Я ответил, что об аэродроме и станции Лозовая уже сообщил. Дал телеграмму о том, что самолет ведет штурман.

На высоте шестьсот метров мы перелетели линию фронта (родились в рубашке!) и на небольшой скорости подлетели к своему аэродрому таким образом, чтобы можно было совершить посадку, не делая «коробочки».

Пилот управлял газом и педалями, а штурман – штурвалом. По мере приближения к земле пилот левой рукой поправлял штурмана. Шасси не выпускали и приземлились на мотогондолы, повредив только винты.

Тут же подъехала «скорая помощь» с врачом С.А. Гольдиным и командиром полка. Когда сорвали колпак с кабины и вынесли на руках пилота, то его кресло было залито кровью.

У Петра оказалось две раны: одна на правом бедре, вторая – в правом боку. Его увезли в госпиталь в Ново-Деркуль, а мы отправились в штаб для доклада».

Были и вылеты совершенно необычные. Эту историю я слышал от отца еще в далеком детстве.

Полк получил задание в каком-то населенном пункте разбомбить школу, в которой, по сообщениям партизан, в конкретный день на совещание должны были собраться какие-то немецкие начальники. Задача осложнялась тем, что с воздуха найти школу практически невозможно. Совершенно случайно оказалось, что один из авиаторов (то ли штурман, то ли летчик, увы, этого я не запомнил) был из этого самого населенного пункта.

Ему и поручили выполнить задание. Слетал он на разведку, быстро нашел школу, но вернулся в полк опечаленный. Он понял, что вместе с фашистами погибнут десятки его соседей и среди них его родные, так как их дом стоял через хату от школы.

Тем не менее приказ выполнять надо. В полет он взял только одну бомбу, которую рассчитывал уложить с минимально возможной высоты точно в школу. Чтобы не взорваться на ней самому, замедлитель на бомбе поставили с небольшим запасом. Как я понимаю, тут была и другая крайность: если замедлитель сработает достаточно поздно, то немцы успеют выбежать из здания. По-видимому, выбрали «золотую середину».

Все получилось хорошо. Бомба легла точно в цель. От взрыва самолет едва не опрокинуло, но летчик все же удержал штурвал. Экипаж вернулся на аэродром, не зная того, что через десять минут над школой появились два других самолета 39-го полка, которые обязаны были проследить выполнение задания, и если оно не было бы выполнено, то не мудрствуя лукаво – снести школу, а вместе с ней и полпоселка с лица земли. Увидев, что школа уничтожена, экипажи доложили об этом командованию и ушли на запасную цель.

Эту историю я услышал, когда мне было лет тринадцать. И только по прошествии десятилетий пришло понимание того, что этот парень спас жизни десяткам своих односельчан, которые об этом даже не подозревают.

Перечитывая книгу воспоминаний Николая Никитича Самусенко, я наткнулся на такие строки: «Все знали, что Вадим Литвинов родом из Донбасса, и по легкому почину Минаева те, кто летал на Артемовск или Ясиноватую, считали своим долгом передать Вадиму привет от бабушки».

В записной книжке отца я нашел адрес Вадима Петровича. Донецкая область, город Артемовск, улица… Не надеясь на удачу, я все же написал письмо и сразу же получил ответ. Оказалось, что ветеран жив, относительно здоров, но о случае со школой ему ничего не известно.

В воспоминаниях Самусенко оказался еще один важный момент: «Из очередной оперативной сводки стало известно об успешном продвижении сухопутных войск. Особенно радовался Минаев: ведь родом он был из Каменки-Днепровской, а ее должны были освободить в ближайшее время».

Фамилия Минаева мне хорошо знакома. Ведь в полку служила связисткой и Маша Маркова – невеста штурмана Сени Минаева. Нахожу их адрес. Киевская область, село Ново-Петровцы, улица… Ответ приходит достаточно быстро, но от их дочери. Оказывается, родители уже ушли из жизни, но в памяти домашних действительно сохранился рассказ отца о том, что он бомбил родную школу.

Так случилось, что отец моего соседа и друга Сергея Калугина был родом из Каменки-Днепровской. Нашлась даже выпускная фотография отца пятидесятых годов, и среди учителей – Минаев. По-видимому, кто-то из родственников штурмана Семена Минаева.

Как я понял со слов Калугина, большая часть Каменки-Днепровской после войны оказалась затопленной Каховским водохранилищем и, скорее всего, там же оказалась и бывшая школа.

На аэродроме в Ново-Деркуле полк впервые был подвергнут страшной бомбежке. 18 самолетов Ме-110 за двадцать минут превратили лениво просыпающийся аэродром в ад. Как оказалось впоследствии, эта операция оказалась хорошо спланированной. Были блокированы истребители на соседнем аэродроме, и нанести удар по бомбардировщикам в Ново-Деркуле уже никто не мешал. Тем не менее два самолета противника были сбиты. Сделали это оказавшиеся у самолетов мастера по вооружению, которые открыли огонь из пулеметов штурманов, а солдат батальона аэродромного обслуживания Станислав Лидерман стрелял из самодельной зенитной установки. Это была дуэль, за которой наблюдал весь полк. Мессер бил из четырех пулеметов, а наш солдат – из одного.

«Мессершмитт» вспыхнул в воздухе и тут же упал сразу за аэродромом. С парашютом успел выпрыгнуть воздушный стрелок, которого пленил бросившийся к месту приземления штурман Гриша Батрак.

Станислав Лидерман был тяжело ранен. Вот тогда, восхищенный его подвигом, командир полка Федоров привинтил к гимнастерке героя свой орден Красной Звезды. Правда, в воспоминаниях Самусенко фамилия солдата почему-то Портнович, по-видимому, цензура тех лет не пропустила откровенно еврейскую фамилию.

Федоров в своих воспоминаниях пишет о Лидермане. Я проверял по спискам награжденных, но ни Станислава Лидермана, ни Станислава Портновича не нашел. Отец рассказывал, что Федоров как-то пожаловался ему, что никак не может получить назад свой орден. Так что возможно, что Лидермана-Портновича в силу каких-то непонятных причин действительно так и не наградили.

Отцу бомбежка в Ново-Деркуле запомнилась и таким эпизодом. Самолет Карманного оказался в центре аэродрома, а экипаж, вместо того чтобы убежать под защиту деревьев, так и стоял посередине поля и пытался отстреливаться от наседавших мессеров из ШКАСов.

Матюкаясь, Федоров потребовал у отца добежать до самолета и приказать Карманному убираться.

Вылезать из щели не хотелось, но приказ есть приказ. Отец побежал к стоящей посередине аэродрома «пешке». Когда он передал все, что думает о нем Федоров, то поразился тому, как Сергей спокойно, снимая пальчик за пальчиком свою кожаную перчатку, добродушно согласился, что действительно пора убираться. Все это происходило под грохот бомб, свист пуль и осколков.

В тот день 202-я бад потеряла двадцать самолетов Пе-2. Как написал мне в своем письме Литвинов, он в числе трех экипажей прилетел в 39-й полк сразу после этой бомбежки, но самолеты у них отобрали и передали «старикам». А затем уже пригнали новые машины, и жизнь вновь пошла своим чередом. Вскоре входившие в 202-ю бад 36-й бап и 727-й бап были переданы в другую воздушную армию, но их самолеты переданы 39-му орап. Теперь у каждого экипажа стало по два самолета. На технический персонал легла колоссальная нагрузка.

Во время полета на разведку в район Ясиноватой был сбит экипаж Глыги. Стрелок-радист Семичев успел передать: «Горит правый мотор, идем на Артемовск». После этого связь с экипажем прервалась.

Иван Глыга был последним летчиком 39-го полка, начинавшим войну в Пинске. Его гибель словно подводила черту, становясь своеобразной вехой смены поколений.

Оказалось, что ефрейтор Маша Маркова была невестой пропавшего с Глыгой штурмана Семена Минаева. Девушка рыдала на плече у доктора Гольдина, а тот, как мог, успокаивал ее. Пропал без вести – еще не погиб. Вернулся же из плена Коля Самусенко, пришел из-за линии фронта Миша Коваль.

Надо сказать, что слова Самуила Абрамовича оказались вещими. Полгода спустя Глыга, Минаев и Семичев, живые и здоровые, к тому же награжденные партизанскими медалями, вернулись в родной полк. Впрочем, их судьба – это редкое исключение.