Ставр подумал, что для этого ей пришлось бы ре­шить, с кем из них двоих она собирается жить, но вслух ничего не сказал.

Днем на реке они наловили рыбы, теперь Ставр и Шуракен взялись ее чистить. Женя, которой джен­тльмены не позволили пачкать руки в рыбьей чешуе и потрохах, сидела на нагретых солнцем мостках и развлекала их разговором. Вдруг Шуракен заметил, что она замолчала. Он глянул на Женю и увидел, что она смотрит на Ставра. Смотрела она иначе, чем обычно. Сердце Шуракена болезненно сжалось. Он полюбил Женю с того первого дня, когда ее увидел, но он был не из тех, кто выставляет свои чувства на­показ. Чем сильней любил, тем глубже прятал свою любовь.

В избе была русская печь, но уху решили варить на костре. Вскоре стемнело. Шуракен постелил для Жени на землю волчью шкуру. Разлили по мискам уху и водку по кружкам.

— За тебя, Женечка, — сказал Шуракен. — За твое поступление и за то, чтобы ты всегда добива­лась всего, чего хочешь.

— Спасибо, Саша, но я не хочу сейчас думать ни о чем таком важном и пить за это не хочу. Сегодня был такой счастливый день. Я пью за вас, мальчики. Если бы не вы, этого дня не было бы в моей жизни, и вообще меня даже на свете не было бы. Ставр насмешливо взглянул на нее.

— Вот только не надо культивировать в себе ком­плекс благодарности, — сказал он наставительно. — Сударыня, вырвать вас из лап злодеев было честью для нас. 

— Глупая шутка, Егор. Ты забыл, что Павел Пет­рович погиб? Он стольким людям спас жизнь, иног­да делал просто невозможное. И он верил в меня, считал, я тоже смогу стать хорошим хирургом.

— Вот этого я все-таки не понимаю, — заметил Шуракен. — Хирургия — мужская специальность.

— Женечка, радость моя, объясни, как тебе в го­лову пришла идея зарабатывать себе на пропитание ножом? — подхватил тему Ставр.

— То есть скальпелем? Ну не знаю, стоит ли при­знаваться? Это ужасно глупо.

— Кто бы сомневался! Любая хорошая мечта все­гда имеет в основе какую-нибудь отменную глупость. Пример перед тобой, даже два примера. Так что ве­шай — не стыдись.

— Я влюбилась в отца моей школьной подруги. А он был хирургом. Лучшим у нас в Омске. В нем было что-то такое... не знаю... Он казался мне не та­ким, как все, — какой-то исключительной личнос-таю. Я все время думала, как привлечь его внима­ние. И придумала — поступила в медучилище. Воображала, как приду работать к нему в бригаду, как он оценит меня, поймет, какое я сокровище. И я стану его ассистенткой.

— Ассистенткой? — усомнился Ставр. — А не возлюбленной?

— Нет. Это ведь была идеальная любовь.

— Почему тогда ты не осталась в Омске и не при­шла работать к нему в бригаду, как мечтала? — серьезно спросил Шуракен.

— Он умер.

Шуракен посмотрел на Женю, искренне сочув­ствуя ей, — девушка потеряла свою первую любовь. Ставр взглянул вопросительно: интуиция подсказы­вала ему, что смерть героя первого ее романа — это еще не все.

— Значит, он умер, — сказал Ставр. — Но смерть героя была не самым большим твоим разочаровани­ем, ведь так?

Женя вызывающе посмотрела на Ставра:

— Его нашли с любовницей в гараже. Зимой у нас бывают ужасные морозы, и он оставил двигатель машины включенным.

— Бедная Ассоль. Паруса оказались серыми и к тому же в подозрительных пятнах.

— Егор... — В голосе Шуракена прозвучало не­шуточное предупреждение.

— Зря я все это рассказала. Только настроение себе испортила. — Женя встала и пошла к избе.

Шуракен молчал, остро переживая обиду Жени. Если бы не Ставр, а кто-нибудь другой позволил бы себе обидеть ее, все было бы совершенно по-другому. Но затевать драку со Ставром Шуракен не мог ни при каких обстоятельствах. Его разрывали противоречи- вые чувства — любовь к женщине и любовь к другу.

— Надо подбросить дров в костер, — сказал Ставр так, словно ничего не произошло. Он сожа­лел, что обидел друзей, и хотел теперь втянуть Шу­ракена в разговор, разрядить обстановку.

— Не надо, — не глядя на него, ответил Шура­кен. — Уже поздно.

— Ну хорошо, я не прав. Пойду извинюсь Ставр встал и пошел в избу. Шуракен остался си­деть у костра, который уже превратился в кучу тле­ющих углей. Он смотрел, и его завораживала игра пламени. Пора было гасить костер, но Шуракен все медлил заливать эту пламенную жизнь водой.

А Женя сидела на табуретке у печи, едва сдержи­вая злые слезы. Ставр с порога посмотрел на нее ви­новато и ласково. Затем шагнул к ней и опустился на колени. Возле печи лежал топор. Ставр взял его и подал Жене, положив при этом голову на ее колени. Женя почти с досадой вырвала топор у него из рук — нашел чем играть, дурак! Но вдруг, неожиданно даже для себя самой, подняла его голову и поцеловала в губы.

— Егор...

Шуракен наконец залил костер и пошел в избу. Поднялся по лестнице на веранду, хотел уже войти в комнату, но тут вдруг почувствовал, что за дверью что-то происходит. В тишине, наполненной звуками ноч­ной жизни леса, послышались нежный стон и прерывистое дыхание. Теряя над собой контроль от гне­ва и обиды, Шуракен сделал шаг вперед и распахнул дверь. Нет, ему не померещилось: Ставр и Женя целовались на лежанке, накрытой медвежьей шкурой.

Шуракен прикрыл дверь. На лбу его выступили капли пота. Казалось, здесь, в избе, под слишком низким для его роста потолком, Шуракену нечем ды­шать. Он осмотрелся, ища что-то. У окна на грубо сколоченном столе, предназначенном для чистки, ремонта и перезарядки оружия, лежало ружье. Шу­ракен взял его.

Ставр, словно хребтом почувствовав это движе­ние, оторвался от губ Жени. Он замер, даже не при­слушиваясь, а как зверь, всем телом ощущая про­странство вокруг себя.

Шуракен вышел из избы и бросился в черную чащу леса.

Женя обняла Ставра и притянула его к себе.

Утром Ставр сидел на крыльце, курил и смотрел, как клубится туман. Он ждал Шуракена. Тот подо­шел и остановился у крыльца. Они долго молча смот­рели друг другу в глаза, ведя мысленный поединок. Наконец Ставр протянул пачку, и Шуракен взял си­гарету.

— Я не буду оправдываться, — произнес Ставр.

— На кой хрен мне твои оправдания? Она сама выбрала.

— Все условия договора были соблюдены. Или я должен был получить твое разрешение?

— Да пошел ты...

Женя открыла дверь и осталась стоять на поро­ге, прислонившись плечом к косяку. Шуракен бро­сил на нее короткий взгляд; он стыдился выдать свою боль и свою любовь к ней. Так ничего и не сказав, Шуракен вытащил из-под крыльца канистру с горю-

там для лодочного мотора и пошел к привязанной к мосткам лодке.

— Егор, что происходит? — спросила с тревогой Женя.

— Пора возвращаться в Москву.

Женя села на крыльцо рядом со Ставром. Он об­нял ее за плечи. Вдвоем они печально смотрели, как Шуракен идет по мосткам к покачивающейся на спо­койной волне лодке. Над водой клубился туман, и казалось, что он идет над кипящей водой.

После возвращения в Москву жизнь снова вош­ла в наезженную колею. Сашка Гайдамак не делился ни с кем своими переживаниями, боль безответной любви он глушил работой. На его месте обычный че­ловек, не способный справляться со своими эмоци­ями, впал бы в депрессию, запил, поссорился бы с другом, возненавидел любимую или нашел случай­ную жертву, на которой начал бы вымещать соб­ственную неудачу. Но Гайдамак был натурой цель­ной и волевой, а кроме того, он обладал врожден­ным благородством и чувством справедливости. Он считал, что любовь к Жене — это только его соб­ственная проблема, и он не имеет права превращать свои чувства в проблему для друзей.

Егор оказался самым неподходящим человеком для Жени. Он мог дать ей только интересный секс, игру, приключение. А она хотела тихого счастья в ломе, полном детей. Но Егор вырос в брутальном мире исключительно мужских интересов. После гибели его матери женщины в доме генерала Осоргина появлялись только в роли нянек и домработниц. Но у Егора все же было свое представление о семейной жизни — он точно знал, что не позволит втянуть себя в это тос­кливое мероприятие, о котором мечтала Женя. Всего этого она не понимала. Она была еще слишком юной, и любовь была для нее самым главным в жизни.