С минуту его внимание было занято объявлениями о прокате рыболовного снаряжения. В его распоряжении будет целый день, пока не прибудет уведомление с его описанием.

Он неохотно вернулся к первой странице, где был помещен отчет об убийстве, но через минуту уже полностью в него погрузился.

А через пятнадцать минут он отложил в сторону газету и налил себе снова коньяка. Заглянув вторично в газету, он запомнил адрес, потом с сожалением посмотрел на очаровательный вид, допил содержимое обоих стаканов и опустил ноги с соседнего шезлонга. Все это было проделано без всякой охоты. Повернувшись спиной к берегу, он вернулся в коттедж и собрал носки и обувь. Обувшись, он одел самую неяркую из своих рубашек, посчитав, что в ней он не будет выделяться из толпы.

Пройдя мимо Доджа, он оказался на Бевью Роуд, где ему следовало разыскать номер 1306. Сначала он направился в неверном направлении, ему пришлось возвратиться, пройти снова мимо Доджа, миновать несколько вилл, окруженных садиками. Вскоре он добрался до надписи над частоколом, которая гласила «Конец пути». Чуть ниже «А. Воттс».

Шейн открыл калитку, и на него тут же напала маленькая свирепая собачонка, которая яростно лаяла и делала наскоки на него, пока на ступеньках не появилась толстуха и зычным голосом не позвала: «Жоржетта! Не забывай, как следует себя вести!»

Она носила не менее сотни килограммов, которые удерживала миниатюрными ножками в туфлях на высоченных каблуках. Черты ее лица казались почти утонченными среди складок жира. Волосы были подняты наверху, в крутых кудрях.

Шейн двинулся вперед по хорошо утрамбованной дорожке между аккуратными клумбами. Он повысил голос, чтобы заглушить собачий лай:

— Миссис Воттс? Меня зовут Шейн. И я…

Она взглянула на него раздраженно голубыми, как у куклы, глазами:

— Я вас не слышу…

— Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз, если вы не возражаете.

— Жоржетта! — сказала она в гневе, упираясь руками в необъятные бедра.— Замолчи, пожалуйста. Войди в дом и замолчи!

Ей удалось загнать собачонку в дом.

— Теперь начните с самого начала,— сказала она Шейну.— Я не слышала ни одного вашего слова. Люди превратили ее в комок нервов. Правда, доктор сказал, что со временем она успокоится.

Он начал снова:

— Меня зовут Майкл Шейн. Я из Международной полицейской Ассоциации. Меня прислали расследовать смерть вашего мужа. Нам кажется, что в ней много странного, и, откровенно говоря, мы совершенно не удовлетворены тем, как местная полиция проводит расследование.

— Я тоже! — воскликнула она.— Совершенно очевидно, что…

По улице проехал велосипедист, и она понизила голос:

— Пройдемте в дом, мистер Шейн. Мои соседи отличаются страшным любопытством.

Она первой поплыла по ступенькам.

— Я успела выпить одну-единственную чашечку чая, мистер Шейн. Надеюсь, вы составите мне компанию?

— Я уже пил чай, спасибо.

— Лишняя чашечка хорошего чая никогда не повредит.

На мебели в маленькой гостиной были чехлы из цветастой ткани, повсюду стояли фарфоровые статуэтки и морские раковины. Он двигался с большой осторожностью, опасаясь что-нибудь разбить. Она отправилась к буфету за второй чашкой. На низком столике перед диваном все было приготовлено для чаепития, чайник был под стеганым чехлом.

Она медленно опустилась на диван. Очевидно, это было ее обычное место отдыха, потому что этот конец дивана заметно прогнулся. Шейн придвинул себе простой стул. Он отказался от сахара и сливок, приведя в недоумение хозяйку, которая не забыла ни то, ни другое.

— Так вот как вам нравится чай? — поинтересовалась она.

Шейн сделал глоток, стараясь не поморщиться.

— Спасибо, все в норме.

— Попробуйте мои маленькие кексики,— предложила она.— Я понимаю, что мне следовало бы соблюдать диету, но теперь, когда Альберта больше нет, я решила, что нет оснований терзать себя. Чего ради? Я сидела в четырех стенах, чувствуя себя самым несчастным созданием на свете, и неожиданно сказала себе: Дафни, милочка, хватит морить себя голодом. Засучи рукава и достань с полки поваренную книгу. Я почувствовала себя грешницей, но зато снова обрела интерес к жизни.

Она прыснула от смеха и отправила в рот целый кексик. Челюсти у нее заработали, и Шейн подумал о зыбучих песках, затягивающих неосторожного зверька. В углу рта у нее появилась капелька шоколадного крема, она это почувствовала и слизнула ее кончиком языка.

Держа в руке чашечку с блюдцем, он приступил к атаке.

— Прежде всего, миссис Воттс, местная полиция узнает, что я здесь, но чем дольше я смогу работать независимо, тем лучше. Так что никому не рассказывайте, что вы со мной беседовали.

— Можете рассчитывать на мою абсолютную осторожность и благоразумие.— Наклонившись к нему, она добавила: — Я уверена, что они кого-то покрывают.

— Я не удивлюсь, если вы окажетесь правы,— сурово произнес Шейн.— Я не хочу спрашивать у них протоколы, пока нет такой необходимости, поэтому я прошу вас рассказать мне все то, что вы им уже сообщили. Понимаю, что это тяжело для вас, миссис Воттс.

Нетерпеливое выражение исчезло с ее лица, оно стало меланхоличным. Она вздохнула.

Шейн продолжал:

— Пока мне известно лишь то, что было напечатано в газетах. Ваш муж позвонил вам с работы и предупредил, чтобы вы не ждали его к обеду. Он запер офис ровно в шесть, как обычно, и пошел пешком по Хай-стрит к заливу, плащ у него был перекинут через руку, все как всегда. В этом месте он исчез. Копы не нашли ни одного человека, который видел его с того времени, когда чернокожий сторож обнаружил его мертвым у входа. Он был убит тремя ударами ножа. Его бумажник исчез, карманы были вывернуты наружу. По кровавому следу на тротуаре видно, что он несколько раз падал. Его одежда была в беспорядке. Он был сильно пьян.

— Чепуха! — яростно воскликнула она.— Они все фальсифицировали по каким-то непонятным соображениям. Или, возможно, по совершенно понятным. Альберт был убежденным трезвенником. За двадцать лет он не выпил ни одной рюмки.

— Он никогда не ходил в бары или ночные клубы?

— Нет, конечно, мистер Шейн. Он скорее бы оказал финансовую поддержку…— Она покраснела.— Ну, я чуть было не сказала «дому, который пользуется дурной славой», но нужно было знать Альберта…

И вновь ее нервный смешок.

Ее взгляд устремился на пианино, на котором стояла фотография, очевидно, покойника. У него были пушистые кавалеристские усы, которые резко контрастировали с остальным лицом. И волосы и подбородок были неприметными. Даже на снимке глаза выглядели слезящимися. От рта тянулись усталые складки. Он явно старался выглядеть бравым воякой, но это ему не удалось.

Майкл поинтересовался:

— Ваш супруг воевал?

— Нет, его не взяли в армию по болезни. Он не распространялся на эту тему, но мне казалось, что он сильно переживал. Вообще он был болезненно застенчивым и замкнутым, ему было бы полезно повращаться среди людей с иными взглядами на жизнь.

Шейн приподнял свою чашечку, как бы намереваясь сделать еще глоток, но тут же снова поставил ее обратно.

— Застенчивые люди обычно не работают в туристических бюро.

— Его должность не требовала общения с людьми. Он занимался бухгалтерией, планировал маршруты, договаривался с гостиницами и, конечно, много занимался вопросами багажа. Вы были бы поражены, сколько люди приобретают совершенно ненужных для них вещей, которыми они впоследствии вряд ли будут пользоваться, только потому, что здесь они гораздо дешевле, чем в Америке. Альберт не жаловал туристов, в особенности женщин. Про них он рассказывал массу самых настоящих анекдотов.

Отвернувшись в сторону так, чтобы не видеть, что делает ее рука, она взяла из вазочки еще один кексик и быстро отправила его в рот.

В комнате было страшно жарко. Он чувствовал, что на лбу у него выступил пот.

— Какие, например, миссис Воттс? — заставил он себя спросить.

— Вы наверняка знаете подобные истории,— ответила она, громко чавкая,— о бесстыдницах, нескромных в одежде и в разговорах пустышках, которые хвастают друг перед другом своими случайными романами и удачными покупками. Альберт их презирал. Особенно их сентиментальное отношение к здешним туземцам.