Ехали мы медленно, вознице приходилось то и дело останавливать коней, потому что я едва не вываливался наружу от приступов тошноты. И всякий раз я клялся, больше не пить ни глотка вина.

В городе я не нашел Саар. Все были уверены, что она уехала со мной. Сначала я подумал о сестрах и братьях моей колдуньи, но потом вспомнил еще об одном месте, куда она могла направиться, и где ее ждали.

С некоторых пор это место страшило меня — священная дубрава, возле селения друидов. Роща, где приносили в жертву вождей, нарушивших гейсы. Я поехал туда один. Поехал не сразу, а после того, как выветрился запах вина и я смог держать вожжи.

Мне пришлось долго прождать у ворот, прежде чем вышел ученик и спросил, что нужно. Я сказал, что хочу повидать Саар. Пришлось ждать еще дольше, и только к вечеру меня пропустили.

Друиды стояли под огромным дубом, совершая моления. Саар была среди них. И сердце мое болезненно сжалось, потому что я увидел, что ей хорошо.

Она заметила меня, и взяла за руку Глунндуба.

— Что тебе, Конэйр? — спросил Глунндуб.

— Я пришел к Саар, — сказал я.

— Она не ждет тебя. Она попросила убежища, и останется здесь.

— Вернись ко мне, — позвал я.

Саар казалась совсем незнакомой в белых одеждах и в венке из дубовых листьев. Русые волосы струились до самых колен. Я ждал упреков, хлестких слов, на которые она была так щедра, но моя колдунья не произнесла ни слова.

Глунндуб встал между нами, выставив вперед ладони.

— Я не причиню ей зла, — сказал я.

— Оставь ее, Конэйр, — сказал друид.

— Почему она молчит? — я попытался обойти старика, но Саар прятала лицо.

— Ты бросаешь меня? — спросил я. В моем голосе прозвучала почти детская обида, и это было совсем некстати, но я уже не мог отступить. — Ты обещала!

Она отвернулась.

Тогда я встал на колени:

— Прости.

Она не ответила, и я произнес с горечью:

— Воистину, правы были те, кто сказал, что надо ждать от женщины одного лишь предательства. Я был пьян, и заслужил удар ковшом по голове, но неужели сейчас, после того, как стою перед тобой на коленях, не простишь?

— Оставь ее, Конэйр, — повторил главный друид.

— Почему она молчит? — снова спросил я. — Почему не смотрит на меня? Пусть придумает любое наказание, любой зарок — я выполню все.

— Не так нужно было хранить сокровище, вверенное тебе, — сказал Глунндуб, знаком приказывая остальным друидам разойтись. Мы остались втроем — он, Саар и я. Я все еще стоял на коленях и размышлял — стоило ли подниматься? Еще я думал, что не смогу найти нужных слов, чтобы объяснить, почему нуждаюсь в этой женщине.

Глунндуб положил руку мне на плечо, предлагая подняться, и пошел в сторону дубравы. Саар следовала за нами, и хотя я оглядывался на нее, словно бы не замечала и задумчиво обрывала листья с венка.

Едва мы ступили под тень дубов, я невольно поежился — именно здесь кончали свой путь неудачливые вожди. И если удача отвернется от меня…

Мы сели на поваленное дерево. Вокруг валялись желуди и я давил их пяткой. Потом опомнился, но главный друид ничего не сказал о том, что я оскверняю священную рощу. Он смотрел на Саар, которая бродила поодаль. Что-то было в его взгляде, а что именно — я не мог понять, как ни силился.

— Саар обижена, — сказал Глунндуб.

Я покорно склонил голову, больше всех сожалея о содеянном.

— Саар пришла к нам просить защиты, и мы приняли ее. Но она говорит, что связана с тобой словом, которое дала в земле лагенов.

Он все знал, этот старик. Наверняка, Саар рассказала ему.

— Я не хотел причинить ей вреда, — сказал я, страдая. — Проклятый хмель виноват.

— Это ли слова мужчины? — сказал главный жрец и вдруг спросил: — Помнишь легенду о деве-оленихе, ставшей женой князя?

— Да, — ответил я, удивляясь его вопросу. Мать рассказывала мне в детстве сказку о волшебнице-сиде, полюбившей человека.

— А помнишь, какое она поставила условие, согласившись жить с человеком?

Признаться, об этом я давно позабыл, но друид напомнил:

— Она запретила всякую грубость, и когда муж, вернувшись с пира, прикрикнул на нее — забрала детей и исчезла навсегда.

Я угрюмо смотрел, пытаясь догадаться, к чему понадобилось вспоминать детские побасенки. Неужели, Саар решила навсегда покинуть меня?

— Ты знаешь, кто она такая? — спросил Глунндуб.

— Кто?.. Сида?.. — ответил я вопросом на вопрос.

Он еле заметно усмехнулся и покачал головой.

— Я слишком долго живу на свете, Конэйр, чтобы верить, что древние короли когда-нибудь вернуться. Нет, Саар не сида. Но и не человек. Бывают такие люди — у них в глазах звезды. Таких людей мало. И становится все меньше и меньше. Твой дед был таким. И его отец. В тебе я тоже вижу отблески небесного огня, но твой огонь приглушен земными помыслами. Много суеты, много страсти… Саар не такая.

— Хочешь сказать, в ней нет страсти? — я так и впился взглядом в фигурку в белом.

Глунндуб усмехнулся:

— Есть. Но она прячет ее. Она мудрее тебя. Она скрывает мысли и чувства, потому что не хочет ранить, потому что бережет дорогих ей людей. А ты открыт и для друзей, и для врагов. Тебе нужно было родиться лет на двести раньше, когда все люди были такими. Теперь же бесхитростность не в чести.

Разговоры о моих недостатках и достоинствах мало занимали меня. Я нетерпеливо передернул плечами, не осмеливаясь, однако, перебить друида. Он заметил мое нетерпение.

— Даже сейчас ты не понимаешь главного, Конэйр, — сказал он. — Возвращайся в Мидэ.

Я ехал один, и было мне невесело. Солнце спряталось в тучи, словно чувствуя мое настроение, и даже кони брели понуро. Я не подгонял их. Куда торопиться?

У перекрестка сидела нищенка в рогожном плаще. Спасаясь от дождя, она надвинула капюшон на голову, но едва я приблизился, поднялась и заковыляла по направлению к колеснице, протягивая кружку для подаяния.

— Загадай желание, — затянула она гнусаво, — дай милостыню старухе, и желание непременно исполниться!

Случись такое лет пять назад, я бы посмеялся над попрошайкой, но сегодня все было иначе. Остановившись, я снял с шеи торквес и, отломив изрядный кусок серебра, бросил в кружку.

— Попроси богов, чтобы найти мне то, что потерял, — сказал я.

Она заглянула в кружку и сказала совсем другим голосом, очень знакомым:

— Ты уверен, Конэйр, что твоя потеря дороже этого куска серебра?

— Саар! — воскликнул я, и хмурый день стал приятным.

Я протянул ей руку, помогая взойти на колесницу. Она села у моих ног и ухватилась за борт.

— Мою потерю нельзя было исчислить в серебре, — сказал я. — И находка, поистине, бесценна. Я рад, что ты вернулась.

Саар улыбнулась из-под капюшона. Ее волосы все еще украшали листья дуба.

— Я спрашиваю себя: могло ли быть иначе? — сказала она.

— И впервые не находишь ответа? — спросил я.

— Пусть будет, как будет, — сказала она. — Куда мы едем?

— Кельтхайр держит моих людей, — сказал я. — Надо забрать их. Не станем заезжать в Мидэ. И так потеряли много времени.

Дорога пролетела в одно мгновенье. Я насвистывал коням и иногда ловил улыбку Саар. Она грела ласковее солнца. К границе мы приехали к вечеру и увидели, что на месте осталась едва ли половина воинов. Один из них рассказал, что Кельтхайр после моего отъезда вернулся в город, не дав команды оставаться или уходить. Часть войска взбунтовалась и перебежала под руку уладского князя, который, как нельзя кстати, появился на границе.

Я велел возвращаться в Мидэ, и сам поехал впереди колонны, чувствуя неладное. Кельтхайра не было в Зеленой ветви, а в конюшне не было его коней и колесницы. Здесь я узнал, что мой молочный брат сказал, что уезжает по срочному поручению и не взял с собой никого. Оставив Саар, я пересел на свежую пару и помчался вслед за Кельтхайром. Колесница его была тяжело груженой и поэтому ехала медленно. Заметив меня издали, Кельтхайр начал усиленно подхлестывать коней, постепенно заворачивая к востоку. Я угадал его намерения и перехватил на самой границе.