«Гущин? Никита?» Словно пружина подбросила Николая, он вскочил и стал торопливо проталкиваться к выходу. Когда он добрался до тамбура, поезд уже тронулся.
«Эвона, проснулся!» — сердито бросила ему вслед тетка с большим мешком, которую он невольно толкнул, выбираясь на подножку.
Около воинской кассы стояли два красноармейца и молодая женщина в пестрой шелковой косынке. Николай стал наблюдать за ней. Вот выражение тревоги на ее лице сменилось улыбкой, и она быстро пошла навстречу показавшемуся в дверях командиру-артиллеристу.
Николай сразу узнал Кита. Ему очень шли и гимнастерка с двумя кубиками на петлицах, и форменная фуражка с эмалевой звездочкой. Равнодушно взглянув на Николая, Кит прошел мимо, едва не задев его.
«Ты что же, старых друзей перестал узнавать?» — весело спросил Николай, заступив дорогу приятелю.
Несколько секунд Кит пристально всматривался в Николая, затем радостно улыбнулся, и друзья бросились друг другу в объятья.
«Узнал, бродяга!» — обрадованно воскликнул Николай, больно ударившись бровью о лаковый козырек товарища.
«Откуда? Куда? Надолго ли? — посыпались вопросы. — Живешь-то, живешь как?»
«Я вот женился, — указал глазами на свою спутницу Кит. — Знакомьтесь».
«Знаем, — весело перебил его Николай, пожимая руку молодой женщине, — об этом уже по радио сообщали. Поздравляю!»
«Мы из Уфы в часть едем. К батьке только за благословением на денек заезжали».
«К батьке? — просиял Николай. — А где он, комиссар Гущин?»
«Как где? На перроне, провожать нас приехал».
«Так что же ты молчишь! — воскликнул Николай, увлекая к двери Кита и его спутницу. — Тоже мне друг! Дядя Петя здесь, а он…»
Петр Никитич был все такой же, разве что на висках появилось немного серебра да тонкие нити морщинок залегли около глаз.
«Всю Москву мы облазили, тебя искавши, — басил он, знакомо упирая на «о», — как в воду вы канули. Хоть бы сообщили как-нибудь!»
«Думаете, я в Уфу не писал?» — оправдывался Николай.
Только счастливая случайность снова столкнула старых друзей на этом московском вокзале.
Поезда уходили один за другим, а они всё сидели в маленьком зале возле пыльной искусственной пальмы и говорили, говорили. Сколько воды утекло за эти годы! Рассказывай только да сам успевай слушать. Оказывается, дядя Петя и тетя Тоня уже давно живут в Москве. Кит за это время успел закончить военное училище и получить назначение в артдивизион.
«А дочка-то тети Катина… Помнишь, ты ей в деревне кораблики бумажные делал?» — спросил Кит.
«Помню, конечно, Дуська!»
«Она, брат, теперь не Дуська, а Евдокия Ивановна. Во-первых, ей уже девятнадцать, а во-вторых, она у нас артистка — в музыкальном училище учится».
«Потом расскажешь, — остановил Кита Петр Никитич. — Ты-то как, военлет, — обратился он к Николаю, — летать пробовал или остыл?»
Вопрос дяди Пети застал Николая врасплох. Нет, он не остыл. Мечты об авиации не оставляли его никогда. Порой они уходили куда-то вглубь лишь для того, чтобы пробудиться с новой силой.
«Пробовал, — ответил он, — только у нас там, кроме планера, ничего не было. Здесь вот справлялся, да говорят, для летного училища образования мало. Может быть, в аэроклуб примут…»
«Ты комсомолец?» — перебил его Петр Никитич.
«Коммунист. А что?»
«Да так, идея у меня одна появилась. Может быть, что-нибудь и придумаем, — сказал он. — Но об этом после, а сейчас бегом на поезд, а то, имейте в виду, это уже последний…»
Николай снова берет в руки книгу, но нахлынувшие воспоминания не дают ему покоя.
— Иди завтракать, дачник! — слышит он Анин голос.
— Знаешь что, Анечка, — говорит он за завтраком, — давай, не откладывая, сегодня же к дяде Пете съездим.
3
Аня и Николай поднялись по широкой лестнице на третий этаж большого арбатского дома. Дверь им открыла миловидная девушка лет двадцати в скромной белой блузке. На вопрос Николая, дома ли Петр Никитич, девушка ответила, что тетя дома, а дядя скоро придет.
— Господи! Уж не Дуська ли? — воскликнул Николай. — Евдокия Ивановна, — шутливо поправился он.
— Она самая, Николай Францевич, Мальцева Евдокия Ивановна, — весело рассмеялась девушка.
Тетя Тоня, добродушная, веселая хлопотунья, расцеловав Николая и Аню, усадила их на диван.
— Мой и сегодня в райкоме, — сказала она. — Звонил, что сейчас выезжает. А в четыре Кит с Ниночкой обещали приехать. Вот уж праздник у меня сегодня, вот уж праздник!.. Дусенька, пойди, милая, чайничек поставь, — распорядилась она. — А Ваня, отец ее, — сказала она, показывая глазами вслед племяннице, — так и пропал. Последнее письмо из-под Царицына прислал. Катя его до сих пор ждет.
Не успел вскипеть чайник, как пришел Петр Никитич. Он долго тряс Анину руку.
— Ай да Колька, ну и женку себе отхватил! Ну, а на самолет мужа отпустите? — вдруг спросил он, пытливо взглянув на Аню.
— На самолет? Отпущу… не имею права — я ведь знала, куда его тянет, когда замуж за него выходила.
— Ну и отлично, — сказал Петр Никитич и, обращаясь уже к Николаю, сказал: — Я ведь не зря тогда на вокзале про партийность тебя спросил. Ты, наверно, читал обращение Центрального Комитета к молодежи?
Николай, конечно, читал и много раз обдумывал это обращение партии к молодым коммунистам и комсомольцам овладевать летной профессией. Он даже ходил в партком, говорил о своем желании поступить в летную школу или в аэроклуб, но там его еще плохо знали и потому ответили неопределенно.
— Так вот, Николай, — продолжал Петр Никитич, — если серьезно надумал, завтра к двенадцати приходи ко мне в райком, я тебя с одним человеком познакомлю.
Домой возвращались в одном поезде с Китом и Ниной. Много шутили, смеялись. И только уже расставшись с друзьями в Хлебникове, Аня, вдруг посерьезнев, спросила, взяв Николая под руку:
— А не отнимет твоя авиация самое дорогое, что у меня есть — тебя?
После этого много раз Аня задавала этот вопрос себе и ни разу уже не задала его Николаю.
4
— Петр Никитич вас ждет, — сказала Николаю заведующая приемной, возвращая ему партийный билет.
— А, военлет! — приветствовал его дядя Петя. — Пришел, не дрогнул и жена отпустила? Тогда знакомься.
Из глубокого кожаного кресла поднялся невысокий, крепкого сложения военный летчик в синем форменном френче. Седые виски и три красные эмалевые «шпалы» в голубых петлицах говорили о его опытности и высоком звании.
— Так вы и есть Гастелло? — спросил он, кинув быстрый взгляд на часы. — Мне о вас говорил товарищ Гущин. — Протянув Николаю крепкую квадратную ладонь, он указал ему на кресло против себя и сел. — Значит, вы, — сказал он, садясь, — хотите избрать в жизни летную профессию? А ясно ли вы представляете себе, за что беретесь? Может быть, в вашем представлении летчик — это такой отчаянный парень в кожаном шлеме, которому и черт не брат? — Заметив протестующий жест Николая, он остановился, пристально посмотрел на него и продолжал: — Не в очках, небрежно поднятых на лоб, романтика летного дела. Труд, настойчивый, тяжелый, опасный, отличает настоящего летчика. И днем и ночью надо быть собранным, готовым к полету, уметь спокойно смотреть на слезы близких при расставании. Да и полет не всегда прогулка. Это и грозовые тучи, и отказавшая техника, и оружие врага, если ты военный летчик. Помимо смелости, требуются умение и знание, а они тоже не даром даются. Вот так-то, — закончил он. — Если, подумавши обо всем, что я вам сказал, вы снова скажете «я хочу быть летчиком», я помогу вам.
— Я хочу быть летчиком, — отчетливо выговорил Николай, глядя в глаза собеседнику.
ГЛАВА VIII
1
Путь в казарму вел через гимнастический городок. Проходя мимо турника, Николай подпрыгнул, ухватился за перекладину, несколько раз подтянулся и легко спрыгнул на землю. В это время над самой его головой прошел на посадку самолет. Николай с завистью посмотрел ему вслед. «Когда же я сам полечу на такой машине?» — подумал он.