Рано утром Люба стояла на крыльце почтового отделения села Убугун, настойчиво тарабаня в не поддающиеся ее напору крепко сколоченные двери. Как документальное свидетельство она держала в руке развернутый бланк телеграммы. Убедившись в бесполезности своих попыток, Люба сняла с плеч вещевой мешок, опустила его на крыльцо и села рядом на последнюю ступеньку. Немного помедлив, она расстегнула самый большой карман мешка, вытащила оттуда краюху хлеба и кусок колбасы и, поочередно откусывая от того и другого, принялась завтракать, чтобы скоротать время до открытия почты. На запах колбасы из-под крыльца вылез лохматый пес, до того себя не обнаруживавший. Он уселся против Любы, склонив набок добродушную собачью голову с отвисшими ушами, и нетерпеливо постукивал хвостом. Люба отломила кусок хлеба и бросила псу. Тот на лету поймал подачку, затем выпустил ее и, зажав хлеб между лапами, укоризненно посмотрел на девушку. Люба поняла значение его взгляда, разделила колбасу и протянула псу один кусок. Укоризна в собачьем взгляде сменилась симпатией. Потеплело на душе и у Любы. «Нашлась живая душа в Убугуне, которой я оказалась полезной», — подумала она, кусая хлеб. Внезапно дремота сковала веки девушки, и, прижавшись виском к дверной притолоке, она уснула.

«Начальнику конторы связи Присаянского района от заведующего почтовым отделением села Убугун.

Довожу да Вашего сведения, что 25 числа августа месяца 19… года почтовое отделение села Убугун было открыто с опозданием на 20 минут. Придя утром на работу за десять минут до открытия почты, я обнаружил следующее: на крыльце в сонном состоянии находился человек юного возраста, охраняемый бродячим псом, кличка которого не установлена. При моей попытке взойти на крыльцо пес издал рычание и всем своим видом показал, что готов нанести мне телесное повреждение путем укуса. Рычание продолжалось до тех пор, пока неизвестная девица не проснулась, после чего оно обратилось в радостный собачин визг. Девица, личность которой была установлена при помощи подоспевшего по моему вызову участкового уполномоченного милиции младшего лейтенанта товарища Алешкина И. И., оказалась внучкой известного профессора геолога М. X. Котова Любовью Котовой и незамедлительно потребовала указать ей местонахождение экспедиции, возглавляемой ее дедом, и предъявила телеграмму, посланную с нашего почтового отделения и подписанную, по мнению получателя, искаженной фамилией ее деда. Дежурная телефонистка разъяснила заявительнице, что телеграмму подавал вовсе не пожилой человек, а гражданин совершенно противоположного возраста, подписавшийся «Костя», а на подлинном бланке стояла его фамилия — Голубев.

Гражданке Котовой был сообщен адрес подателя телеграммы, по которому она и последовала в сопровождении участкового тов. Алешкина к месту жительства врача Ольги Архиповны Кухтаревой, приютившей вышеупомянутого К. Голубева.

Докладывая о вышеизложенном, прошу Вашего ходатайства перед районными организациями о принятии постановления об уничтожении бродячих собак, дабы почтовые учреждения могли обеспечить своевременное обслуживание клиентуры всеми средствами связи. Зав. п/о села Убугун (подпись)».

Дмитрий бережно нес темно-зеленую бутылку, прижимая ее обеими руками к груди. Таня еле поспевала за ним. Дмитрий почти бежал, не обращая внимания на гибкие березовые ветви, больно хлеставшие его по обнаженным рукам. У окопа бутылку вскрыть не удалось. Пробка была вдавлена вровень с горлышком, разбивать бутылку не хотелось.

— Бутылка — память о деде-партизане, — говорил Дмитрий. — Ей место в музее.

Форма бутылки, цвет, непонятные буквы на дне не оставляли сомнения в том, что ее возраст исчисляется десятками лет.

Темное стекло скрывало очертания предмета в бутылке. Скорее всего это было туго свернутое в трубочку письмо.

Дмитрий торопливо отворил калитку дома Кухтаревых.

— Танюшка, штопор, — попросил он, как только они переступили порог кухни.

Затвердевшая пробка никак не поддавалась штопору, годы сцементировали ее, словно припаяли к тесному горлышку. И только после сильного нагрева на огне пробка неожиданно съежилась и провалилась на дно бутылки. В тот же миг Дмитрий вытряхнул таинственный предмет.

Осторожно разрезав нитки, Дмитрий и Таня увидели, как сверток, освобожденный от пут, развернулся, словно пружина, раздался в ширину.

— Кусок сыромятины. Ого! Что-то интересное, — воскликнула Таня.

— Не спеши, — одернул ее снова Дмитрий, разворачивая и разглаживая на столе спрессованный временем кусок кожи. Он мелкими гвоздиками приколол кожу к сиденью табуретки, ровно натянул углы так, чтобы можно было рассмотреть изображение, нанесенное какой-то несмываемой краской на гладкой стороне сыромяти. Таня своими неуклюжими попытками помочь только мешала Дмитрию, и он отослал ее в другую комнату.

— Таня, — громким шепотом позвал он девушку. — Подай мне полевую сумку.

Таня как будто ждала этой команды.

Минуту-другую Дмитрий сличал схему с картой.

— Совпадает! — закричал он и закрутил Таню в диком танце.

— Что совпадает?

— Все, все, буквально все!

И Дмитрий совершенно разумно и толково разъяснил:

— Смотри, Танюша, это Крутая, а это ее приток Шулак… Здесь они сливаются. Справа отроги Саян, ниже Тургинская долина. Тут броды и переходы. Один из крестиков или зимовье, или золотая жила. Все это надо проверить на месте… — Дмитрий захлебывался, не договаривал слова, терял связность мысли. Таня стояла перед ним, беспомощно опустив руки. — Ясно, Танюша, что к нам попал чертеж нашего прадеда Дмитрия Дремова. Это ключ к кладовой золота, это путь к богатству…

До сознания Тани, правда смутно, стали доходить слова Дмитрия. «Неужели легенда о золотом водопаде прадеда не вымысел? Ольга, например, в нее не верила. Все может быть. Ну а что же дальше?»

Увлеченные занятием молодые люди не заметили, как на кухню вышла бабушка Авдотья.

Старуха стояла неподвижно, не сводя подслеповатых глаз с темно-зеленой бутылки, отставленной в. сторону.

— Она, та самая, Митенька, — беззвучно, почти не разжимаясь, шептали ее губы. — А там что? — обратила она внимание на кусок сыромяти, растянутый на табуретке. Старуха раздвинула плечи внуков, сухонькой рукой сперва осторожно прикоснулась, а потом ласково провела по гладкой коже, и в ее слезящихся глазах блеснули живые искорки.

— Нашли? — просто спросила она. — Нынче все потери находятся. Теперь, дай бог, и золото от вас никуда не уйдет.

Другого подтверждения для Дмитрия не требовалось.

Что делать дальше, он решил самостоятельно. В тот же день в областной центр пошла срочная телеграмма, содержание которой читателю уже известно, так же как известно и то, что получатель ее Люба Котова не замедлила откликнуться на зов и немедленно приехала в Убугун.

И еще один сюрприз порадовал Дмитрия. Под вечер пришел почтальон и вручил ему пакет с пятью сургучными печатями на обороте. Дмитрий взглянул на обратный адрес, прочитал фамилию отправителя: «Глухих Р. Г.».

Глухих сообщал, что он вспомнил об одном вещественном доказательстве, изъятом в иркутской тюрьме у Ивана Дремова, и разыскал его. Это была тоненькая ученическая тетрадь в косую линейку, вся исписанная детским почерком. Среди многих записей одна привлекла внимание следствия. Она гласила:

«Нужно подняться по Шулаку десять верст и здесь от затеем на сухом листвяке повернуть вправо и перевалить водораздельный хребет между Шулаком и Крутой. Пройдя еще десять верст в этом же направлении, нужно спуститься с гольца, местами почти отвесного, в верховьях одного из притоков Крутой, в глубокий замкнутый ледниковый котлован, где за болотом, пересекшим русло старицы, должна находиться у склона высокой скалы выемка. Здесь и предполагается под водопадом золотоносная жила».

«Записи в тетради, — сообщает Глухих, — были сделаны, Очевидно, кем-то из младших родственников Дремовых, так как братья грамотой не владели. Свои наблюдения они попросили записать, не надеясь на память. Это могло случиться, когда Дремовы вернулись из тайги, окрыленные успехом поиска, надеясь весной закончить его. Арест помешал им осуществить свой замысел.