– Умывайся, – подтолкнула меня Лариса к умывальнику. – Умывайся и пойдем, я тебе кое-что покажу.

Немного погодя мы уже шли в сторону кладбища. Она подвела меня к одной могиле, и я увидела фотографию на памятнике, а на фотографии та женщина, что ночью приходила к моему окну.

– Она? – спросила Лариса.

Я в ужасе утвердительно потрясла головой.

Взяв меня за руку, Лариса повела меня назад, домой. Зубы у меня стучали, как у пса, который ловит блох. Когда мы вошли в комнату, соседка стала рассказывать тихим, отреченным голосом о том, как после появления у ее окон умершей у нее погиб сын в армии, она заболела астмой и вообще всегда что-нибудь да случалось. И я вспомнила, как мы познакомились, когда она упала на лестничной площадке.

После этих событий покойница не появлялась, но я все равно все время думала о ней. Вы не поверите, но, все-таки не выдержав, я сама пошла к ней на кладбище. Страха в этот момент не было, возможно, потому, что был день и ярко светило солнце. Найдя ту нужную могилу, я остановилась у облезлой оградки. Могила заросла травой и выглядела заброшенной. Видимо, никто не навещал лежащую тут покойницу. Стараясь не глядеть на фотографию, я стала прибирать могилку, вырывая сухую траву и листья. Управившись, я все же решилась и стала внимательно рассматривать ту, которая была на фотографии. При свете солнца она не была страшной или опасной. Она была красива. Тонкие брови приподняты, как бы удивляясь тому, что она уже не живая. Головка ее слегка наклонена в сторону на изумительной аристократичной шейке. В декольте платья выглядывала грудь и кружева вокруг ворота подчеркивали ее красоту и совершенство. Я почувствовала потребность говорить и заговорила:

– Люба (имя я прочла на памятнике), ну скажи, чего ты хочешь? Разве я в чем-то виновата? Ты думаешь, я счастлива? И тут я стала говорить и говорить. Я теперь и не помню, что я говорила, но, видимо, все то, что измучило мое сердце. Наверное, со стороны я выглядела ужасно глупо. Если бы кто-то в этот момент наблюдал за мной, точно решил бы, что я не в себе. Но по мере того как я высказывала все, что меня терзало, мне становилось все легче и легче. Когда я уходила, то попрощалась с Любой как с очень давней подругой, с которой нас объединяла беда.

Только ее беда была в том, что у нее отнята жизнь и радость, которая у нее наверняка тоже была. Моя же беда была в том, о чем я вам уже рассказала. Ночью я видела сон, вроде в мою комнату вошла Люба, одета она была в платье с кружевами, в котором я ее видела на фото памятника. Люба села ко мне на кровать и стала говорить:

– Слушай и запоминай. Муж твой увезен в рефрижераторе к чеченцам в рабство. В этих машинах они возят овощи и фрукты на продажу. А когда возвращаются, то вывозят много людей, накачанных наркотиками и заваленных ящиками из-под фруктов. Они платят деньги на постах ГАИ, и потому их не проверяют. Пустые они никогда не ездят. Привозят много всякого народу, который потом работает на плантациях с коноплей и маком. Твоему мужу выбили глаз, у него отбиты почки. Он еще пока жив и работает. Их охраняют, поят отваром конопли. Разум у них от этого гаснет, они превращаются в нелюдей. Ты никогда не увидишься со своим мужем, он умрет в рабстве. Ты продай свою квартиру похоронному агентству и купи квартиру в другом месте. У тебя никогда больше не будет мужа, но дети твои с тобой будут до конца. Прощай.

Сказав так, она исчезла, словно растаяла. Застонав (я это услышала), я проснулась. Сон свой (или не сон?) я так отчетливо и ясно видела, что помню абсолютно все: запах ветхости, прелости и земли, который присутствовал при появлении Любы. Он все еще витал вокруг меня, как будто она до сих пор была рядом.

Прошло два дня. Ко мне пришли из похоронного агентства, мужчина и женщина. Они стали меня уговаривать продать для их офиса мою квартиру. Говорили, что хотят весь первый этаж перестроить под магазин ритуальных принадлежностей. По их словам я поняла, что все жители с радостью согласились. Как быстро слова Любы сбылись. Позже я переехала в другой район. Агентство недвижимости подобрало нам недорогую и неплохую квартиру. Я с ужасом вспоминаю дом у кладбища.

Еще при бабушке мне довелось услышать множество страшных историй, которые происходили с теми, кто жил рядом с кладбищем.

Ко мне также обращались многие с просьбой разъяснить, что же с ними происходило и почему. Особенно мне было жаль одного кладбищенского сторожа Михаила. Он рассказывал о том, что по глупости проиграл на вокзале все деньги в колпачки. Все деньги, вырученные за проданный дом в Казахстане. Не купив из-за этого дом вместо проданного и оставшись без жилья, Михаил устроился сторожем на кладбище. На третий день ночью к нему в сторожку вошел мужчина, хотя Михаил хорошо помнил, что запирал дверь на щеколду. Гость сел за стол и, достав карты из-за пазухи, стал их тасовать и вытягивать по одной карте на стол. Посчитав пальцем знаки на вытащенных им картах, он сказал:

– Завтра будет четыре покойника: двое мужчин, бабка и ребенок. Сказав так, он встал и вышел. Обмерев от страха, Михаил, не шевелясь, лежал на кровати, весь в холодном поту, пока его не сморил сон. На другой день и вправду было четверо похорон. Сторож сам обычно отмечает в реестре «прибывших» покойников. К вечеру он напился. Ему подавали водку при похоронах. Он лег и уснул. Проснулся он среди ночи, в комнате горел свет и за столом сидел все тот же мужик в коричневом пиджаке. Те же карты мелькали в его пальцах. Разложив их, он ткнул в знаки, а затем короля и даму, говоря при этом:

– Один будет безродный, два утопленника и баба, не сумевшая разродиться.

Михаил в ужасе закрыл глаза, а когда открыл, комната была пуста. И опять слова ночного гостя сбылись. В этот день хоронили двух друзей, которые по пьянке перевернулись в лодке и утонули. Привезли и безродного из морга. Михаил наблюдал, как того небрежно чуть ли не сбросили в яму, засыпали бедолагу, а затем прибили номер на столбике вместо имени и фамилии.

Последней в тот день привезли сорокапятилетнюю женщину, которая из-за поздних родов не разродилась и умерла.

Сходив к ближайшему автомату, Михаил позвонил в свою контору и спросил, куда делся сторож, который был до него. Ему ответили, что он умер. Его нашли мертвым в сторожке за столом. Наверное, перебрал, вот сердце и прихватило, дополнил свой рассказ тот, с кем он говорил по телефону. «Ну да, как же, перебрал», – подумал

Михаил и побрел к себе в сторожку. Он решил не спать и не спал. Где-то часа в три ночи дверь отворилась, брякнув щеколдой, которую до этого Михаил самолично закрыл. Сев за стол, мужик, как и всегда, достал карты и, не глядя на лежавшего на постели сторожа, сказал:

– Завтра будет урожайный день, – и стал перечислять тех, кого привезут хоронить и отчего кто умер.

Конечно же, все так и было. Михаил стал проверять новые и все старые могилы. Сам того не сознавая, он искал на памятнике фотографию ночного гостя и нашел... Прочитав фамилию и номер на оградке, а также квартал, он чуть ли не бегом побежал к сторожке. Там стал лихорадочно искать в журнале запись под этим номером и фамилией. В графе, где указана причина смерти, он прочитал о том, что Илья (так звали покойника) покончил жизнь самоубийством.

«Вот оно что! Душа неприкаянная, места не найдет, не принимают его. Вот он и бродит», – решил Михаил. Собравшись, он поехал в церковь. Там он стоял и мялся, не зная, кому, какому святому поставить свечку, чтоб оградить себя от душегубца. Оглядевшись, он почему-то выбрал меня. Подойдя, он спросил, кому поставить свечку, чтобы покойник к нему не ходил. На улице, когда мы вышли из церкви, он все подробно мне рассказал. Во время рассказа от сильного волнения голос его прерывался, руки дрожали. Не стесняясь меня, он плакал, найдя наконец слушателя его трагедии. Я дала Михаилу адрес, и мы условились о встрече. Уходя, он обронил: «Сердце мне подсказывает, что нынче меня Илья заберет». Больше я Михаила не видела.

Оберег читают, обходя окна и двери, крестя их перстами. Ходить нужно задом наперед. Необходимо также иметь над дверьми распятие.