– По-моему, Леха писал, что-то типа поменяю ногу на новые кроссовки. А что?

– Андрей, а кроссовки ему купили? – спросил я.

– Да, ему мать купила. А что? – И замолчал. Видимо, понял некую связь между тем, что произошло.

– А ты-то, ты-то что написал? – спросил я его.

– Я написал, что меняю жизнь на пятерку по математике.

Тогда я ему говорю:

– Андрей, подумай, что-то происходит после того дня. Лехе купили кроссовки, а на другой день ему отрезало ногу трамваем. Максим умер, получив травму головы, а ведь он в объявлении предлагал отдать голову. Ты можешь не верить, но сегодня я видел кого-то. Приходи, я тебе кое-что расскажу.

– А ведь я сегодня получил пятерку по математике. Я сейчас к тебе прибегу, – сказал Андрей и положил трубку.

Но он не пришел, его нашли на другой день на заброшенном пустыре.

Когда я об этом узнал, со мной была истерика. Я лежал в больнице, меня лечили от нервного срыва. Мой лечащий врач, психиатр, запретил мне думать об объявлениях. Сказал, что это случайное совпадение. Сказал, что я никогда не выйду из кризиса, если буду постоянно думать об этом.

Меня лечили гипнозом, внушением. Кроме того, время тоже хорошо лечит. Я стал забывать тот необъяснимый кошмар.

Прошли годы. Я выучился. Судьба была ко мне ласкова и добра. И щедра. Я стал президентом банка. У меня есть жена, сын и много денег.

А написал я это письмо потому, что неделю назад увидел из окна своей машины того человека в толпе. Он помахал мне рукой и пальцем ткнул в часы. Я не мог ошибиться.

Я узнал бы его среди тысячи людей. К тому же послезавтра исполнится двенадцать лет после того, как все это произошло. Его жест с часами был очень выразительным, я воспринял его как предупреждение. У меня есть миллион долларов, значит, пора платить по счетам.

Вы получите это письмо в том случае, если меня не станет, но в душе я страстно надеюсь, что все будет хорошо.

У моей жены есть ваши книги, она вас боготворит. Я их тоже прочел, но не все. Если что, помолитесь о моей душе, проданной дьяволу за миллион долларов».

Это письмо я получила. Оно было заклеено и вложено в большой конверт, где лежала еще записка от жены этого человека:

«Наталья Николаевна, моего мужа застрелили из автомата. Я нашла это письмо. На нем было написано: переслать в случае смерти Вам.

Прошу не указывать нашей фамилии».

Иногда мы не думаем, что говорим. Запросто можем ляпнуть в жару: «Душу бы отдал за стакан воды». И если этот человек когда-нибудь утонет, то никто не догадается, почему так произошло. Или влюбленный для яркости слов говорит любимой: «Я за тебя душу отдам!» Глядишь, а она рано вдовой стала...

Если вдруг подобное сорвалось у вас с языка, произнесите снятие заклятья с души.

Знаменуюсь я, раб Божий (имя),

Богом данной душой,

Искупленной кровью за ее вечность.

Господние силы со мной нерушимы.

Ангел Хранитель, преданный мне

На сохраненье души,

Запрети мне дати дьяволу

То, что сохраняешь ты сам.

Бесов, гони и их царя

С платой его и казной.

Во веки веков присягаю я вере Христа.

И славься и сияй имя Господа и

Спасителя.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Аминь. Аминь. Аминь.

Из письма:

«...Моя комната потребовалась моей соседке для ее родных. Я не согласилась продавать ее или меняться, тогда она стала меня изводить. Перед этим она все же, видимо, хотела еще раз поговорить со мной. Зашла, села и говорит:

– Ты толкаешь меня на грех. Ну почему ты не хочешь уехать? Мы подобрали тебе такую же комнату, как и твоя, только в другом районе. Что ты тут живешь на подселении, что там будешь жить, какая тебе разница? Вещи твои мы перевезем за наш счет, я тебе еще дам вещей в придачу. Давай все решим миром, по-хорошему.

А я ей говорю:

– Надя, Надюша, дай мне дожить в своей комнате. Я ведь здесь сорок лет прожила. Мужа схоронила, дай и мне здесь умереть. Я понимаю, что тебе будет лучше на подселении с родней, чем с чужой, но я-то здесь при чем? Я ведь вперед тебя сюда заехала, когда тебя еще на свете не было, моя мама здесь жила, дочь-покойница. Ну что ты к этой комнате привязалась? Обменивайся сама на другую, а я уж отсюда только на кладбище пойду. Подружки мои, старушки, тоже здесь живут, а там я совсем одна буду. Здесь, если заболею, так хоть знакомые зайдут, а там умру и знать никто не будет.

Сижу перед ней и плачу, а она слез моих не замечает. Вижу, злится, сейчас опять орать начнет, а я ее, когда она кричит, боюсь очень.

Но еще больше боюсь переезда, места нового, где уже ничто мне не напомнит о прожитой жизни. Я всегда считала себя образованным и интеллигентным человеком. В моей семье не принято было говорить громко, а тем более кричать. А Надя, чуть что, орет, пихает меня в мою комнату. И все же я не хочу переезжать. И решила во что бы то ни стало выдержать ее напор, перетерпеть, лишь бы остаться у себя дома.

Но Надя не закричала, как я думала, а, прищурившись, стала тихо мне угрожать.

Говорит мне: «Если ты сдохнешь, то твоя комната все равно перейдет мне. А ты скоро сдохнешь! Не хотела я брать грех на душу, но ты сама меня на это толкаешь. Ну, молись, последние месяцы шаркаешь по земле!»

И ушла.

Я перевела дух – пронесло. Может, позлится, да и дальше жить будем.

Вечером захожу я на кухню, а там большой медный крест стоит. У креста лежит моя фотография (где только она ее взяла?). И свечи стоят. Горят они и сильно трещат. Даже окна запотели. На блюдце горсть кутьи лежит. Мне стало дурно от того, что я увидела.

Переобулась я и спустилась к соседке, хотела ее позвать, чтобы она посмотрела, что Надя удумала. Соседка поднимается со мной, успокаивает меня. Заходим на кухню, а там ничего нет. Чисто. Я говорю соседке, мол, честное слово, было все так, как я рассказывала.

Тут слышим входную дверь ключом открывают. Входит Надя с сумками. В сумках хлеб, продукты. Соседка посмотрела на меня и засобиралась уходить. Вижу, не поверила она мне...

Через час сижу в своей комнате и слышу, вроде как тихонько поет кто-то. Подошла к двери, прислушалась и обомлела: песни-то отпевальные. Решилась я выйти на кухню, смотрю, опять все стоит на столе, как и раньше. Свечи трещат, а Надя в черном платке по книге отпевает.

Я уже говорила, что боюсь свою молодую соседку. А тут, увидев такое, и задом, задом – и опять в свою комнату.

Потом у дверей своих обнаружила землю, видно, Надя с отпевания покойника принесла.

Ночью вижу сон. Идут трое: муж, свекровь, дочь (все они покойные). Муж подходит ко мне и говорит:

– Машенька, собирайся к нам. А я ему в ответ:

– Нет, я не хочу, пожить мне еще хочется. Свекровь головой качает, руку поднимает и говорит:

– А ты погляди туда, видишь, как она хлопочет, даже ночью не спит, а у твоей кровати стоит.

Я спрашиваю:

– Кто? Где? – и просыпаюсь.

Вижу, перед моей кроватью стоит Надя со свечой и что-то шепчет, но так тихо, что еле слышно. Я замахала:

– Иди, Надя, в свою комнату. как ты зашла? Я что, не закрывалась?

Она молча ушла, ни слова вслух не сказала. И от этого мне еще страшней стало, ведь не в ее характере молчать. Значит, что-то соблюдает.

Встала я, закрыла за ней дверь на щеколду, поворачиваюсь, а на моей кровати сидит женщина – точь в точь я. И рубаха такая же и косицы седые. Как мое отражение. Я помню, моя бабушка, когда еще живая была, рассказывала мне о двойниках. Кто своего двойника увидит, тот не жилец на свете. А самое главное, с ним нельзя заговаривать, а то в тот же миг преставишься.