Вдруг самец, прервав работу, вылезает хвостом вперед, делает над обрывом широкий вираж, схватывает на лету какого-то жучка и, преподнеся его самке, снова забирается в нору. Поработав там еще немного, уступает место в тоннеле ей, а сам занимает ее пост, негромко и ласково щебеча что-то. На такую двухсменную работу уходит минут двадцать — полчаса, а потом обе птицы улетают охотиться, стряхивая в полете осевшие на перо пылинки. И к окончанию строительства они не выглядят уставшими. Все так же остро заточены их клювы, тем же блеском сверкает разноцветное оперение

Лишь изредка обстоятельства заставляют пару выкопать нору в стене неглубокой промоины, траншеи или ямы, глубиной всего в полтора-два заступа. Это уже риск от безвыходности положения. А на хороших обрывах до норок не добраться ни сверху, ни снизу. В такое жилье могут попасть только сами хозяева, и заглянуть в них иногда удается только солнцу. Перед закатом (или после восхода) солнечный луч проникает на секунду-другую в небольшую пещерку, где хвостом к выходу лежит насиживающая птица, и тогда сверкнет хризолитом перо на спинке крылатого самоцвета. В таком убежище ни наседке, ни ее яйцам или птенцам не грозит нападение никакого хищника.

Красивы наряд и фигура щурки, приятен голос, восхитителен полет. Щурка выглядит немного крупнее и стройнее скворца: у нее длинные клюв и хвост. Но вес щурки на одну четвертую меньше скворчиного, и поэтому необыкновенно легок ее полет. Когда на весь день разгуляется над степью неукротимый восточный ветер-суховей, часами висят над крутоярами семицветные птицы, не шевеля крыльями, лишь внимательно поглядывая по сторонам: не мелькнет ли где оса, стрекоза, жук. Налетая на стену обрыва, ветер устремляется вверх, и на гребне этой воздушной волны, распластав крылья, спокойно парят сверкающие бирюзой и золотом щурки.

Обычный охотничий полет щурки плавен, с короткими остановками, с мгновенной сменой направления, но без рывков и резких бросков. Это типичный реющий полет, одновременно и стремительный и неторопливый. Великолепен крейсерский синхронный полет пары, когда обе птицы то планируют крыло в крыло, то, разогнавшись несколькими энергичными взмахами, проносятся рядом, как ракеты, сложив крылья. На пролете стая щурок, подолгу рея на одном месте, так медленно продвигается вперед, что ее можно неторопливо, как стрижей, сопровождать пешком.

Охота щурок похожа скорее на воздушные игры или вольные состязания в ловкости и мастерстве полета или в разнообразии фигур пилотажа. В ней не бывает торопливости и погони, и не бывает промахов. Ни одно, даже самое быстрое, самое проворное и юркое насекомое не может увильнуть от клюва щурки в воздухе.

Особенно эффектно нападение снизу, которое завершается броском снайперской точности. Щурка, издали заметив летящую добычу, круто набирает высоту и скорость, а последние полтора-два метра до цели проносится с прижатыми к телу крыльями, уверенно и аккуратно беря жертву в рассчитанной точке траектории, как бы вонзаясь кончиками приоткрытого клюва в центр неподвижной мишени.

Добычу птица проглатывает целиком, лишь немного помяв ее в клюве. В таком виде отдает ее и птенцам: жука — с жесткими надкрыльями, кобылку или саранчу — с длинными ногами, шмеля, осу, пчелу — вместе с жалом. Но ведь жало — действующее оружие даже у обезглавленной пчелы, и рискованно трогать такую жертву, пока в ее членах окончательно не угасла жизнь. Щурку это оружие не пугает. Пчелиный или осиный яд не оказывает на нее никакого заметного действия. Раз я видел, как пчела, пока птица перехватывала ее поудобнее, чтобы проглотить, вырвалась из клюва и полетела к пасеке. Раздосадованная щурка в один взмах догнала ее и разом на лету проглотила.

Щурки умеют выманивать пчел из ульев в плохую погоду. Опустившись на прилетную доску, птица начинает дразнить хозяек, постукивая около летка клювом. Те выбегают немедленно наружу, не обращая внимания на погоду, чтобы разделаться с нарушителем покоя семьи. А щурке того и надо. Она успевает схватить первых, но остальные, видя, кто их дразнит, убегают обратно.

В совершенстве владея искусством полета, щурка не испытывает потребности ходить, и если бы не родительские заботы, то, возможно, за всю свою жизнь птица не прошла бы по земле и метра. Однако за месяц, пока птенцы сидят в норе, каждый из родителей, нося им корм, просеменит по длинному лазу не один километр. Причем идти и пятиться щурки, как все постоянные или временные жители тесных нор, могут с одинаковой скоростью и вперед, и назад, и поэтому часто выходят хвостом вперед, не разворачиваясь в конце хода.

Так же ходят по норе и птенцы. Подрастая, они уже не ждут корм в пещерке, а, соблюдая очередь, выходят на край обрыва. Получив свою порцию, каждый быстренько пятится назад, уступая место голодному. Но чем старше они становятся, тем сильнее проявляется внутрисемейный эгоизм, и вылет слетков, кроме последнего, происходит совсем не по их воле. Каждый из подростков старается захватить самое кормное место — выход, и, только насытившись, он попятится назад, уступая его братьям. Да и не столько потому, что сыт, а принуждаемый к этому ими же. И птенцы других гнездящихся в дуплах и норах птиц поступают так же. Маленькие удоды стараются дотянуться длинным клювом до хохла братца и, ухватившись за него, тащить его назад. Воронки норовят ухватить эгоиста за ухо и дергают его до тех пор, пока он, вереща, не сдастся. Дятлы клюют своего снизу так, что он, высунувшись из дупла на добрую треть, дергается и стрекочет на весь лес не столько от собственного голода, сколько от боли.

В тесном ходе норы щурок могли бы разминуться две береговушки, но хозяевам вдвоем сразу в него не протиснуться. Одетый в перо птенец тоже закупоривает выход, перехватывая порцию за порцией. Остальные, с минуты на минуту все сильнее одолеваемые голодом, свирепеют от отчаяния. Что им еще остается делать, как не пробиваться к выходу силой? Клювы у них уже не детские: крепкие, заточенные, и действуют они ими без сожаления. Высунувшийся до предела из норы птенец отчаянно верещит, вздрагивает и наконец вылетает из нее, как пробка. Но у него уже есть крылья и, выжитый братьями из родного дома, он на несколько минут раньше их становится птицей. Всего на несколько минут, потому что со следующим повторяется то же самое, только, наверное, ему достается сильнее, чем первому. Последнего уже никто не щиплет, но от этого жизнь его не становится сытнее, потому что родителям надо опекать и докармливать тех, кто уже покинул нору, и вскоре он «добровольно» вылетает под открытое небо.

Золотистых щурок считают дневными птицами. Охотятся днем, работают — тоже, летят весной и осенью в светлое время, ночуют на деревьях. Но однажды в августовскую ночь 1978 года, в полнолуние, около полуночи раздались над Усманским бором голоса щурок. Можно было предположить, что птицы спасались от стремительно приближающегося ненастья, которое в середине августа в Черноземье может быть суровым по-осеннему. Но никаких серьезных перемен в последующие дни не произошло. Могло испугать птиц и нападение совы. Но, судя по высоте, скорости полета, голосам, которые довольно медленно удалялись на запад, птицы не были встревожены.

19 мая 1983 года, тихим вечером, вскоре после заката, в песках около устья Северского Донца на одинокую сухую ветлу стали слетаться с разных сторон небольшие стайки щурок. Было похоже, что они собирались, чтобы вместе ночевать в небольшой тополевой роще. И действительно, когда стали сгущаться сумерки, часть птиц перелетела на высокий тополь. Но оставшиеся на сухом дереве через несколько минут снялись с его веток и стали неторопливо набирать высоту, медленно смещаясь в ту сторону, где уже зажигались звезды. Их вскоре догнали те, которые было устроились в кроне тополя, и сотенная стая плотным, темным облачком, продолжая подниматься по спирали все выше, исчезла в лиловом небе, как исчезают улетающие на ночь стрижи.