— Нет, постой! — крикнул я, чувствуя, как огонь полыхает в глазах. — У тебя кто-то на примете?!

— Нет, — ответила Саар коротко.

— Отдай ее за Угайне, — сказала Этне.

Я сказал жене, что ей надо положить в рот, чтобы замолчать. Этне снова залилась слезами. Губы Саар кривились в улыбке, но румянец сбежал со щек.

— Ты хочешь за Угайне? — спросил я у моей колдуньи. — Ты сговорилась с ним за моей спиной?

— Нет, — сказала она.

Я стал понемногу остывать.

— Ты хочешь замуж?

— Нет, — ответила Саар в третий раз.

Я махнул рукой, разрешая ей уйти.

Дверь за ней закрылась, и я заходил взад-вперед по спальне.

— Кто говорит недостойные речи, жена? Отвечай!

— Все говорят, что она околдовала тебя. Когда она входит, глаза твои видят только ее. Но это я твоя жена, а не она!

— Это наветы! — сказал я.

— Ты меня пытаешься убедить или себя? — спросила Этне.

Я снова отвесил ей пощечину.

— И ты не жена мне, если слушаешь подобное!

— Это правда! — сказала она, прикрываясь.

— Саар — соратник и советчица, — настаивал я. — И злые языки мелят попусту. Она — самая чистая из женщин.

— Она — ведьма! — сказала жена. — И только ты не видишь, как она расточает улыбки и ласковые взгляды твоим воинам! Она погубит тебя!

— Кто смеет это говорить?!

— Все говорят! И если ты не видел ее с мужчиной, то это значит, что ты слеп!

Я ударил ее еще два раза, разбив губу. Вид крови остановил меня. Обругав жену, я вышел из спальни. Велел запрячь колесницу и уехал один, не взяв никого. Бешеная скачка привела в чувство и остудила голову. Кони были все в пене, когда я понял, что им надо отдохнуть. Я остановил колесницу, распряг коней и вытер собственной рубашкой. Они тяжело дышали, тычась мордами мне в шею. Я погладил их и отпустил пастись.

Этне сказала неправду про Саар. У нее не было мужчины. Сколько раз я бывал в хижине, приходил и ночью, и днем, и под утро, но никогда не заметил ни единого знака, что она была не одна. Нет, никого у нее не было, у моей колдуньи. Никого. Я вернулся в город, когда стемнело. Мне не хотелось видеть ни молочного брата, ни жену. Ночь я провел в главном зале. Лег у очага, закутавшись в плащ, и долго не мог уснуть.

Несколько дней я находил любой повод, лишь бы только оказаться подальше от города. Саар с собой я не брал. Мы с Кельтхайром и несколькими воинами проверяли границы, объезжали ближайшие деревни, нагоняя страх на тамошних жителей, развлеклись, разогнав стадо на землях лагенов, и в конце концов вернулись домой.

— Прости, что так было, — сказал я Саар при встрече наедине.

Она сидела у костра во дворе и точила нож.

— Я уже все забыла, Конэйр, — сказала она, не поднимая головы.

— Но я не могу забыть, — признался я. — Сколько лжи было сказано этой женщиной! Угайне ведь не докучает тебе?

— Нет, — она проверила остроту лезвия, и спрятала нож в ножны.

— Прости, я не хотел, чтобы тебе было плохо, — снова повторил я.

— Не у меня ты должен простить прощения. Твоя жена обижена.

— Ты знаешь, что моей вины здесь нет!

— Твоя жена этого не знает, — ответила Саар почти грубо. Я никогда не слышал, чтобы она так разговаривала со мной или с кем-либо.

Я помолчал, потом пошел прочь. Я оглянулся несколько раз, но Саар даже не смотрела мне вслед. Кажется, она что-то насвистывала и гладила по холкам моих псов, которые, как обычно, таскались за ней повсюду.

В тот вечер я решил поговорить с женой мирно. Лицо у Этне было опухшим от слез. Я долго стоял, не зная, как начать. Она смотрела в стену, скрестив на груди руки, и тоже молчала.

— Не права ты была в прошлый наш разговор, — сказал я с трудом.

Этне передернула плечами, но ничего не ответила.

Я сел рядом и обнял ее за плечи. Она не вырвалась, но была под моей рукой, как дохлая лягушка.

— Я открою тебе тайну, жена, но поклянись, что будешь молчать и под пытками.

Она не шевельнулась, лишь повела глазами в мою сторону.

— Один из моих гейсов — не иметь наложниц, — сказал я, словно прыгнув в пропасть. Вторым моим гейсом было не поверять тайн женщинам, но сейчас я посчитал, что поступаю правильно.

Этне медленно повернула лицо ко мне.

— Спроси Кельтхайра, он подтвердит, — уверил я ее.

Губы ее приоткрылись, как у ребенка, личико сразу повеселело. Я погладил ее по голове и прижал к плечу. Этне обхватила меня и снова заплакала. Я шептал ей слова утешения, а на сердце было тяжело, как после похорон.

Через несколько дней ко мне прибежал Кельтхайр. Брызгая слюной, он напустился на меня прямо с порога.

— Ты потерял голову! — крикнул он. — Ты нарушил гейс!

— Не понимаю, о чем ты, — сказал я, хотя все уже понял.

— Ты превратился в болтливую бабу! Твоя жена хвалится по всему городу, что ты не можешь знать другой женщины, кроме нее! Ты рассказал ей про гейс!

Некоторое время я молчал, а потом сказал:

— Не думаю, что это опасно. Ведь никто не сможет заставить меня взять наложницу.

— Но ты доверился ей! Доверил тайну женщине!

Лицо Кельтхайра превратилось в безумную маску. Я принудил себя улыбнуться:

— Вряд ли это можно истолковать так. Я просто успокоил ее.

— Ты нарушил гейс! — продолжал Кельтхайр. — Ты навлек на себя проклятье!

В это время вошла Саар. Увидев ее, Кельтхайр замолчал. Я потянулся к Саар, и она вложила свои руки в мои.

Глаза ее были полны беспокойства. Беспокойства за меня.

— Ты болен? — спросила она.

— Нет. Почему ты так решила?

Она внимательно посмотрела мне в лицо, и вдруг засмеялась.

— Кельтхайр бегал и кричал, что ты мертвец.

Я не стал смотреть на Кельтхайра. Я смотрел в глаза Саар. Она отняла руки, и мне стало холодно.

— Кельтхайр всегда видит зло там, где его нет, — сказал я.

— Ты проклят! — прошипел Кельтхайр.

Саар внимательно посмотрела на него, а потом спросила, о чем говорит мой молочный брат. И он, и я промолчали, как рыбы. Саар не стала настаивать.

После этого я приказал, чтобы Этне заперли в моем дворце и не допускали к ней никого, кроме старой рабыни. И сам я больше не посещал жену.

Прошло девять месяцев, пока Этне была заключена в моем дворце.

По истечении срока, уверившись, что она не беременна, я пришел к ней. Она обрадовалась, но я не позволил ей приблизиться. Со мной были два северных князя, я позвал их, как очевидцев.

— Я отказываюсь от тебя, — сказал я Этне. — Потому что мне не нужен наследник от клятвопреступницы.

— Но я не давала тебе клятву! — закричала она. — Ты сам рассказал мне про гейс!

— Я доверился тебе, а ты не сберегла мою тайну. Кто предал в малом, предаст и в большом. Прощай, Этне, если и будет у тебя ребенок, никто не скажет, что он мой сын. Ты не жена мне больше.

Она упала на пол и забилась в рыданиях, требуя, чтобы ее оставили и чтили, как королеву, но я вышел из ее покоев. В тот же день я велел отправить Этне к ее отцу, отдав ей часть моих богатств, чтобы она не жила бедно. Мне рассказывали, что уезжая Этне вопила, как безумная, и обвиняла во всем Саар. Но я этого не слышал, потому что уехал на целый день.

И жизнь снова потекла своим чередом. Кельтхайр и Саар были со мной рядом, и почти никто не вспоминал о нарушенном гейсе. Удача не оставляла меня, и только Глунндуб все чаще бывал во дворце. Обычно он беседовал с моей колдуньей, но постепенно все его разговоры переходили на наследников, которых мне необходимо оставить. Он говорил об опасностях, подстерегающих королей, о хрупкости и мимолетности жизни, намекал на волнения с уладами и вспоминал королей древности, славящихся плодовитостью. То же, хотя и более осторожно, говорили мне князья. Да я и сам понимал, что они правы, и что для поддержания власти необходимы сыновья.

Однажды на празднике я заметил Реган, вдову муманского короля. Она была из Мидэ, и вернулась сюда с младшим сыном.