Так вот. Однажды перед Олив встала задача - как одновременно вывести из строя небольшую группу людей на небольшой срок. И вместе с подругой валькирией, которая любит все взрывать, девушки придумали устройство, которое будет при взрыве на короткий срок ослеплять и оглушать всех, находящихся в радиусе трех шагов. На себя девушки предусмотрительно навесили защиту. После того, как испробовали на себе её действие. Олив пришла в голову аналогия с "хлопушкой" из родного мира, вот и придали ей такую форму. А что? Во-первых, враг и не подумает, что такая маленькая штучка может быть такой... результативной. Во-вторых, легко переносить и прятать. В третьих, просто изготавливать.

Вот и в этот раз "хлопушка" не подвела. Караванщики, обступившие её со всех сторон, как голодные волки овечку, были быстро, надежно и качественно оглушены и дезориентированы вспышкой света. Как впрочем, и Ванессе. Но, странное дело - Олив было совершенно не жаль свою юную нанимательницу.

Наемница оглянулась вокруг - пора делать ноги. Караванщики ребята крепкие, закаленные годами, проведёнными в дороге. Скоро начнут приходить в себя.

Конечно, Олив могла бы воспользоваться звездным ключом или арканом, чтобы с комфортом переместить тело принцессы в безопасное место. Но, по правде сказать, не имела ни малейшего желания это делать. Вместо этого девушка посмотрела по сторонам - не видит ли кто - и, взяв Ванессу за руки, потащила к окну. Велик был соблазн взяться за прекрасные локоны её королевского высочества. Но Олив воздержалась от такой мелочной мести. Вместо этого она приподняла принцессу, удивляясь тому, насколько она тяжелая, выглядит же как щепка, и немного помучавшись, выпихнула в окно, отпустив в свободный полет.

Олив совершенно не переживала по поводу того, что Ванесса может разбиться. Под окном стоял большой бак, куда жители постоялого двора сбрасывали все отходы: еда, помои, содержимое ночных ваз...

Конечно, недалекие личности, вроде принцессы Ошимы, могли бы усмотреть в этом злой умысел. Но олив всем и каждому могла объяснить, что этот поступок был продиктован исключительно соображениями безопасности и переживаниями о благополучии клиента.

Кстати, насчет благополучия.

Олив подошла к, начинающему приходить в себя Бонну, и, вооружившись пустой упаковкой от "Хлопушки", села караванщику на грудь. Тот захрипел, открыл глаза, но узрев небольшой темно-зеленый цилиндр, даже не попытался спихнуть с себя пусть и не такую и тяжелую, но все же затрудняющую дыхание, ношу.

- Итак, я спрошу у тебя, караванщик, и спрошу всего один раз, - сказала Олив таким тоном, чтобы собеседник сразу понял, что в случае, если он не захочет сотрудничать, его не ждет ничего хорошего. - Где флейта Суетто?

Караванщик закашлялся и прохрипел:

- У ... Бонна...

Олив на несколько секунд потеряла дар речи. Беднягу, что слишком сильно приголубило хлопушкой, что он о себе начал говорить в третьем лице? Или... её посетила нехорошая догадка, и она решила тут же подтвердить, или развеять свои подозрения:

- А ты кто?

- Хасельф, - натужно прохрипел тот.

Олив витиевато выругалась, и, взяв мужчину за ворот рубахи зло спросила:

- А где Бонн?

- Сбежал... - сбиваясь с дыхания, ответил бедняга. - Когда началась заварушка...

Олив попыталась воскресить в памяти то, что происходило, последние десять минут, кто куда шел, где стоял и что делал. Наконец, она поняла, кого не хватает в этой куче-малой караванщиков:

- Старик, - прошипела наемница.

Девушка зло сузила глаза. Какой позор! Из неё сделал дуру какой-то старик! И неё! Из Олив Пентергриф! Он... он ... он...Поплатиться он! Она - лучшая наемница! Это она делает людей дураками!

Все, старик-караванщик-Бонн! Твоя песенка спета. - Куда он пошел? - снова обратила внимание на Хасельфа Олив.

- Я тебе не скажу, - вдруг вспомнил то ли про гордость, то ли про верность караванщик. - И лучше тебя меня убить, потому, что я тебя найду и самолично выпотрошу!

У Олив не было времени его слушать, поэтому она просто несколько раз ощутимо стукнула его головой по полу, пока тот не вырубился.

Пересев на грудь приходящему рядом верзиле (чего стоять, если можно более-менее комфортно посидеть?), и повторила вопрос. Этот караванщик не отличался ни верностью, ни принципиальностью, ни гордостью. Поэтому, узрев небольшой темно-зеленый цилиндр, быстро поделился своими соображениями по этому поводу:

- Я не знаю где Бонн, но, скорее всего, он у Грегориуса...

- Грегорайоса? - переспросила удивленно Олив. - Это же известный контрабандист. Почему бы Бонн с ним связался?

- У него с ним дела, - туманно объяснил прижатый к полу бедняга.

Вот так-так! Грегорайос, давний знакомый. Кловер оказывается и впрямь маленький город.

Выход на сцену этого ушлого пройдохи, конечно, сильно осложняет дело, но теперь достать караванщика Бонна с его флейтой - это дело принципа. Поэтому Олив их добудет, даже если придется разобрать столицу Ошимы по кирпичику.

Глава 17. Срединный Сайхол

Олив сидела в своей комнате, механически расчесывая идеально гладкие волосы. Неделю назад она проснулась в объятиях Лансера, и теперь каждый вечер с ужасом ждала одного, что демон снова придет. Оливия будто умерла, и попала в свой персональный вид ада.

Раньше она никогда не интересовалась тем, что происходит между мужчиной и женщиной. Не было ни желания, ни причины - мальчики в гимназии ею не интересовались. Сейчас не зная теорию, она познала практику. Марселла объяснила ей, что произошло. Олив каким-то образом надышалась феромонами тенто и то, что с ней происходило - последствия неудовлетворенного желания.

И хоть повторение этого кошмара девушке не грозило, демон снова и снова приходил. И олив не могла ему отказать.

Ночь в объятиях Лансера была полна удовольствия, а утро - разочарования. Глядя на себя в зеркало девушка чувствовала себя так, словно её полили помоями. Она не должна чувствовать желание к демону. Не должна, но чувствует. Что бы подумала матушка, если бы узнала, как проводит время её единственная дочь? Наверное, снова умерла бы от позора. Что скажут братья, если узнают?

Оливии не хотелось смотреть на себя в зеркало. За последнюю неделю Лансеру удалось убедить её в том, в чем не преуспел никто из окружающих - она очень красивая. И девушка просто возненавидела себя за это. Вчера Олив попробовала ножницами порезать лицо, чтобы стать для Лансера некрасивой. Идея пришла ей в голову перед самим его приходом, и она смогла нанести лишь несколько порезов ножницами, прежде чем демон появился в комнате. Все же это оказалось больно.

- Что с твоим лицом? - привычным безжизненным голосом спросил он.

И Олив вдруг стало стыдно признаться, что она пыталась себя изуродовать. Чужим, тихим голосом девушка соврала:

- Я... я пыталась подровнять волосы.

- И порезалась? - сделал свои выводы Лансер.

- Я... я... я... теперь некрасивая... - Олив не пыталась врать или прикидываться. Она просто хотела, чтобы демон ушел, оставил её в покое навсегда. Вместо этого, он наклонился и поцеловал лицо девушки в местах порезов. Каждое касание его губ оставляло легкое чувство жжения.

Наконец, Лансер закончил, и повернул стул вместе с сидящей на нем девушкой к зеркалу. Оливия не могла поверить своим глазам - глубокие порезы исчезли сами собой. Лишь легкое порозовение напоминало о том, что они когда-то были.

Лансер собственнически обвил руками её талию:

- Ты крас-с-сивая девуш-ш-шка...Пока ты моя, то вс-с-сегда будешь самой крас-с-сивой.

Олив уже знала, что будет дальше. Лансер поднял её на руки и, поцеловав, понес в постель. Она не сопротивлялась. Она сдалась.

*****

Одинаковые, как братья близнецы, дни тянулись друг за другом, ночь за ночью. Сложно сказать, сколько в действительности их было. Олив перестала выходить из комнаты, стараясь никому не попадаться на глаза, и практически перестала подходить к зеркалу. Единственное, что заставляло её время от времени приходить в себя - это редкие визиты Марселлы. Валькирия навещала её каждый раз, как могла урвать свободную минутку. Приходила, болтала о том-о сём, справлялась о здоровье, и как скоро Олив планирует возвращаться к учебе. Ведь время идет. Оливия отшучивалась и очень старалась побольше смеяться. Почему-то хотелось, чтобы Марселла не думала о ней плохо. Хотелось, хотя бы в её глазах оставаться прежней.