— Взгляните, Максим Харитонович, какая красота.

Вертолет опустился до половины скалы, и взору кладоискателей открылось живописное полотно Тургинской долины. Ранее скрытые за каменной грядой второго яруса, Тургинские Альпы на время заставили забыть пассажиров о цели их полета, о трудных поисках. Зеленый океан, переливающийся всеми оттенками от нежно-изумрудного, ласкающего взор своей чистотой и ясностью, до темного, малахитового, притягивающего к себе строгостью и величием. Озера овальной формы в глубоких горных впадинах, сонные, застывшие, словно скованные голубым панцирем. Многоярусные амфитеатры с подходящими к ним длинными террасами, нависшими над светлыми, безлесными, цветастыми долами. Река, стремительная, словно прыжок горного козла, со вспененной гривой, развевающейся на ветру, шумная, говорливая, как первые нестройные грозовые раскаты весеннего грома.

— Красотища неповторимая, — восхищенно воскликнул Максим Харитонович. — А знаете, Митя, ваш предок был великим эстетом, он не столько хранил секрет золотого клада, сколько оберегал природу, ее первозданность от нашествия проходимцев-золотопромышленников.

— Спасибо, профессор, за содержательную лекцию, как говорят студенты, — с едва скрываемым смешком сказал Дмитрий, — но вы отвлекаетесь от основной темы. Вон смотрите, не ваш ли юноша сидит внизу на карнизе?

— Он, он самый! — профессор приподнялся на сиденье и уставился в иллюминатор.

— Игорь! — закричал Семен, увидев в здравии и благополучии друга.

Вертолет сделал посадку.

— Кто вам разрешил рисковать жизнью? — строго спросил профессор, выходя из кабины. — Потрудитесь объясниться! — Максим Харитонович хотел пригрозить Игорю отстранением от участия в поисках, но, видя горящие глаза студента и угадывая слова, готовые сорваться с пересохших губ, сжалился. — Безобразие, всю экспедицию ставите под удар!..

— Профессор, — устало сказал Игорь, — обернитесь, за вашей спиной золотой водопад…

Все невольно глянули туда, куда вытянутой рукой указывал Игорь. Один Максим Харитонович, сохраняя олимпийское спокойствие, снисходительно взглянул на юношу и недоверчиво возразил:

— Не только золотого, но и обычного водопада не вижу…

— Он там, — пересиливая усталость, упрямо повторил Игорь. — Я спустился с самого верха, прощупал каждый камень, каждую неровность. Стена хранит на себе следы водопада.

— Позвольте, — насторожился профессор. — Позвольте…

Он восстановил в памяти слова Семена, который рассказывал, что ручей, по которому они шли, исчез, ушел в расщелину. Совершенно ясно, смещение земной коры от сильного подземного толчка изменило направление водного потока. Вездесущая вода нашла себе новое русло, слилась с подземными водяными жилами, вышла на волю где-то совсем в другом месте.

— Дайте-ка еще дремовскую карту! — Кусок сыромятной кожи перешел из Митиных рук в руки профессора. — Интересно. Представьте, уважаемые коллеги, что до зимовья Дремова отсюда буквально подать рукой. Ну что ж, поздравляю вас, нарушитель дисциплины Семен Сумкин, вы правы… Но разрешите вас разочаровать: диабаз никогда не содержал золотоносных жил и не был даже спутником золота. На экзаменах вы бы сегодня схватили двойку. Так что в золотом водопаде пока золота нет…

Отдаленный гул, возникнув справа и немедленно повторенный слева, приближался к группе людей, стоящих у подножия скалы. Сначала он казался эхом, пролетевшего на большой скорости реактивного самолета. Затем звук стал дробиться, постукивая неровными ударами морского прибоя о каменистый берег. Приливы нестройного гула сменялись отливами. Казалось, кто-то неумело музицировал на одних басовых нотах, которые то звучали громко, то затихали.

— Что-то мне эта музыка не нравится, — проворчал профессор. — Не пора ли восвояси? — обратился он к пилоту.

— За один рейс всех не увезти, — сказал тот.

— А если попытаться?

— Извините, профессор, но вертолет не бабочка, которая может спланировать на каждый цветок. Один кто-то должен остаться. Можно и двоих… А подбросят горючего, тогда все сюда перебазируемся.

— Хорошо. Остаюсь я и Дмитрий, — сказал профессор, — а Семен с Игорем полетят. Завтра вы приведете сюда пешком остальных.

— Головин нас не послушается, Максим Харитонович, — возразил Игорь. — Лучше вам самому лететь.

Обескураженный неудачей юноша готов был до последнего дыхания продолжать поиски водопада. Да и не хотелось встречаться с Сашком, с этим неутомимым пересмешником, который теперь и шагу ему не даст шагнуть без того, чтобы не напомнить об ошибке.

— Пожалуй, вы правы, — неожиданно согласился профессор. — Остаются Игорь и Костя. То есть Дима! Максимум осторожности. Ждите нас завтра-послезавтра. Семен, оставь ребятам весь харч и порох.

Неподвижный, одинокий, беспомощный, лежит человек, уткнувшись головой в зыбкие мхи. На его обнаженной спине кровоподтеки. Ссадины и царапины расписали плечи и руки, голова обмотана обрывком рубахи со следами запекшейся крови. Тело в неестественном положении, словно шел солдат в атаку да грохнулся наземь, скошенный автоматной очередью, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами, готовыми вцепиться в горло противника.

А кругом тайга, суровая, беспомощная к слабым и ласковая, покорная перед сильными. И нет на сотни километров ни жилья, ни живого человека. Кто же придет на помощь человеку, которого подстерегла беда в таежной глухомани?

Может быть, ты, кедровка, разнесешь по всей тайге сигнал бедствия? Привыкла ты шуметь в кедрачах, отпугивая резким до противного криком других обитателей тайги от лакомых кедровых орехов. Прокричи же сейчас тревожно, позови из-за синих гор и голубых озер народ на помощь.

Нет, не слышно тревоги в голосе кедровки. Никто не мешает ей цепким клювом подсекать под самый корешок шишки, спускать их с кедра на землю, следить, чтобы пожива не затерялась во мшанике.

Может быть, ты, бурундучок, свистнешь на помощь мелкое зверье, чтобы оно по эстафете передало от одного к другому печальную весть, донесло ее до человеческого жилья?

Нет. Не до человека тебе, полосатый зверушка. Изредка поглядываешь ты на незнакомое существо, что согнувшись лежит на звериной тропе у самого ручья, и пугливо обегаешь его стороной, опасаясь широко открытых глаз, в которых еще теплятся живые искорки.

Может быть, ты, хариус, по извилистым ручьям подплывешь к реке голубой и, минуя пороги и перекаты, вырвешься на широкий плес, на светлой поверхности которого отражается прибрежная улица, ее дома и дворы, яркая одежда жителей? Вырвись из речной струи, вынырни на мгновение, пусть поймут люди, что гибнет в далекой тайге их товарищ.

Нет, напрасно. Рыбы немы и говорить человеческим голосом могут только в сказках.

Лежит человек, одинокий, беспомощный, уткнувшись головой в зыбкие мхи, и только черные зрачки широко открытых глаз подают признаки жизни…

Это Дмитрий… Ведь бывает же так нелепо в жизни, что остались в тайге двое — Игорь и Дмитрий, чтобы один из них потерялся. Едва улетел вертолет с профессором, Дмитрий и Игорь заинтересовались дальним гулом, который доносился из-за сопки. Оба не сразу поняли, что происходит в горах, и тогда Дмитрий сказал товарищу, что хочет посмотреть, что же там происходит. Еще было светло, и, казалось, ничего не предвещало опасности. Дмитрий отошел от стоянки не более двухсот метров, когда почувствовал, что земля дрожит под ногами. А земля дрожала как в лихорадке, ровные места стали бугриться, отвесная скала потемнела и, на глазах переламываясь на тысячи оттенков, распалась на увесистые обломки. И тут неведомо откуда появившиеся струн воды окатили Дмитрия, он кинулся бежать, но они догоняли его и хлестали, как из мощных пожарных брандспойтов.

Он бежал от этих ударов, но вдруг ноги его подкосились, он упал и сразу потерял сознание.

Игорь слышал грохот, до него докатились отголоски шумящего потока и толчки землетрясения, но он не сразу понял, что Дмитрий попал в опасность, поэтому не смешил на помощь товарищу. Потом, когда уже совсем стемнело, он стал звать Дмитрия. Чтобы не заблудиться самому, он не удалялся от места, куда завтра должен был прилететь вертолет.