— Ой, и вправду коротка! — жеманно потянулся Клярус.

— Я не вижу оснований для иронии. Если поглядеть внимательно на прошлое…

— Ну, если бы да кабы!.. Все мы умные — задним числом, — скривился Клярус. — Но история не знает сослагательного наклонения!

— Увы, к сожалению, знает, — упрямо возразил Яршая, отирая пот со лба батистовым платочком — вероятно, добрая Айдора, по обыкновению, заранее подсуетилась, чтобы на людях ее любимый муж смотрелся хорошо. — Да, и на том стоит! Она не знает хронологии — другое дело.

— Ну, а как же даты? — не поверил Клярус. — Всем, по-моему, известно…

— Что известно? Что такой-то факт произошел после такого-то? Но это ничего не значит. Между ними могут пролегать и десять лет, и тысяча… Решают все — события, к которым эти факты удается привязать. Солнце всходит и заходит, времена года сменяют друг друга с завидным постоянством, что-то происходит в этой череде, но каждый раз — почти одно и то же, как по кругу. А события… Да, они резко выпадают из привычного круговорота мелких дел, которые мы, собственно, и называем жизнью. Есть еще эпохи — сами по себе события. Древний Египет, Древний Рим, Средневековье, например… Мы как-то вычленяем их среди других эпох. А вот для жителей районов вроде Индии или Китая хронология былых времен пойдет совсем иначе… В том-то и беда: хотя события и вправду громко заявляют о себе, однако их нельзя со стопроцентной достоверностью связать друг с другом — многое зависит от того, в каком конкретно ракурсе мы их воспринимаем. Ни одно событие в Истории не может послужить для нас источником другого. Мы их только соотносим меж собой, достаточно искусственно, наивно полагая, что в действительности было так.

— Вот! — неожиданно заметил Клярус. — Это показательно! И тоже вам зачтется. Вы ни в грош не ставите передовую человеческую мысль!

— Господи, при чем тут мысль?! — страдальчески поморщился Яршая. — Я совсем ведь не об этом.

— А о чем тогда?

— О том, к чему наша пытливая и передовая, как вы выразились, мысль не имеет никакого отношения.

— Значит, только вы имеете! — гадливо ухмыльнулся Клярус.

— Никто, — отчетливо проговорил Яршая. — То, о чем я вам сейчас толкую, вне науки и вне наших пожеланий. Просто надобно всегда иметь в виду… События, которые нам кажутся простыми и естественными, упорядоченно расположенными на шкале времен, на самом деле как бы самоценны и самостоятельны, и каждое стоит особняком. И это оттого, что подлинной Истории неведомы причинно-следственные отношения. В противном случае она была бы жесточайшим образом детерминирована и могла бы быть предсказана в деталях на десятки тысяч лет вперед… И так же, с легкостью, просвечивалась бы и до самого начала. По любым — по сути, произвольно взятым — следствиям мы без труда бы восстанавливали их причины, находили бы причины тех причин, ну, и так далее… И не было бы никаких загадок у Истории! Они, однако, есть… Выходит, нет такой взаимосвязанности, и жестокой предопределенности не существует. Стало быть, что же? А вот что. Отсутствие причинно-следственных отношений значит одно: хода времени — нет, хронологии — нет. А то, что мы придумываем для Истории какие-то там даты — это от лукавого. События — есть. Но их расположение в Истории… Для современников мелочь, забываемая через пару лет, может смотреться как событие, а что-то, едва ли не упущенное из виду, впоследствии потомки назовут событием… Истинная значимость случившегося выявляется всегда задним числом: приобретает некую оценку и свой статус на шкале Истории. Но многое вполне возможно и додумать, и придумать, и связать друг с другом — задним-то числом…

— Зачем? — встрял Клярус, сонно хлопая глазами.

— Неужели непонятно? Ведь во многом разные события Истории — плод конъюнктурных представлений той или иной эпохи, тех или иных вождей и тех или иных идеологий, актуальных на не слишком-то больших отрезках времени. Да, время есть — в космическом масштабе. В жизни каждого из нас оно, конечно, ощутимо. Но для хронологии Истории оно, по сути, безразлично. Вроде — парадокс, да не совсем! Космическому времени неведом человек, а человеческой Истории неведомо космическое время. Ибо вся История одновременно — и причина, и следствие самой себя. В ней действует закон синхронности: и как бы нелинейность, и как бы не движение по кругу; напрямую не увязанные меж собой события влияют друг на друга, а другие, внешне тесно спаянные, — точно и не видят этой близости. Все вероятно в равной мере. И поэтому ничто, возникнув, не определяет неизбежность и необходимость прочего. И даже более того, порою словно отменяет появление другого, а то все-таки рождается… Порою ставя нас в тупик… Вот почему я утверждаю: сослагательное наклонение в Истории еще как применимо! В принципе мы в нем и пребываем постоянно. Оно — наше, кровное!..

— Так что же, — ахнул Клярус, — ничего и нет?! Ни настоящего, ни прошлого, ни будущего?! И выходит, что и мы сейчас не говорим — на самом деле?

— Ну, в какой-то мере, — усмехнулся сумрачно Яршая. — Может, так и будут все воспринимать, не знаю… Но вот вы заволновались… А все просто! Будущее еще не наступило, прошлого уже нет. Тогда как настоящее… Где пролегает грань, которая наглядно отделяет прошлое от будущего, где конкретно тот чудесный промежуток, про который можно с точностью сказать: вот — безусловное сейчас?! Я не могу ответить. И никто не сможет. Просто нам все время кажется: вот — настоящее. Покуда мы живем, вся наша жизнь буквально соткана из этих иллюзорных сверхмгновений. Все, что мы помним, что мы знаем и о чем мечтаем, — настоящее для нас. И вместе с этим все, что происходит в данную секунду, вмиг становится предметом наших же воспоминаний. Но так как прошлое и состоит вот из такого бесконечного потока «настоящих», в принципе не выделяемых в структуре времени, то и само оно как бы едино и условно. Настоящее — это вибрация материи в условном промежутке между будущим и прошлым, это вечная и беспрерывная, синхронная к тому же, смена вероятностей и невозможностей. Это — условное «все в одном». Будущее — да, дискретно, ибо только вероятностно. А прошлое — не только не линейно, но и вообще не обладает постижимой геометрией. Оно — едино, будто монолит. Однако монолит особенный — любых, в определенный миг реальных, сбывшихся возможностей. Отвердевшая бесконечность вибраций настоящего… Внутри которого нет зафиксированного времени.

— Отчего же? — возразил строптиво Клярус и победоносно глянул на Яршаю. — Ведь каждое событие свершается в какой-то миг. У каждого события есть настоящее!

— А что мы знаем про него?!

— Я полагаю, все. На то оно и настоящее. Вот мы, к примеру, с вами — где? Мы — в настоящем. И поэтому участвуем в процессе… А иначе бы…

— Ну, если только с этой колокольни, только так смотреть!.. — Яршая широко развел руками. — Это несерьезно.

— Что ж тогда, по-вашему, серьезно? Только выражайтесь как-нибудь попроще. Все-таки здесь, в зале, — не одни мы с вами. Здесь сидит народ!

— Выходит, ежели народ, то ничего он и не понимает?

— Нет, народ-то понимает все! — расцвел в многозначительной и вместе с тем подобострастно-сладостной улыбке Клярус. — Все-все понимает. Но не надо действовать ему на нервы!

— Ладно, вам видней — вздохнул Яршая. — Я попробую. Не буду действовать на нервы — объясню, как понимаю. Есть система будущего и система прошлого. А настоящее — всего лишь логарифм, меняющий знак энтропии той системы, на какую обращен наш взгляд. Поэтому любое настоящее — вещь чисто информационная, не обладающая никакой энергией и не привязанная, стало быть, ко времени. И по большому счету, прошлое и будущее движутся синхронно друг навстречу другу, а не убегая друг от друга. Мы — там, где они сходятся. Близкое будущее мы можем рассчитать довольно достоверно, дальнее же — зыбко и туманно. Близкое прошлое мы помним хорошо, а дальнее — практически не помним совершенно. То есть — снова повторю — и будущее движется к нам, и прошлое накатывает на нас. Но нельзя сказать при этом, что мы сами движемся по временной шкале — она бесконечна, и любая точка на ней равноценна другой и годится, чтоб ее использовали в качестве начальной, базовой — того настоящего, из которого видно прошлое и будущее. Все — как бы настоящее, в действительности же его нет нигде. А это значит: для нас, для нашего настоящего, времени нет — оно неподвижно. Вот эта неподвижность и вибрирует, тем самым создавая иллюзорый ход Истории… Теперь я проще выразился — для народа?