Отсюда вполне ясны мои «загадочные» попытки управлять миром, и также не вызывает удивления мой страх неопределенности.

4.52 Означенный, я определен означающими.

4.521 Поскольку я означен, то я наличествую как предмет [означаемое], т. е. меня не только нет [вещь], но я еще и «менее» того, ибо я определяюсь даже не отношением с другими вещами [фигура на фоне], но компиляцией означающих.

4.5211 Предмет – суть абстракция, и я, означенный, – также.

(«Субъект», действительно, приобретает в таком ракурсе изощренно метафизические формы.)

4.5212 Я не могу думать о себе как о неозначенном. (Думаю ли я о себе самом, «думая о себе»? Это вряд ли.)

4.5213 Даже если бы я мог воспринимать себя вне означающих, я окажусь замкнутым в моей лингвистической картине мира, т. е. в контексте означающих, рефлексируя результаты своего восприятия.

4.522 Поскольку я означен, я не существую.

4.5221 Я, замкнутый в моей лингвистической картине мира, абсолютно лишен какой-либо произвольности, я не только не действую как существующее (пусть даже и ограниченный отношениями значений, а также контактами моей схемы меня с моей схемой мира), но мои действия, кроме прочего, уже прописаны наличествующим контекстом.

Иными словами, если нет новых означающих (а уже имеющие место – известны, причем, перечень их [означающих] достаточно стабилен), и при этом все означающие определяют друг друга [толкование], то очевидно, что все возможные варианты их компиляции (с учетом условностей) уже фактически проделаны.

Можно сказать, что предмет (как реестр свернутых функций) [означающее] отвечает требованиям прагматичности, однако контекст означающих [моя лингвистическая картина мира], в котором он находится [означающее], фактически расчерчивает передо мой ограниченный набор возможных «ходов», которые, по сути, уже некий пройденный этап.

4.5222 Таким образом, означенный, я как бы наличествую в «прошлом», которого, понятно, нет (которое не существует).

Тогда как новое будет мною автоматически означено, что переведет его в разряд «прошедшего» (уже известного, т. е. «старого»). Настоящее, таким образом, для меня не только не существует, но даже не наличествует. (Остается только удивляться моему нахальству, когда я полагаю себя «познающим» и «испытывающим интерес»!)

Однако, трудность состоит еще и в том, что, замкнутый в контексте означающих [в моей лингвистической картине мира], я определяюсь означающими же, а следовательно, не существую, т. е. не могу действовать вне требований контекста и, кроме того, фактически интактен к существующему [континууму существования]. Если же Мир перманентно является мне новыми вещами, а я нечувствителен к ним, то очевидно, что моя прагматичность [означивание] далеко не так прагматична, как кажется.

4.5223 Контекст означающих при этом детерминирован «контекстуальной условностью», т. е. компиляции означающих определены не существующим, но границами «контекстуальных анклавов».

4.523 Поскольку, означенный [предмет], я наличествую и определен компиляцией означающих [моей лингвистической картиной мира], я не имею возможности усмотреть недостоверность самого феномена означивания.

4.5231 Если бы я хотел поставить под сомнение возможность достоверного использования означающих, мне бы пришлось поставить под сомнение достоверность означающего «достоверность», что сделало бы мою процедуру абсурдной.

4.5232 С другой стороны, как я могу не верить используемым означающим (словам (или другим знакам, их заменяющим))?

Я могу думать, что какое-то означающее не соответствует своему означаемому (или, иначе, означающее не означивает данное или вообще какое-либо означаемое), но поскольку сам я нахожусь в контексте означающих [моя лингвистическая картина мира], то понятно, что я не могу не верить слову (или другому знаку, его заменяющему) как таковому.

Иначе: обозначив нечто как слово (или другой знак, его заменяющий), я не могу допустить, что оно ничего не «значит», поскольку сам факт принадлежности его к контексту означающих [моей лингвистической картине мира] создает возможность его толкования.

4.5233 Даже если бы я имел возможность поставить под сомнение достоверность использования мною означающих (слов (или других знаков, их заменяющих)), то я бы лишился той определенности, которая обеспечивается феноменом означивания, а следовательно, не мог бы получить никакого определенного результата.

4.53 Означенный, я принимаю мою лингвистическую картину мира [контекст означающих] за «мир».

4.531 Если понятно, что, будучи означенным, я наличествую в контексте означающих [моя лингвистическая картина мира], то также ясно: «мир» для меня в таком моем «статусе» – суть контекст означающих [моя лингвистическая картина мира].

4.5311 Я – вещь, следовательно, я могу быть в отношении с другими вещами, и здесь я ничем не ограничен.

Учитывая полипотентную возможность вещи вступать в любые отношения, можно сказать, что степень моей свободы здесь практически не ограниченна.

Однако, явленный себе Миром [имя, отношение] и проявленный собою же [значение, отношение отношений], я теряю завидную степень свободы, из бытийствующего превращаюсь в существующего.

Если же, ко всему прочему, я еще и означен [означающее, предмет], то перестаю и существовать, но лишь наличествую, т. е. меня не только нет, но я еще и не существую.

4.5312 Поскольку же я обустраиваю свою схему мира (т. е. мой «мир») под себя [значения, потребности], то понятно, что аналогичные трансформации претерпевает и мой «мир», который теперь, когда я означен [предмет], также не существует.

4.5313 Несуществующий «мир» уже не есть моя схема мира [контакты моей схемы мира и моей схемы меня], но моя лингвистическая картина мира [контекст означающих], детерминированная условностями.

4.532 Если понятно, что, наличествуя, вещь – не ее имя или значение, но предмет [означающее], который – ни то ни другое, а суть абстракция, то понятно также и то, что, означенный [предмет], я наличествую в «мире» предметов, которые сами – означающие и ничто другое.

4.5321 Всякий предмет умозрителен, однако, меня «окружают» предметы, таковыми, по крайней мере, мне кажутся вещи, значения которых мною означены, а следовательно, и весь мой «мир» – суть умозрителен, а значения вещей для меня не существуют, заменяемые толкованием, которое, впрочем, с Миром и вещами [значениями, означаемыми] никак соотнесено быть не может. Иначе: между предметом и означающим нет никакой разницы, а потому, если я полагаю, что «окружен» предметами, я наличествую не в Мире, не в моей схеме мира [континуум существования], но в контексте означающих, т. е. в «пространстве» иллюзии.

4.5322 Наличие предмета [означающее] оправдано лишь с прагматической точки зрения [реестр свернутых функций]: он функционален. Однако, эта функциональность столь же умозрительна, сколь и сам предмет.

То, что я использую какой-то предмет по определенному функциональному предназначению, – только игра, которая, впрочем, мною как игра не осознается, поскольку я сам означен, а потому полагаю, что «окружен» предметами. Тогда как в этой игре я не только ничем не «окружен», но фактически исключен ею [игрой] даже из самого существования [значение], не говоря уже о бытии [имя] и Мире [есть].

4.5323 До тех пор пока эта моя игра в контексте означающих не будет осознана мною как игра, Мир, бытие и существование будут совершенно для меня недоступны, я же окажусь неприкаянным, испытывая бессмысленный страх утраты той иллюзии, которую я «по наследству» именую «миром».

4.533 Если же понятно, что мой «мир» – суть моя лингвистическая картина мира [контекст означающих], то понятно также и то, что до тех пор, пока я не стану относиться к нему [моему «миру»] как к моей лингвистической картине мира и только, я буду заложником игры означающих, даже не подозревая о своем бедственном положении играемого той игрой, которая плоть от плоти мое собственное производное, поскольку связи между означающим и означаемым устанавливаются мною [ мои связи] (и это при том, что я еще утруждаю себя такие связи устанавливать, а не пускаюсь легкой дорогой создания мнимо-означающих).