Они надолго замолчали, а потом Эфриэл заговорил:

— Помнишь, на Хальконовой круче, когда мы чудом спаслись, ты сказала, что не надо стесняться благодарности. Теперь настала моя очередь сказать: не надо стесняться любви. Поистине, я так часто произносил это слово, что порядком затаскал его за несколько сотен лет. Но с тобой снова чувствую вкус новизны, когда говорю про любовь. Не может ли случиться так, что ты скрываешь больше, чем я надеюсь?

— Твои речи слишком мудрены для обыкновенной смертной, — Бранвен говорила тихо, и Эфриэлу пришлось наклониться к самым ее устам, чтобы расслышать. — Не мог бы ты сказать проще?

— Не могла бы ты сказать, что полюбила меня?

— Но и ты не сказал мне этого.

Эфриэл взял ее за подбородок, заставляя поднять голову, но Бранвен зажмурилась, боясь, что сдастся, едва их взгляды встретятся.

— В этом я виноват перед тобой, — признал сид.

— Раньше ты не скупился на красивое вранье, а теперь я не слышу и этого, — сказала Бранвен с обидой.

— Иногда мужчине труднее говорить о своих чувствах, чем женщине.

— Разве такое бывает? — Бранвен открыла глаза и смотрела вопросительно.

Эфриэл почертил пальцем контур ее бровей, щек и губ. Когда он коснулся нежного девичьего рта, губы Бранвен затрепетали, словно она хотела что-то сказать, но не решалась.

— Такое бывает, Бранвен из Роренброка. Мужчина зачастую молчит, когда чувства его истинны.

— Ты говоришь это искренне, или обманываешь меня?

— На сей раз искренне. Но не знаю, поверишь ли ты.

— И я не знаю…

— Конечно, тебе трудно поверить. Я и сам бы не поверил. Но вот оно, случилось. Я жил в свое удовольствие, ел, пил, охотился на оленей и женщин, и вдруг… задумался, что закат красив, и что розы пахнут так дивно, когда ты рядом со мной. Наверное, я полюбил тебя с первого взгляда, но противился этой любви, потому что она странная, почти невозможная. Но она такая прекрасная, Бранвен. И она прекрасная только благодаря тебе. Вот я и признался. Что скажешь ты?

Девушка несколько раз вздохнула, расплела и заплела конец косы и прижала ладони ко лбу.

— Все это слишком сложно для меня. Разум говорит, чтобы я не поддавалась твоим чарам, а сердце требует иного.

— Серьезные соперники, — признал Эфриэл. — И кого же ты послушаешь?

— Разве женщины слушают разум, когда говорит сердце. Пусть так. Я тоже признаюсь, что полюбила тебя. Говорят, любовь — она как свет, в мешок не спрячешь. Вот и я пыталась спрятать, но тщетно. Теперь ты доволен? Когда я думаю о тебе, когда вижу тебя — у меня дрожит душа, но не от страха, а от нежности. Хотела бы я, чтобы и ты испытывал то же самое.

— Увы, мне никогда не испытать ничего подобного, — ответил Эфриэл, увлекая ее в сторону кровати. Девушка подчинилась, двигаясь, как во сне. — У сидов нет души. И мне никогда не почувствовать того, что чувствуешь ты.

— Что же любовь для тебя? — Бранвен позволила уложить себя на постель, и плечи ее утонули в подушках.

— Когда я думаю о тебе, — повторил Эфриэл ее слова, — то чувствую любовь ближе собственной кожи, словно она въелась в мое существо. Я боролся с ней, но проиграл. Потому что бороться с настоящей любовью — все равно, что бороться с собственной тенью.

— Ах, как мне узнать, не ложь ли это?

— Только поверить, по-другому не получится.

Девственницы Эфриэлу попадались гораздо реже, чем можно было представить. А смертные девственницы — ни разу. Обычно его вызывали женщины. Женщины смелые, развратные и тоскующие. С ними все происходило иначе. А эта была нежная, как лебяжий пух, и чистая, как первый снег. И так получилось, что именно ему предстояло оставить первый след и на этом прекрасном теле, и на прекрасной душе. Почти юношеское волнение охватило его, и сердце застучало быстро, как у юнца перед встречей с его первой женщиной. Словно вернулась давно позабытая весна, хотя за окном снег бил в ставни.

— Немного боюсь, — призналась ему Бранвен.

— И это говорит та, которая бесстрашно прыгнула с Хальконовой кручи? — шепнул Эфриэл. — Не беспокойся, я умею вести себя с маленькими пугливыми девственницами, и не причиню тебе боли.

Он долго целовал ее, пока она не перестала дрожать, и не обняла его сама.

— С первого раза тебе может не понравится, — нашептывал он, — но ты не бойся. Во второй раз это будет лучше, а в третий — еще лучше.

— Понимаю, ты мне тоже не понравился с первого раза…

— Верно, моя маленькая возлюбленная, — подтвердил сид, осторожно распуская вязки на ее рубашке. — С настоящими чувствами всегда так — прежде, чем осознать их истинность, придется истоптать три пары железных сапог, сточить о камни три железных посоха и изгрызть три железных каравая. Мы с тобой столько пережили, что это связало нас крепче, чем три железные веревки.

Она закрыла ему рот ладонью:

— Просто молчи. В наших краях есть пословица: много слов — мало верности. Не хочу ничего слышать.

Эфриэл поцеловал ее в ладонь и спросил:

— А если я скажу, что полюбил тебя, ты тоже не захочешь этого слышать?

— Захочу, — признала она, — но не поверю.

— Какая у меня недоверчивая возлюбленная…

Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что впервые женщина попросила его заткнуться и не рассыпать в постели словесным горохом. Но он тут же застыдился подобных низменных мыслей. Рядом с Бранвен хотелось думать только о высоком — и неизвестно, было ли это заслугой маленькой леди с ее моральными принципами, либо очередным колдовством, которое она легкомысленно затеяла.

Эфриэл и правда разволновался, умирая от желания наконец-то взять ее и от чувства ответственности, которое сам на себя возложил. Ответственность за женщину! Расскажи он что-нибудь подобное год назад в Финнеасе, посмеялся бы первый. Но сейчас все было не так, как год назад. И не так, как сто лет назад, и даже не тысячу. Он и правда разволновался настолько, что не сразу смог попасть в нее, тычась бессмысленно, как слепой котенок. Но Бранвен раскрылась перед ним доверчиво и с готовностью, сердцем угадав, что без ее помощи ему не обойтись. И едва это произошло, он понял, что умер и возродился заново. Возродился для новой жизни и для вот этой женщины, что лежала под ним.

Она была восхитительно узкая, и горячая, и бархатистая. Эфриэл держался на локтях, чтобы не давить на нее всем телом. Бранвен закрыла лицо ладонью и постанывала, и он понимал, что стонет она не от наслаждения. Надо было прерваться, дать ей передышку, успокоить ласками и словами, но он чувствовал, что не в силах этого сделать.

— Потерпи… чуть-чуть… — еле выдохнул он, прижимаясь к ней все сильнее и сильнее.

Он хотел говорить еще, но не смог. Успел только выскочить из нее в самый последний момент, после чего упал ничком, ощущая блаженную опустошенность.

— Я немного отдохну, — прошептал он, — прости, что получилось не так, как ты хотела… В следующий раз я все сделаю, как надо, обещаю… Но как я счастлив сейчас, моя маленькая Бранвен… Скажи, что не сердишься на меня?

Она молчала, только легко гладила его по голове. Эфриэл приподнялся, чтобы посмотреть, не слишком ли она обижена за то, что он испортил ее первую ночь.

В то же мгновение знакомая сила сдавила сердце и мозг. Невозможно, но условия заклятия оказались выполнены, и его уносило обратно, в Тир-нан-Бео. Как такое могло случиться? Ведь Бранвен не испытала удовольствия, в этом он мог поклясться! Чувствуя, что сейчас покинет мир смертных, Эфриэл, вцепился Бранвен в плечи, стараясь удержаться возле нее, вопреки силе заклинания.

— Позови меня снова! — торопливо произнес он. — Слышишь? Сразу же позови! У тебя под подушкой…

Сполох золотистых искр заставил Бранвен зажмуриться, а когда она открыла глаза, Эфриэла уже не было.

Вот и все, с надоедливым сидом покончено. Больше он не станет задирать ее язвительными шутками, не станет капризничать, требуя мяса и развлечений, не будет больше обидных прозвищ и неловких ситуаций. Да что скрывать? Больше не будет длинных партий в шатрандж, поцелуев, и сердечного трепета, и… Ничего больше не будет. Бранвен свернулась клубочком и заплакала.