Богатырёв увидал стражников, появившихся под ним внизу, их тёплые бараньи башлыки, услыхал веселые голоса. Не заметив его, они прошли дальше и скрылись за углом.

Теперь предстояло самое главное: пройти по узкому оконному наличнику, перебраться через широкий простенок, вновь пробраться, не грохнувшись с высоты, по следующему наличнику. Совершить такой фокус и цирковому акробату было бы вряд ли по силам, а громадному, весившему шесть с половиной пудов человеку и вовсе невозможно.

Но... Сбросив вниз шинель и даже перчатки, чтобы цепляться было удобней, Богатырёв начал свой беспримерный подвиг. Забыв про опасную высоту, он двинулся вперед, вплотную прижавшись к стене, не видя, лишь ощущая под ногами узкий металлический наличник. Кончики пальцев моментально одеревенели, почти не слушались, колени цеплялись за стену, ноги скользили, каждое мгновенье грозя сорваться...

И все же он дошел до нужного окна и постучал носком сапога (руки-то заняты!). В ответ — тишина. Тогда он грохнул сильней, готовый уже высадить стекло, ибо сил держаться более не оставалось, и застыл в ожидании.

И вдруг, словно волшебное видение, перед Богатырёвым возникла сама Императрица — в исподней рубахе, с подсвечником в руке, с изумленным лицом.

Он счастливо улыбнулся, губы его прошептали:

— Пусти!

Нахал

Малость подумав. Императрица решила: «А почему бы мне не пустить в спальню сего красавца?» Она не без труда раскрыла окно. В него влетел свежий ночной воздух и высоченный семеновец.

Оказавшись на паркете, галантно поклонился:

— Матушка, дозволь войти?

Она подумала: «Господи, как он похож на казнённого Монса! Только ростом выше, моложе годков на пятнадцать и лицом веселее». Вслух же сказала (и тон её был вполне обыденным, словно капитан явился на обычную аудиенцию в приемном зале):

— Ты зачем?

Гость невозмутимо продолжал:

— Матушка, явился согласно твоему приказу — я капитан семеновец Сергей Матвеевич Богатырёв. Прости, что вышла задержка: не привычен я к самой изумительной российской даме под караулом ходить.

Пришлось самого себя освобождать.

— Ах, ты тот самый нахал! Прикрой, Сергей Матвеевич, окно — дует, ведь. И, приперевшись бесстыдно в опочивальню к Императрице, на что ты теперь рассчитываешь?

— Матушка, я человек служивый, мне уставом рассуждать не положено. Ты приказала, я подчинился — вот стою пред тобою, и весь я в твоей, матушка, власти.

Императрица улыбнулась:

— Ты довольно находчив. Так дай совет одинокой женщине: что с тобой, нахал, теперь делать?

— Я бы приказал принести сюда ужин, бутылку рейнвейна, а там будет видно.

— Но что обо мне подумают во дворце?

— Матушка, мы живем не перед дворцовыми сплетниками, а перед лицом Господа Вседержителя. Он же повелевает быть ко всем несчастным снисходительным и без умеренности добрым.

— И чем же ты несчастен?

— А тем, матушка, что давно и безответно люблю тебя, и не только как Императрицу, а как самую завлекательную и красивую женщину.

— Нет, ты, Сергей Матвеевич, точно нахал! И всё врёшь небось.

— Позволь поцеловать твою туфельку, — Богатырёв приник к обутой в сафьяновый башмачок ноге, — и за это несказанное блаженство открою тебе всю правду.

— В чем твоя правда?

— А в том, матушка, что сам великий Государь Пётр Алексеевич, знавший толк в женской красоте, предпочел тебя всем остальным на свете. Это и есть высшее доказательство правдивости моих, матушка, слов.

Сорокадвухлетняя Императрица милостиво сим словам улыбнулась и сказала:

— Хорошо, я поступлю согласно твоему совету: прикажу принести ужин на двоих и две бутылки рейнвейна. Это и мое любимое вино. Но только есть условие...

— Какое, матушка?

— Чтоб ты, нахал, с одинокой женщиной был скромен.

Богатырёв отставил ногу и подкрутил усы.

— Среди гвардейцев Семёновского полка разные офицеры есть, но не сыщешь ни труса, ни дурака. Так что условие сие отметаю...

Императрица хитро посмотрела на гостя, усмехнулась:

— Ох уж эти бравые гвардейцы! Распустила я вас. Ну да ладно, не будешь покойник, так будешь полковник. То-то мои дуры фрейлины удивятся, когда завтра увидят тебя, нахала. И люто позавидуют. А стражу, коя тебя проспала, отправлю к Миниху канал рыть, пусть он их службе учит.

— Правильно, матушка! Они скверно тебя охраняли. Только у меня к тебе просьба будет: прикажи освободить лейтенанта Саню Лагуткина, командира караула, от которого я сбежал. Я рассказал ему про мои чувства к тебе, и он меня понял, не противился побегу, а дал себя привязать.

— Не успел ко мне войти, как с просьб начал?

— Не о себе хлопочу!

— Хорошо, о лейтенанте завтра распоряжусь. Только когда поешь, ты, нахальный капитан, и мне на один вопрос ответишь.

Карьера

Когда ужин закончился. Императрица этот вопрос задала:

— Скажи ка, капитан, сколько у меня во рту зубов? — и широко открыла рот.

Богатырёв ответил:

— Подожди, сосчитать следует. Такс! Кажется, матушка, все до единого —тридцать два-с!

— Отчитаешься мне за каждый.

— Матушка, я со всей охотой, да только нынешняя ночь коротка!

— Хорошо, пусть ещё на две разложим!

Через часа два в двери спальни тревожно застучали.

Государыня приказала:

— Лезь под кровать, майор, — и открыла дверь.

Крикнула: — Что беспокоите меня?

В дверях стояла служанка. Она с почтительным поклоном произнёсла:

— Государыня, под вашей спальней нынче граф Миних ночует. Прибежал, а сам испуженный. Речёт:

«Чтой-то с потолка лепнина сыплется?»

Государыня захлопнула перед носом служанки

дверь:

— Пошли вон, не отвлекайте!

Вернулась в спальню, приказала:

— Подполковник, вылезай, да не рушь дворец, осторожней действуй

Утром Императрица, утомленная, но счастливая, сказала:

— Полковник, я прощаю ваше преступление, а по вашей бедности дарю подмосковную деревеньку с двумя сотнями душ. Однако впредь будьте осторожней. Язык болтливый многих сгубил.

Как всегда бодрый, Богатырёв отвечал:

— Прости дерзость, матушка, но ты несешь ахинею, мой болтливый язык помог мне карьеру сделать. И примета оправдалась: кому в картах не везет, тому в амурах удача бывает.

Эпилог

Лейтенант Лагуткин был милостиво прощен Императрицей.

Жестокосердный Миних отличился не столь ратными подвигами, сколь своим вандализмом. В 1732 году, укрепляя Киев, он приказал взорвать часть знаменитых Золотых ворот, которые ещё в начале одиннадцатого века возвел князь Ярослав. Четырьмя годами позже приказал сжечь библиотеку древностей в Бахчисарае. Всякое зло обязательно наказывается:

благодетельная дочь Петра Елизавета отправила Миниха в двадцатилетнюю ссылку.

Удачливый карточный игрок майор Дубинин погиб в тридцать шестом году при взятии Перекопа.

Сухопутный фендрик Уткин, хотя и выслужил чин лейтенанта, но проворовался и с позором был изгнан из армии.

Что касается нового фаворита, то полковник Семёновского полка Богатырёв вскоре оказался в самом центре придворных интриг. Его приблизил к себе сам Меньшиков и об этом не пожалел: полковник оказал ему исключительные услуги, стал самым незаменимым человеком.

Тем более что главный враг светлейшего — могущественный обер-полицмейстер Антон Девиер жаждал погубить его.

Об этом — следующий рассказ.

ВЛАСТИТЕЛИ

История эта началась незадолго до смерти Екатерины. Апрельской ночью громыхнула гроза. По крышам Семёновских казарм мокро зашумело. Чернота ночи, глядевшая в высокие окна, вдруг ярко озарялась и где-то совсем рядом оглушительно лопался сухой треск.