Лёха мог улыбаться здесь, хоть он и в Зоне улыбался, но там лишь для того, чтобы не увязнуть во всей той мути и постоянной погоне за артефактами, вечной игре в русскую рулетку со всем, что тебя окружает, - здесь он улыбался спокойно, искренне. Даже лицо менялось, и взгляд - Лёха правда этого не замечал. В городке был улётный бар; имелась возможность сбыть хабар некоторым личностям-торговцам, причём давали больше, чем по ту сторону Кордона - оно и понятно, там ещё некоторые средства уходят у барыг, чтобы доставить улов наружу, за Периметр (если они тот улов не перепродают сразу же).

   Существование Лёхи-Ярого протекало в таком ключе, между двумя золами. Но вот парадокс - без одного и другого бы не было.

  2

  Люда преодолела Могильник абсолютно беспрепятственно, а все благодаря чудо-арту. Изумительный Синий Кулон показался ей живым, ведь он пульсировал в такт ее сердцу и чувствовал ее рвение; Кулон направлял "фээсбэшницу" верным маршрутом на ментальном и интуитивном уровнях с помощью телепатии, и ни разу не подвёл хозяйку. Казалось бы, сумасбродными тропами шагала Люда, но нет, выяснялось, что ни одна аномалия, коих в этой локации как песчинок на пляже, не преграждает путь, а привычные муты разом куда-то подевались. Да, Кулон был близок к тому, чтобы стать частью Люды, и вечно вести её такими нестандартными, извилистыми дорожками. Он заставил её вспомнить о внуке и ещё больше захотеть его спасения, он поддерживал Неву с тех самых пор, как та нашла его в яме, и встреча эта двух радикально отличающихся форм жизни явно не вписывалась в интриги майора Селенина. Кулон довёл владелицу до места, где должна была состояться встреча с "должниками", и соответственно передача досье.

  Но здесь кое-что пошло не так. Кулон вдруг воспротивился тому, чтобы Люда шла в деревню, где с Селениным они забили стрелу, вся его натура вдруг однозначно восстала против рвения Людмилы. Артефакт буквально не пускал её к внуку, давя на её сознание! Люда рассердилась и убрала Синий Кулон, болтавшийся у неё на шее, в тройной контейнер для аномал-образований, приобретённый на "долговской" базе, и стала спускаться к долине с холма, разделявшего трухлявую деревушку и местность, обозначаемую на картах как Могильник.

  Люда совершила легендарный подвиг, разом преодолев две непроходимые локации, и теперь собиралась забрать награду. Не вышло... Люда помахала рукой Тёртому, молодому шестнадцатилетке, встречаемого ей также у "Долга", подобные Селенину использовали таких легко идеализируемых юнцов в качестве пушечного мяса. Тот был один, слонялся рядом с одним из домов - место, конечно, неподходящее, укрытий нормальных нет, пространство как на ладони, везде какой-то хлам и много укромных закутков, где любой может организовать для путника ловушку - от бюрера до наймитов. Тёртый поприветствовал Люду, и было хотел отдать ей папку с досье, но залихватски присвистнул выстрел, произведённый с должным умением, и Тёртому довести своё действие до конца было не суждено, ведь он как-то не по-голливудски и жутковато рухнул вниз прямо перед взором Люды...

  А пуля убийцей была уготована для неё.

  3

  БОЛЬ. БОЛЬ. БОЛЬ.

  Каждый сантиметр тела стонал, кожные покровы горели, в глазах всё размывалось, а внутренние органы будто вскрывали остриём меча, да ещё с особенным садизмом, медленно и без анестезии. Гугов сопротивлялся всему сразу, он вскочил, пошатываясь, на ноги - хотелось за что-нибудь держаться, но стены были слишком, слишком далеко, чтобы до них достать. Авраам Вентонович очутился в комнате без окон, без дверей; кроме него в ней не было ничего-никого. В этом странном помещении царствовала абсолютная темень, она охватывала тут всё и висела везде, а рваться куда-либо было бесполезным. Гугов сдался и лёг на пол, и Боль атаковала с новым напором. Теперь она всерьёз собралась растереть его в порошок и всосать в себя; Аврааму эта перспектива не казалась радужной, хотя других пока было не видать.

  Когда у человека что-то ужасно болит, он готов отдать всё, только бы терзания прекратились; ни о чём ином, кроме как о своих мучениях, он думать не в состоянии. Скорее бы она отпустила меня и ушла восвояси, думает он, а то я не вытерплю. Хочется одного - чтобы всё прошло, завершилось. Но не проходит; боль никуда не исчезнет, пока ты не совершишь чего-то, не доберёшься до ключевой точки. Может, надо выпить аспирин или активированный уголь. Может, просто забыть о боли, переключиться, и пытка пройдёт. А бывает, ты ползёшь по окопу, волоча за собой собственные кишки, и, казалось бы, туманом застлан взор, в голове приятная муть, а дышать и делать лишние движения невероятно тяжко и болезненно - кажется, от тебя требуется всего-то смиренно принять свою участь. Но ты чувствуешь полную уверенность в том, что сейчас непременно должен свершить подвиг или спасти кого-то. А затем, уже закончив с решением важных вопросов и поставленной одной необходимой-пренеобходимой приоритетной задачей, даёшь себе - нет, не себе, лишь телу, - полностью погибнуть. Гугов не дался личным кошмарам ни в какую, и даже сумел не стать хавчиком змею. Неужто Боль его одолеет? Вот бы закричать, как тогда, да голосовые связки вышли из строя. Сейчас Авраам был полностью одинок, в этом уголке мироздания они с Болью сошлись наедине.

  "Уйди", - подумал Гугов. Враг на пару десятых долей минуты поколебался и замедлил своё наступление, но хватку и то не ослабил. А затем принялся опять убивать Авраама. Тот вдруг забился, поскольку почувствовал, что вот-вот обмякнет, и сердечная мышца прекратит сокращаться. Нападки противника сопровождались каждая такой исключительной порцией острой боли, что не будь Авраам здесь, будь он в привычной реальности, давно бы отключился, пусть бы и от шока, но здесь Боль поймала его и не упускает своего шанса. В том мире, боль Гугову не казалась чем-то таким уж грозным и непреодолимым, потому что там он плавал на зыбкой грани между сном и действительностью - стоило ему уснуть или проснуться, как он избегал справедливой кары. Да и боль всё же не была там действительно самым страшным, были вещи куда более опустошающие. Но здесь, где всё едино, он не отвяжется от своей хозяйки и не денется никуда. А раз так...

  Авраам расслабился. Всё равно он уже проиграл, а значит, следует достойно принять смерть и не выпендриваться. Не показывать себя очередной жертвой. Это стоило немалых усилий, но он постарался и... улыбнулся своей губительнице. Пусть... И тогда он понял, что однообразные приступы-то можно переносить. Сжав зубы, широко распахнув глаза, но переносить, а не сворачиваться в жалкий комок, дрожать и бесшумно скулить. На, подавись.

  ...Боль покинула его так же спешно, как нахлынула. Гугов с блаженным спокойствием растаял в черноте, зная, что где-то позже вспыхнет, воротившись из внепространства, тихая, белая звёздочка его души. Он победил.

  Пассаж четырнадцать. Меня ждёт пучина,

  их - разврат бездумия

  1

  Ярый и Кисель хмуро и быстро шагали по лесу. С Киселём вроде всё обошлось: Ярый подцепил его стволом пулемёта и сталкер выбрался из "шипучки". Согласно легенде Градуса, озёрные твари пределы Славянского не покидали, истребитель безнадёжно отстал, поскольку парочка уже довольно далеко смылась от обрывистого берега, - чем не повод для радости? Но Ярого беспокоили два факта.

   Первое - "чеснок" известил их о надвигающейся опасности, но при встрече с Королём Псевдогигантов артефакт молчал. Неужели вмешалась Зона? Значит, Она не хочет, чтобы Ярый выкарабкался? В таком случае бейся не бейся, а в итоге всё равно крышка. Но в принципе эти предрассудки - чушь. Когда псевдогигантище напал, Ярый мог и не ощутить вибрацию арта.

   Второе - небо порозовело, облачка налились свинцом. Надвигался нежданный-негаданный Выброс. "Красные ночи" Зоны их ещё называют, главная достопримечательность, ага. По подсчётам Ярого, Выброс должен был произойти лишь дня через два, и переждать его сталкер собирался на Янтаре, в лагере Сахарова. Последний Выброс сталкер пересидел на Болотах у Покойничка, торговца мелкого, да с группой Оладушка. Где спрятаться? Был тут недалеко бар сталкерский, "Гамбит" назывался, вроде как раз под Янтарём... Вот туда-то и шли сталкеры. Да, умеет же Зона сюрпризы подкидывать...