На заводе тоже были свои немалые заботы: производственный план, работа с комсомольцами, спорт, самодеятельность…

А еще была Аня. С каждым днем все больше и больше крепла их дружба. В семье Матосовых успели полюбить Николая, и если день-два он не появлялся, Петр Диомидович допытывался у Ани — уж не поссорились ли они. Да и сам Николай, не ожидая приглашения, каждый свободный вечер старался забежать к Матосовым.

Время тянется долго для тех, кто не умеет занять его. Казалось, совсем недавно Николай с товарищами заливал каток, готовил лыжи к зиме, а вот уже мать напекла ребятам маленьких плетеных жаворонков — пришла весна.

Третий день теплый сырой ветер гнал по небу рваные клочья облаков. Снег как-то вдруг исчез, обнажив черную, влажную землю, пахнущую прелью прошлогоднего листопада. Лишь кое-где в затененных местах доживали последние дни серые, ноздреватые сугробы.

Аня и Николай стояли на откосе над Окой, возле старой, вросшей в землю церквушки. Мимо них под гору стремительно несся мутный поток талой воды. Привело их сюда желание посмотреть ледоход. Оба они с детства каждую весну ждали его и могли часами с особым, сжимающим сердце, тревожным и радостным чувством наблюдать торопливый бег серо-голубых льдин.

С откоса, где стояли они, открывался широкий вид на скованную еще льдом речную излучину, на уходящие в туман поля заречья, на бурую полоску зимника, перечеркнувшего реку.

— Коля, Коля, она двинулась! — то и дело восклицала Аня, крепче сжимая руку Николая.

— Да, да, — соглашался он, с волнением чувствуя тепло ее маленькой, беспокойно вздрагивающей от нетерпеливого ожидания руки.

И вот наконец с пушечным грохотом лопнуло ледяное поле; черная трещина, разорвав надвое дорогу, поползла к дальнему берегу. Аня вздрогнула и прижалась к плечу Николая. Он обнял ее, и они, как завороженные, стали смотреть на тысячепудовую льдину. Обнажив облизанное водой голубоватое брюхо, она медленно наползала на дорогу. Оседая под чудовищной тяжестью, ледяное поле стало уходить под воду. И вдруг десятки трещин, перекрещиваясь и догоняя друг друга, веерами разбежались по льду. За одну минуту ледяной монолит со звоном и шорохом рассыпался на сотни больших и маленьких льдин. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, сталкиваясь и кроша друг друга, понеслись они к Волге.

— Смотри, смотри, — тормошила Николая Аня, — до чего ж хорошо!

— Хорошо!

Ему казалось, что он слышит, как учащенно бьется ее сердце. Какой же привлекательной и милой была она в эту минуту: яркий румянец прилил к ее щекам, большие серые глаза искрились радостью.

— Да ты не на меня смотри, а на реку! — с веселым отчаянием воскликнула Аня, поймав взгляд Николая.

«На реку»! Сейчас и река, и небо, и весь мир были для него в этих широко открытых девичьих глазах. Он осторожно повернул Аню к себе и дважды поцеловал ее в полураскрытые губы.

Весенние дни хоть и длиннее зимних, но пролетают они быстрей; пестрая череда их показалась Ане одним радостным днем, наполненным солнцем и неумолчным птичьим щебетаньем.

В маленьком садике Петра Диомидовича цвела сирень, тугие ароматные гроздья заглядывали в комнату. Аня, задумавшись, сидела у окна. Ночь была теплая, звездная. Город спал. Сквозь сплетение веток просвечивали огни вокзала. В тишине послышались осторожные шаги, еле слышно скрипнула дверь, и, шаркая домашними туфлями, вошел Петр Диомидович. Ему не спалось, и он бродил по квартире, стараясь не разбудить спящих.

— Мечтаешь, полуночница? — ласково спросил он, садясь рядом с дочерью.

— Папа? — тихо отозвалась Аня. — Ты очень хорошо сделал, что пришел, мне просто необходимо поговорить с тобой.

— Сердце сердцу весть подает, доченька. — Петр Диомидович нашел в темноте Анину руку и взял ее в свои большие ладони.

— Я сегодня такая счастливая, папа, такая счастливая! — доверительно заговорила Аня, пряча лицо на груди отца. — Ты знаешь…

— Догадываюсь. Уж на что у нас мать недогадлива, и та говорит: «Карты сегодня на Аню раскинула, выходит ей бубновый король и дальняя дорога». С дорогой уж не знаю как, а с королем, думаю, она в самую точку попала. А? Что скажешь?

— В самую точку, — еле слышно повторила Аня.

В тишине ночи отчетливо прозвучал и замер вдали перестук колес — мимо станции прошел ночной поезд.

— Знаешь, папочка, — снова заговорила Аня, — сегодня мне этот самый «король» предложение сделал.

— Да ну! — улыбнулся Петр Диомидович и, ласково погладив дочку по голове, спросил: — Ну, а ты что ему сказала?

— Сказала — подумаю.

— Та-ак, — протянул Петр Диомидович. — Здесь ведь, девочка, самое главное: любишь ли его ты.

— Не любила б, сразу бы сказала «нет».

— А тогда и думать нечего. Парень он честный, смекалистый. Мне так он очень нравится, да и у матери он, кажется, благосклонности добился. Зря, думаешь, у нее на картах бубновый король выходит! Давно уже мы с ней к вам приглядываемся…

— Какие же вы у меня хорошие, папка! — Аня еще глубже зарылась лицом в мягкую домашнюю куртку отца.

Зори в конце мая ранние, и, когда Петр Диомидович ушел к себе, было почти совсем светло.

— Рад за тебя, доченька, — сказал он на прощанье, — скоро, значит, и на свадьбе гулять будем.

Но погулять на свадьбе Петру Диомидовичу не пришлось. В августе, когда произошло это событие, он был далеко от Мурома, на станции Нечаевская. Еще в июне ему пришлось уехать на новое место работы. Да и свадьба была очень скромная. Из загса молодые приехали на извозчике. В маленькой гастелловской квартире их ожидали Анастасия Степановна с Володей, только что приехавшие из Нечаевской, да несколько старых друзей. Франц Павлович произнес тост; обе мамаши всплакнули, как положено. А вечером Аню и Николая всей компанией проводили на вокзал.

Есть в Крыму городок, словно самой природой созданный для планерного спорта. Здесь издавна проводятся всесоюзные слеты планеристов. Над вершинами Карадага ставятся всесоюзные и мировые рекорды, испытываются новые модели.

Не один год Николай стремился попасть сюда, посмотреть, как летают настоящие мастера. И вот наконец мечта его сбылась. Сегодня они с Аней приехали в Коктебель из Старого Крыма на маленьком, сильно потрепанном фордовском автобусе. Вместе с ними ехали несколько татарок в сборчатых широких юбках, два еще не успевших загореть туриста и молодой черноглазый парень в выцветшей полувоенной гимнастерке. На рукаве у парня голубел небольшой ромбик с серебряными крылышками и алой звездой посредине.

Пока автобус петлял по пыльному серпантину дороги, Николай с интересом разглядывал парня — тот пытался что-то писать в записной книжке, но автобус все время подбрасывало, и карандаш только царапал бумагу. Убедившись в тщетности попытки, парень сунул в карман книжку и встретился глазами с Николаем.

— Вы на слет? — спросил он.

— Да нет, — вздохнул Николай, — хоть издали, краешком глаза посмотреть хочу. Я ведь сам в Муроме летать пробовал.

— Пробовали? Так зачем же издали, приходите к нам на базу.

— А пустят нас? — спросила Аня.

— Пустят, — уверенно сказал парень. — Вы меня спросите — Королева Сергея. Приходите, не стесняйтесь; — закончил он, дружески улыбнувшись.

В этот момент скалы расступились, и все вокруг, как по волшебству, наполнилось ярким голубым сиянием. Автобус словно повис в безбрежной глубине неба.

— Море, — сказал Королев. — Вот сколько езжу тут, а не могу привыкнуть — каждый раз дух захватывает.

Гостиница, где остановились Аня и Николай, была расположена на самом берегу. Дотемна они стояли на маленькой деревянной терраске над морем, вдыхая влажный соленый воздух. К вечеру море стало тревожным и беспокойным. Зеленые волны, шипя, вползали на пляж и с грохотом разбивались о защитную стенку, сложенную из серых каменных глыб.

— А тебе не жутко, Коля? — спросила Аня, зябко передернув плечами.