По этим приметам, — дополнял далее свое сообщение старый юрист, — не раз снаряжали экспедиции: в конце двадцатых годов следы клада искал профессор Зверев, в тридцатых годах геологи Селифанов и другие, но все безуспешно. Только после окончания Великой Отечественной войны, в начале шестидесятых годов, в долине Крутой было разведано богатое месторождение золота — прииск Комсомольский. Однако это месторождение находится километрах в ста двадцати в стороне от тех мест, куда ходила экспедиция Голикова и Шмидта и где, по преданию, нашел золото Дремов.

А может, никакого дремовского месторождения не было и в помине? — высказывал в письме сомнение Роман Гордеевич Глухих. — Может быть, это была одна только небольшая жила, один только золотоносный «всплеск», как говорят геологи. Жила, которую Дмитрий Дремов выкачал до песчинки. Буду весьма рад, если мои сведения хотя бы на вершок приблизят поиск к благополучному исходу», — заканчивал письмо Глухих.

Дмитрий сличил приметы, сообщенные Романом Гордеевичем в письме, со схемой, найденной в партизанском окопе.

«Вроде бы совпадает, — неуверенно решил он. — А может быть, мне хочется, чтобы совпало, и посему я соглашаюсь с обоими документами? А сомнение Романа Гордеевича, высказанное в конце письма, я категорически отметаю. Нет, «дремовский клад» существует», — запавшими в память словами профессора Котова закончил Дмитрий свои размышления.

Просыпаясь ночами, Дмитрий каждый раз видел сидящую у его кровати мать. Анна Григорьевна, чудом нашедшая своего сына, не хотела расставаться с ним ни на минуту.

— Иди, иди, отдыхай, — ласково говорил Митя, гладя ей руку.

— Иду, Митенька, — поднималась мать, но стоило Дмитрию снова заснуть, как она возвращалась и просиживала у изголовья сына до самого рассвета, слушая ровное дыхание.

— Не больной же я, чтобы дежурить у моей койки ночами, — робко возмущался Дмитрий, видя утром бодрствующую мать. — Я тебе запрещаю…

— Не гневись, сынок.

Когда Дмитрий удачно разыскал прадедову схему Турги и начал деятельно готовиться в поход за кладом, Анна Григорьевна не на шутку обеспокоилась.

— Куда тебе, горожанину, в тайгу? Не таким Турга голову свернула.

Опасность усилилась, когда участковый Алешкин привел в дом Кухтаревых бойкую светловолосую девчонку.

Дмитрия не было дома. Люба познакомилась с Анной Григорьевной и недоверчиво посмотрела на нее, когда она назвалась матерью того, кого Люба знала как Костю Голубева.

— Никакой он не Костя, а сынок мой, Митенька. Ты уж не невеста ли его?

Люба ответила, что «не невеста».

— Ну и слава богу. Молод он еще женихаться.

Анна Григорьевна не заметила ни смущения, ни легкой обиды девушки.

Пришли Дмитрий с Таней. Анна Григорьевна ревниво смотрела, как восторженно приветствовал заезжую гостью Митя, знакомил ее с Таней, расхваливал свою милую сестренку, поил Любу парным молоком.

Материнское чутье подсказывало ей, что найденный ею сын может быть снова потерян, снова похищен. И, как всегда, материнский протест сменился неизбежным смирением. «Воля ваша, детки. Были бы вы счастливы!»

А молодежь в это время была далеко от мыслей о сватовстве и женитьбе. Люба не отводила восхищенных глаз от Димы, она как-то быстро привыкла к новому имени друга, хотя называла его то Костей, то Димкой, в сотый раз рассматривала дремовский чертеж и нетерпеливо подскакивала на месте, досадуя на то, что не может сию же минуту отправиться на помощь деду.

Вошла Ольга. Она так торопилась, что даже не заметила в доме гостьи.

— Тетя, — попросила она Анну Григорьевну, — соберите что-нибудь поесть в дорогу. Через пятнадцать минут я лечу на вертолете в Тургу, там умирает профессор Котов.

Люба тихонько вскрикнула и вскочила с места. Дмитрий схватил ее за руку.

Как Дмитрию, скромному, застенчивому парню, удалось доказать пилоту, что ему крайне необходимо лететь в расположение лагеря экспедиции профессора Котова, он после и сам дивился.

Летчик с трудом дал согласие взять на борт вертолета Любу, заявившую о своих родственных правах лететь на спасение деда;

— Мое появление исцелит его лучше уколов и кислородных подушек, — доказывала она. — Ведь говорила я, что деда без меня нельзя отпускать ни на шаг. Что, не права я? — с ожесточением нападала она на присутствующих.

Вдруг ее голос становился умоляющим, в глазах появлялись слезы.

— Ну миленький, ну родненький, — просила она летчика, бывалого авиатора, не раз видевшего и горе и смерть. — Нельзя ли поскорей, дед уми-ира-а-ет…

И летчик сжалился.

— Запрыгивай, коза! — скомандовал он Любе, и та, схватив за руку Дмитрия, бросилась к вертолету.

— А этот куда?

— Как куда? — удивилась Люба. — Он со мной!

— Нет, чижики. Вертолет не трамвай.

Дмитрий отвел летчика в сторону.

— Можно с вами поговорить по-мужски? — мрачно спросил он, доставая из-за пазухи кусок сыромятной кожи.

Мужской разговор состоялся и оказался убедительным. Ольга Кухтарева, устроившаяся на заднем сиденье, видела, как Митя и неизвестно откуда появившаяся в Убугуне светловолосая девушка бросились наперегонки к вертолету. И столько искренней радости выражали лица молодых людей, что Ольга невольно позавидовала чужому счастью и подумала: «И с чего я тогда решила, что этот парень — моя судьба? Кокетничала с ним, а не откройся его родословная, пожалуй, закружила бы ему голову да и женила бы на себе. Ох, ничего бы я ему не закружила, давно он уже закружен. Никому-то я не нужна!»

Вихрь, поднятый винтами вертолета, нарушил ход мыслей Ольги. Серебряная стрекоза вертикально взмыла вверх, неподвижно повисела в воздухе и, выбрав направление, пошла к загадочному Саянскому хребту. Зубчатая каменная стена высилась над темной тайгой, над зелеными долами, расцвеченными голубыми лентами рек, в каком-то суровом средоточии, в глубокомысленном вековом безмолвии.

Первым, кого увидели пассажиры вертолета, опустившегося на просторный цветочный луг, был профессор Котов. Старик стоял высокий, прямой, как буддийское каменное изваяние, недоуменно поглядывал на неожиданно свалившихся прямо на голову гостей.

Семен оказался прав. К вечеру Максиму Харитоновичу стало лучше, а на другой день он поднялся на ноги и, хотя сам не мог принять участия в поисках, всех членов экспедиции расставил по местам, приказал продолжать начатое. «Пока я жив…» — твердо сказал он.

Несколько раз к лагерю прибегал Сашко, бравший с Головиным пробы в одном из ответвлений ручья. Каждый раз он находил какое-нибудь заделье, на самом же деле на него было возложено негласное наблюдение за профессором. Скоро его маневр был разгадан, и Максим Харитонович предупредил Сашка, что если он еще раз беспричинно появится в лагере, то будет наказан за нарушение трудовой дисциплины. Пришлось Сашку наблюдать за профессором исподтишка, выбрав удобную позицию в кустах. Профессор вел себя спокойно. Сидя у костра, разбирал какие-то бумаги, разглядывал записи. Это привело в благодушное настроение Сашка, и он решил полакомиться ягодами. Спустившись в глубокую логовину, Сашко сел на корточки прямо на брусничный ковер и без труда отправлял в рот горстки красных ягод. Неожиданно он услышал шум мотора, доносившийся сверху. Вскочив на ноги, Сашко не поверил своим глазам: прямо на деревья опускался вертолет. Сашко бросился к лагерю. Пока он выбрался из ложбины, прошло добрых полчаса. На поляне стоял вертолет, из кабины которого вылезали незнакомые люди: длиннорукий парень в пестрой ковбойке и девушка, на ходу надевающая белоснежный халат. А к профессору бежала светловолосая девчонка с раскрытыми для объятий руками. Вот она бросилась на грудь Максиму Харитоновичу, повисла на его длинной жилистой шее. Сашко закрыл глаза, ущипнул себя за ухо и снова открыл их. Нет, это не сон, видение не исчезло: профессор крепко прижимал к груди налетевшего на него бесенка.