...Время тянулось томительно. Пётр в нетерпении грыз ногти, нервно вышагивая по кабинету. Он то и дело бросал свой взор на часы. Они показывали без пятнадцати десять. Неизвестно по какой причине Петру взбрело в голову, что он приказал Лопухину произвести аресты в десять вечера.

Эта ошибка подтолкнула его на шаг, который мог стать роковым. Он крикнул денщику:

— Запрягай одноколку, едем в Сокольники!

* * *

Вдвоем они неслись по темной дороге, вдоль которой глухо шумел густой бор. Ещё не пробило и половины одиннадцатого, когда Пётр подкатил к усадьбе Цыклера. Он был уверен, что поспеет к самому разгару событий: солдаты, оцепившие усадьбу — муха не пролетит, — бодрые приказы господ командиров, грозный Лопухин, злобные заговорщики с завернутыми назад руками.

И каково же было удивление Государя, когда даже возле ворот он не увидел ни одного солдата: кругом царила ночная тишина, лишь в щели забора было видно, что в доме горят огни.

— Верно, караулы расставлены возле дома и в комнатах, — задумчиво проговорил Пётр. — А вот и ворота открывают. Но почему это не наши солдаты, а слуги самого Цыклера?

Денщик замялся:

— Государь, что делать прикажете? Может, восвояси повернуть? Тут наших, кажись, нету.

Пётр, словно проваливаясь в страшную пропасть, проговорил не без трепета:

— Не бежать же, заводи коляску во двор! Слуги, стоя у ворот, поджидали Лариона Елизарьева да Григория Силина. Вот почему, услыхав стук копыт, решили, что подкатили к дому именно они, и, не медля, распахнули ворота.

Пётр спрыгнул с коляски и направился прямо в логово заговорщиков.

Ловушка

Петру стало ясно: капитан Лопухин по каким-то причинам приказ его не выполнил. Мелькнула страшная мысль: что, может, и он переметнулся к злодеям? Тогда уж точно рассчитывать на доброе не приходится.

Пётр стремительно вошел в столовую.

Заговорщики как раз обсуждали грядущее восшествие на трон Цыклера.

Возле главаря восседали Соковнин, его зять Федор Пушкин, казак Лукьянов, стрельцы Филиппов, Рожин и ещё кто-то. Увидав Государя, они смертельно перепугались, решив, что козни их разоблачены, Пётр явился с ротой солдат и сейчас все злоумышленники будут арестованы или убиты тут же.

К их вящему изумлению. Государь ласковым голосом молвил:

— Еду мимо, примечаю — свет в окнах. Как мой Цыклер дорогой поживает, чем занимается в столь поздний час — об том помыслил. Теперь вижу — гости гуляют. Меня в вашу кумпанию примите?

Заговорщики пришли в себя, обрадовались. Цыклер аж в ладоши хлопнул, с веселием в голосе воскликнул:

— Садись, дорогой гость! — И про себя думает:

«Теперь ты у меня в руках, никуда не уйдёшь. Так потешусь над тобой, глупым!» — Вслух же говорит: — Это случай редкий, чтобы за одним столом зараз два царя сидели.

Удивился Пётр:

— А кто второй царь?

Цыклер нагло в лицо Государю хохочет:

— Ты, Петруша, и есть второй царь, а первый — это я. Сейчас я в своем дому повелитель и самодержец, но судьба переменчива. Ты ведь в малолетстве своем тоже не мыслил Государем стать, а стал. А я мыслю быть самодержцем всея Руси, и я им стану. — И с победным видом на своих дружков поглядывает: — Ведь так реку?

Дружки краснеют, глаза отводят.

Возмутилось всё нутро у Петра, зрачками сузившимися зыркнул на охальника, кулаки сжались от бешенства. Но вновь перетерпел, посмеивается:

— А что, мы тебя на трон возведем, коли охоту имеешь. Только трон — место неуютное. Это легче голой жопой на муравейнике отдохнуть. Там только задницу покусают, а на том троне, которого жаждешь, и головы лишиться недолго. — Спохватился: — Ежели хозяин не подымает бокал за здоровье гостя, так позвольте выпить за славного Цыклера!

Заговорщики смотрят вопросительно на своего главаря: мол, будем пить твоё здравие? Или сразу за Государя примемся?

Цыклер одобрительно головой кивает, а вслух намекает:

— Коли воробей в гнездо к орлу залетел, так ходу ему обратного не будет. Петруша за меня выпил. Спасибо ему, царю второму. И я в долгу не останусь, давайте пить за легкую кончину его.

Государь улыбается с видом простодушным:

— Кончина легкая — благословение Господне, не всем дается. Иные в самом страшном виде на тот свет отходят. А о смерти своей всегда полезно помнить, этому и святые угодники поучают.

Цыклер опять изголяется:

— У еретиков, собак, немцам продавшимся, легкой кончины не бывает! Полно сим блядиным сынам христиан мучить.

Закипело все внутри Государя. Да разве один с девятью разбойниками сладит, да ещё слуг целый дом! Раздул гневно ноздри Государь, но вновь нашел в себе самообладания и в тон Цыклеру насмешливо ответил:

— Ну, а тебя, полковник, Христос десницей своей покроет и сохранит, яко же ты свят, словно агнец небесный? Так, что ль мыслишь? Я, промыслом и волею Божией на престол возведенный, буду по милости твоей в земле лежать, а под тобой, полковник, будет перина пуховая и возглавие? А евнухи станут опахивать твоё здоровье, чтобы мухи не кусали великого Государя? А как срать пойдешь, спальники подтирать твоё гузно угодливо будут? Ведаю, что для этого тебе трона хочется. А мне он нужен, чтобы Русь из темноты азиатской вывести, в коей коснеет она от века. Не дождемся, чтобы немец или лифляндец нас уважать стал, но бояться нас он будет. — Пётр громыхнул кулаком по столу. — Вот для того флот строю, для того детей боярских уму-разуму набираться на чужбину посылаю, для того силу копим.

Цыклер налился злобной кровью, ничего Петру не ответил, но негромко сказал Соковнину:

— Ну, Алёша, пора!

Историческая хроника

Яков Штелин, родившийся в мае 1709 года, искусствовед и гравер, профессор элоквенции (красноречия) и поэзии, уже в двадцать шесть лет ставший действительным членом Российской Академии наук, долгие годы записывал воспоминания о Петре тех, кто его лично знал. В 1786 году, сразу после смерти Штелина, вышло первое издание «Подлинных анекдотов Петра Великого, слышанные из уст знатных особ в Москве и Санкт-петербурге...».

Анекдот — на языке того времени — короткий рассказ о любопытном событии.

В этой книге, сразу же выдержавшей пять изданий, есть рассказ князя Ивана Трубецкого, ставшего впоследствии фельдмаршалом:

«Соковнин, не хотевший ещё дать приметить злодейский умысел, сказал: «Нет ещё!». Пётр вскочил с великой отважностью и, ударив Соковнина кулаком в лицо так, что тот упал, вскричал гневным голосом:

«Ежели тебе ещё не пора, сукин сын, так мне теперь пора».

В сию самую минуту, точно в одиннадцать часов, капитан гвардии Лопухин вошёл с вооруженными солдатами. Преступники тотчас все пали на землю, признавши себя виновными. Государь приказал им вязать друг друга. Потом обратился Государь к капитану и в первом жару дал ему пощечину, укоряя его, что он не пришел в назначенный час. Капитан вынул из кармана письменное повеление и показал его царю. Государь признался в своей ошибке, поцеловав капитана в лоб».

Как прекрасен русский первозданный язык!

Розыск

Пётр сам пытал Цыклера.

На дыбе тот оказался куда скромнее, чем за пьяным столом.

Государь усмехнулся:

— Так кто из нас царь первый? Кто воробей, а кто орёл?

— Празднословил я... — прохрипел Цыклер, висевший на дыбе с вывернутыми в суставах руками. — Всех заговорщиков назову. Ещё Ванька Милославский говорил: «Гадёныша ядовитого Петрушку придавить надо...»

Все показывали друг на друга, истязаний никто не вынес.

Лишь молодой красавец Федька Пушкин терпел дольше всех.

Выдержал он и дыбу, и битье кнутом. Но когда Емелька Свежев достал из жаркой печи раскаленные добела клещи и стал ими отламывать по кусочку ребра, то и Федька во всём повинился. Он выпил поднесенный молодым палачом Сысоем стакан водки — «облегчения тяготы ради» — и выдавил из себя: