ГЛАВА 7

Элизабет по-прежнему боготворила Монтгомери Клифта. Она писала ему легкомысленные, смешливые письма и регулярно названивала. Даже во время свадебного путешествия с Ники Хилтоном Монти не выходил у нее из головы. «Как-то раз она призналась мне, что без ума от него, — вспоминала Мелисса Вессон. — Она неизменно говорила о нем с замиранием сердца».

В феврале 1951 года, после того как брак Элизабет распался, она вылетела к Клифту в Нью-Йорк. Студия заказала для нее номер в отеле «Уолдорф Астория», но Элизабет отправилась к Монтгомери в его квартиру на Шестьдесят первой Восточной улице.

«Когда Лиз приезжала в Нью-Йорк, они с Монти проводили все время вместе, — вспоминает фотограф Блейн Уоллер. — У них были какие-то странные отношения, трудно представить, что люди могут быть так близки. Как мне кажется, они всей душой любили друг друга, и все же...

Клифт держал Лиз подальше от своей компании, в которой он любил иногда развлечься. Правда, время от времени он приводил ее в «Грегори» — там я с ней и познакомился. В ту пору он очень трепетно относился к ней. Помню, как он говорил: «Господи, как для нее важно побыть здесь со мной, после этого ужасного разрыва с мужем». Уже из одних разговоров с Монти можно было понять, что они любят друг друга. Но Монти прожил двенадцать различных жизней, и вообще сам не мог разобраться в себе — беспробудно пил и был типичным одиночкой. А она — еще совсем девчонка. Но, Боже милостивый, как она была хороша. Когда она впервые представала вашему взгляду, у вас перехватывало дыхание!

Но самое забавное в ней — это ее на редкость непристойный, до неприличия вульгарный язык. Она подчас выдавала такое, что просто в голове не уклады пилось, как такие милые губки могут произносить подобные скабрезности».

Однако многие из тех, кто знал Элизабет, не находили ничего забавного в ее манере выражаться, считая ее язык грубым и примитивным. В конце концов, кто-то из руководства студии был вынужден обратиться с просьбой к Пегги Ратледж. Вот что вспоминает тогдашний секретарь Элизабет: «Ко мне подошел кто-то с «МГМ» и сказал: «Ты должна «почистить» ей язык. Ведь это же просто ужас — такое милое личико, а ругается как сапожник». Я не знаю, где она научилась сквернословить — возможно, от Стенли Донена или от Монтгомери Клифта — у того что ни слово, то мат».

Клифт и Лиз могли часами вести беседы о чем угодно. Как-то раз они вместе отправились за покупками, и Элизабет купила Монти понравившееся ему кресло. С теми, кого она любила, Элизабет бывала безгранично щедра, осыпая их дорогими подарками.

Марджори Диллон вспоминает, как однажды Элизабет буквально ворвалась в магазин и, заметив какое-то украшение, воскликнула: «Оно словно создано специально для тебя. И я его тебе куплю». И она тотчас, не раздумывая, выписала чек».

Кроме этого, Элизабет подарила своей дублерше шелковый костюм к свадьбе, набор сумок и чемоданов и пеньюар для первой брачной ночи.

«Она вечно покупала что-то для других людей, — продолжает Марджори Диллон. — Я помню, что когда ей было шестнадцать, она хотела купить матери кадиллак. Питер Лоусон отправил ее куда-то на бульвар Уилтшир, и Лиз попросила своего агента, чтобы он ее деньгами заплатил за автомобиль. Ей даже не пришло в голову потребовать каких-нибудь скидок. Она только воскликнула: «Если бы вы знали, как обрадуется мама! У нее до этого еще ни разу не было такой машины!»

В более поздние годы Элизабет, желая облагодетельствовать друзей, нередко отправляла их за свой счет в кругосветное путешествие, селила в первоклассных отелях, горничным сундуками дарила дорогие наряды, а секретаршам, парикмахершам и пресс-агентам — шикарные шубы. Нередко ее щедрость вводила в смущение тех, кого она одаривала, — ведь человек понимал, что никогда не сможет отблагодарить ее соответствующим образом. Но даже эти крайности свидетельствуют о той внутренней неуверенности в себе, которую Элизабет стремилась хоть чем-то компенсировать.

«Подсознательно она стремилась привязать к себе людей — пусть даже при помощи подарков, а может быть, это был единственно доступный ей способ выразить свою любовь», — вспоминала одна из ее знакомых.

Монтгомери Клифту, которого она величала не иначе, как «мой самый дорогой, самый преданный друг», Элизабет в конечном итоге преподнесет самый дорогой из имеющихся у нее даров, дав смысл его дальнейшему существованию. Однако это произойдет гораздо позже, когда Элизабет станет хозяйкой собственного положения, а Монтгомери будет пребывать в безысходности и нужде.

Во время приезда в Нью-Йорк Элизабет призналась Монти, как сильно она его любит. И хотя он также обожал ее и даже заявил: «Я никогда не полюблю другую женщину так, как я люблю тебя, Бесси Мей», — но жениться на ней он не смог. Элизабет умоляла его переменить решение, но постепенно ей стало ясно, что та скрытая от посторонних глаз жизнь гомосексуалиста, которую Клифт вел, встанет на пути той любви и преданности, которых она от него ждала.

Позднее Элизабет призналась писателю Томасу Томпсону, что она ни разу «не занималась этим делом» с Монти.

Но годы спустя Элизабет призналась журналисту Максу Лернеру, что у них с Монти был настоящий роман, и он испытывал к ней страстное чувство.

«Она сказала мне: у них любовь, — вспоминает Асрпер. — Однако не следует забывать, что в глазах Элизабет гомосексуалист представлялся особо ценной добычей, скажем так, предметом особой гордости. Так или иначе, это символизировало нечто недостижимое. Представьте, что может нагляднее продемонстрировать вашу сексуальную мощь, нежели владение тем, чего невозможно достичь? В случае с Монти Элизабет, разумеется, хотелось переделать его, закоренелого гомосексуалиста. Но это оказалось ей не под силу».

Вместо этого Элизабет пришлось довольствоваться единственно доступной для них обоих формой отношений — глубокой душевной привязанностью, которая все сильнее связывала их. Так было до самой смерти Монти — одинокий и неприкаянный, он умер в 1966 году.

Когда Элизабет впервые приехала к Монти в 1951 году, его пугающая тяга к саморазрушению еще не проявила себя в полной мере, и он сумел дать ей ту поддержку и душевное тепло, в которых она так нуждалась после развода. Однако Клифт отдавал себе отчет в том, что он не тот человек, который способен связать себя узами брака, тем более с Элизабет Тейлор.

В то время она отчаянно нуждалась в мужском внимании и исключительно от скуки и одиночества встречалась с Иваном Моффатом, наследником владельца сети кинотеатров Артуром Лоу-младшим или Джорджем Стивенсом-младшим, сыном известного режиссера. В числе тех, кому она назначала свидания, был и эксцентричный миллиардер Говард Хьюз, предложивший ей миллион, лишь бы только она вышла за него замуж.

«Он был такой зануда! Да я за все его деньги не вышла бы за него, — заявила Элизабет спустя много лет. — Те несколько раз, что мы с ним встречались, он только таращился куда-то в пространство перед собой и не ответил ни на один мой вопрос. А еще у него частенько бывал такой вид, будто ему срочно требуется ванна. Каждый раз когда я его встречала, у него вечно были мятые брюки, которые к тому же болтались на нем, как на вешалке. Иногда он разгуливал в грязных кроссовках без носков, и из дыр наружу торчали пальцы».

Заметив, что его бывшая супруга меняет возлюбленных как перчатки, Ники Хилтон язвительно прокомментировал: «Каждому мужчине должна быть предоставлена возможность переспать с Элизабет Тейлор, и судя по той скорости, с какой она меняет любовников, так оно и будет».

Элизабет не скрывала, что хочет снова выйти замуж: «Замужем я чувствую себя гораздо счастливее, чем в одиночку». Вполне естественно, что она с готовностью откликнулась на знаки внимания, что ей оказывал Стенли Донен, однако когда ее роман с ним вызвал к себе пристальное внимание публики и в довершение стал в Голливуде притчей во языцех, студия не на шутку переполошилась из-за ее запятнанной репутации. В конечном итоге на «МГМ» было принято решение отправить Элизабет вместе с ее секретарем Пегги Ратледж в Англию, на съемки фильма «Айвенго», в котором также участвовали Роберт Тейлор, Джоан Фонтейн и Джордж Сандерс.