то вины тут точно нет, наш барин и не видел меня тогда. Но даже сейчас не могла в этом признаться.

- Тёть Глафир, да знаю я про Фроську. И да, на другой день и слёг. Но никто её винить не станет, говорю ж, давно барин болел, видно, время его пришло.

- А кто ж теперь у нас барином-то будет? - батю занимали более практичные вещи. - У нашего-то ни детей, ни братьёв-племянников не было. Ох, если наследника не будет, отойдут деревни наши короне, и отдадут нас кому, а что за человек - неясно. И чего ждать - непонятно, только боюсь, ничего хорошего.

- Да есть, есть наследник! - поспешила успокоить его Варька. - Племянник дальний. У барина ж, оказывается, тётка была, по молодости с ахвицером сбежала, ну, баринов батя её и проклял, и вспоминать даже имя её не велел. А это её то ли правнук, то ли ещё кто. Тоже ахвицер. Наш-то барин его до-олго искал, недавно только нашёл. Ему всё и завещал. Тит Спиридоныч бате сказал - хороший молодой барин, вежливый, умный. Говорит, дела все принял, во всё вникал, многим барам плевать, откуда и как деньги берутся, лишь бы брались, а этот всё понять хочет. Говорят, после похорон по деревням поедет, с народом знакомиться.

- А звать-то его как, не знаешь? - рискнула влезть я. Пусть думают, что просто любопытно. Только я-то того молодого барина видела, и в снах именно он мне снился, только так и оставался безымянным.

- Конечно, знаю, батя всё-всё расспросил. Савелием Никодимычем кличут. Цельный маёр. Не знаю, что это значит, но Тит Спиридоныч так бате и сказал: «Цельный маёр», да гордо так.

Савелий Никодимыч. Савелий. Савушка... Так вот как зовут его, барина моего из снов. Теперь хоть знать буду. Ой, он же скоро и к нам в деревню приедет! Хоть одним глазком на него гляну! Нет... Нельзя! Раскроет наш обман, всем попадёт - и мне, и Лушке, и бате с маманькой, а всех сильней - дяде Епифану. А как хотелось, хоть бы одним глазочком. Нельзя...

Варюха ещё побыла у нас немного, и побежала дальше разносить новость по деревне. Вскоре вся Малая Ольховка гудела, как растревоженный улей, обсуждая новость, только я молчала, да этого и не замечал никто, меня вообще мало кто замечал.

Прошло три дня, и в избу влетел Макарка, бегавший по улице с ребятишками.

- Приехал! Барин новый приехал, с управляющим своим. Управляющий-то в возке, а сам барин - на жеребце. Такой конь, ну такой конь, вы такого в жизни не видели! Пошли, посмотрим.

Дома только мы с Парашкой были, родители с Нестором в поле уехали, сено косить. Парашка тут же кинулась за дверь - интересно ж на нового барина посмотреть.

- Макарушка, некогда мне, - пожаловалась я. - Нужно обед доготовить и нашим на луг нести. Ты уж беги, смотри, а мне расскажешь, что да как.

Братишка умчался - только босые пятки засверкали. А я затихарилась в избе, даже во двор выйти опасалась, хотя надо бы курам воды налить, да перебьются пока. Боялась, что Савушка мой... ну, то есть барин новый, я уж привыкла его так в снах называть, проедет мимо избы нашей, и меня увидит. Так и сидела, наверное, единственная во всей Малой Ольховке, кто не в полях да лугах был, не вышла на нового барина посмотреть. Макарка прибегал время от времени, докладывал, что барин делает, и с каждым разом мне всё тревожнее становилось.