На службу, как всегда, Борис Ипполитович отправился пешком, благо это было недалеко от дома, где большей частью жил и соседствовал преподавательский состав ин­ститута.

Предусмотрительная супруга снабдила Бориса Ипполи­товича саквояжем с упакованными бутербродами и термо­сом горячего чая, а также зонтом-тростью на случай нена­стной погоды.

Еще по своей собственной прихоти и инициативе, Борис Ипполитович захватил с собой транзисторный приемник, техническую редкость, забаву для души и отдохновения в минуты экзаменационных пауз.

Экзамен начался вовремя. Первые, наиболее подготов­ленные студенты, а также естественные в таких случаях авантюристы-неучи, первой пятеркой вошли в аудиторию, вытянули свои экзаменационные билеты, стали готовиться. Несколько человек уже прошли сквозь сито знаний и опы­та Бориса Ипполитовича, получили свои закономерные оценки. Все шло по плану.

Борис Ипполитович был ровен в отношениях ко всем без исключения студентам.

Лишь иногда, втайне, отдавал предпочтение особам слабого пола. Борис Ипполитович от природы был немного ловеласом, совсем немножко, чуть-чуть... Он был всегда осторожен, и ни у кого из его коллег и мысли никогда не было заподозрить профессора Егорьева в чем-либо недо­стойном высокого звания советского преподавателя. Но поскольку мысли еще читать никто не научился, Борис Ипполитович всегда пользовался возможностью совсем не­заметно посимпатизировать какой-либо обаятельной де­вушке. И совсем немного повысить ей за природные данные оценочный балл. Борис Ипполитович прекрасно прогнози­ровал, что стезя научной деятельности для многих симпа­тичных девушек оборвется на полдороге к диплому в силу самых разных обстоятельств, а потому, насколько мог, благоприятствовал им нынче.

К юношам Борис Ипполитович был по-отечески более суров, потому что возлагал на них научные надежды, верил, что хотя бы одному из сотни прошедших через его лекции и руки предначертано продолжать развитие твор­ческой технической мысли.

Всякий раз Борис Ипполитович питал надежду, что вот-вот столкнется с неординарной личностью, может быть, гением, потому что преподавателем он был хорошим, знающим свой предмет. А у хорошего преподавателя всегда должны быть последователи. Борис Ипполитович ждал своего последователя.

 * * *

Появление студента по прозвищу Дуб в коридорах института произвело на многих свидетелей этого факта неизгладимое впечатление. Кому был памятен гениальный труд Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума», невольно проводил аналогию между этим появлением Дуба на экзамен и явлением героя вышеназванного труда — Александра Чацкого на балу в Фамусовых.

В строгом черном костюме, с белой искусственной гвоз­дикой в петлице, с печалью во взоре и некоторой отре­шенностью от всего обыденного и мешающего главной задаче дня, Дуб был просто неотразим.

Кто-то попытался подшутить над его видом:

— Дуб, ты чего? Жениться надумал, что ли?

Дуб мельком бросал взгляд на глупца и редко снисхо­дил до ответа:

— «...И не оспаривай глупца!..»

Шутник пожимал плечами и отходил в сторону.

Через минут десять к виду Дуба пообвыкли и более не приставали, тем паче, что сам он предпочел быть в одино­честве накануне решительного испытания.

Даже эффектно перевязанная щека Дуба ни у кого больше не вызывала желания либо расспросить либо посо­чувствовать. Все сразу поняли, что это, наверняка, флюс и отстали.

Из экзаменационной аудитории, к прислушивающейся у дверей группке любопытных выскочила симпатичная студенточка. Все сразу бросились к ней с естественными в таких случаях вопросами:

— Ну как?

— Сколько?

— Заваливает?

— Сдала! Четыре! — отвечала радостная пичуга, бро­силась с лобызаньями к друзьям и, словно на крыльях, полетела на свободу, к выходу.

Дуб решительно ринулся к двери экзаменационной. Он рвался вне очереди. Но, понимая его состояние, очередники безропотно пропустили Дуба к его Голгофе.

Борис Ипполитович решил, что настал час испить горячего чайку. На этот случай он достал свой любимый тонко­стенный стакан в серебряном подстаканнике, хранившийся в преподавательском шкафу. Наполнил из китайского тер­моса чаем, заваренным по особому рецепту супругой, и пригласил к столу очередного студента.

Туз или Женька Метлицкий, тяжело выдохнув, протя­нул руку к разложенным на столе билетам, повернутыми лицевой стороной к столешнице.

Женька нервничал. И было отчего: он рисковал. На подготовку не было никакого времени, потому что подобра­лась компания игроков, готовых играть долго и по-крупно­му. Женька дважды выигрывал, рискуя проиграться в пух и прах, увеличивал ставку. Ему это позволяли. Потом, неожиданно, Женька продулся до, как говорится, трусов. Просил о возможности отыграться.

Просил в долг.

Компания оказалась очень строгих правил и ничего подобного Женьке не позволила.

Женька понял, что напоролся на профессионалов.

Женька нервно стучал костяшками пальцев по столу, никак не решаясь, на какой же из множества бумажек остановиться. Собственно говоря, ему было абсолютно без­различно, что вытянет рука: все равно он не знал ответов ни на один из билетов. Все они были для него на одно лицо... И веером раскинутые на столе, они напоминали ему карточную ситуацию, где судьба прятала свое лицо в ма­леньких картонках...

Наконец, решившись, резко вытащил, бегло прочитал, понял, что полоса невезения продолжается...

— Профессор, можно, еще? — Женька был в отчаяньи. Борис Ипполитович был сегодня более чем снисходите­лен в своей небрежной доброте:

— Пожалуйста.

Женька закрыл глаза и призвал на помощь всех святых.

То, как он тащил билет, повернувшись спиной к Борису Ипполитовичу, профессора заинтриговало. Борис Ипполи­тович, глотнув из стакана чай, подошел поближе к медити­рующему струденту.

В глазах Женьки загорелись искорки погасшего уже было азарта:

— Еще! — попросил он профессора.

Борис Ипполитович чувствовал себя втянутым в какую-то игру, правила которой были ему неизвестны, но очень заинтриговали:

 — Бери!

Женька вытянул третью карту, то бишь экзаменаци­онный билет.

— Себе! — коротко бросил он профессору, почему-то почуяв в нем собрата по увлечению.

Борис Ипполитович собрался было исполнить команду, как вдруг резко опомнился и остановил свою руку на полпути:

— Что значит — себе?

Борис Ипполитович позволил себе немного возму­титься.

— Ой, простите, профессор!

— Что вы мне предлагаете, милейший!

— Простите, профессор, забылся.

— Забываться никогда не стоит! Нет уж, это вы про­стите!

Профессор протянул Женьке его зачетку и указал на дверь:

— Придете в следующий раз!

Женька, как и все профессиональные картежники, в этой ситуации сохранял лицо, достоинство и душевное равновесие:

— Перебор! — коротко и с сожалением ответил он на вопросы однокурсников уже по ту сторону двери.

* * *

Мы чуть ранее вместе с домохозяйкой тетей Зоей оста­вили молодых героев нашего повествования Лидочку и Шурика, наедине, в запертой изнутри на ключ двухком­натной квартире.

Если тетя Зоя, в силу своей воспитанности так и не задалась вопросом, чем же соседка Лидочка может там заниматься со своей «подружкой», то мы, используя воз­можность легко и быстро перемещаться во времени и в про­странстве, посетим квартиру, где Лидочка с папой и мамой проживала в последнее время.

Судя по тишине в квартире и по тому, что ключ от нее находился на хранении у соседки тети Зои, папы с мамой дома не было. Лидочкины родители были там, где им и положено быть в данный момент: мама на даче, в тридца­ти километрах от города, полола клубнику, папа препода­вал армейским новобранцам азы строевой подготовки.

Дело в том, что папа Лидочки был военнослужащим.

И как и все офицеры, не дослужившиеся пока до генераль­ского звания и должности, был ведом в своей военной жизни по городам и весям нашей великой страны приказа­ми вышестоящего военного начальства. В город же Энск Лидочкин папа получил назначение три года тому назад. Как и все офицерские семьи, они обжились в этом городе достаточно быстро, даже успели получить небольшой дач­ный участок, где Лидочкина мама вела свои ботанические изыскания по выведению особого сорта клубники.