— Тебя, Гастелло, дежурный по части разыскивает, — встретили Николая товарищи. — Приказал, как найдем, немедленно направить к нему.

Через несколько минут, привычным движением расправив под ремнем гимнастерку, Николай вошел в кабинет начальника школы. Доложив о прибытии, замер в ожидании.

— Вы семейный, товарищ Гастелло? — спросил тот.

— Так точно, женатый.

— А где сейчас ваша жена?

— В Ленинграде, у матери.

— Так ли? — переспросил начальник. — У меня есть другие сведения. (Николай вопросительно посмотрел на него.) Ладно уж, вношу поправку, — улыбнулся тот, выдержав небольшую паузу. — Жена ваша не в Ленинграде, а у нас в ДКА и ждет вас. Разрешаю вам отпуск. Кругом и бегом марш! Ясно?

— Спасибо, товарищ начальник! — радостно, совсем не по-уставному, воскликнул Николай.

До Дома Красной Армии и по дороге недалеко, а если махнуть прямиком через летное поле, то и вовсе рукой подать; Николаю же показалось, что прошел целый час, пока он добрался до маленькой площади перед знакомым кирпичным зданием. Он ждал Аню, знал, что она вот-вот должна приехать, и все же приезд ее, как бывает в таких случаях, застал его врасплох. По дороге Николай вспоминал, как полгода назад он уезжал в Луганскую школу пилотов. Тогда в хлопотливой сутолоке вокзала ему не удалось даже как следует проститься с Аней. Провожать его собралось много друзей; напутствия, пожелания, рукопожатия… Лишь в последний момент он крепко обнял жену, коснулся губами ее повлажневших глаз и вскочил на подножку тронувшегося поезда.

Аню Николай увидел еще издали, продираясь через кусты за домами комсостава. Она стояла возле ДКА, прислонившись к стволу старого каштана, и смотрела в сторону дороги; ветер ласково трепал легкую шелковую косынку на ее голове.

Улыбающийся, запыхавшийся от быстрой ходьбы, он подошел к ней так близко, что тень его коснулась ее платья. Не в силах выговорить слово от охватившего его радостного чувства, Николай слегка дотронулся до Аниной руки — Аня вздрогнула, повернулась. Трудно было узнать в этом насквозь’ пропеченном солнцем парне, одетом в военную гимнастерку, Николая, но Аня сразу узнала его. Лицо ее засветилось радостью, и она порывисто шагнула к нему, протянув обе руки. Счастье переполнило их обоих, а слов не было. Так, молча, взявшись за руки, и вошли они в подъезд гостиницы.

— Ну, рассказывай, — попросила Аня, подсаживаясь к мужу в маленьком, отведенном ей номере. — Я сейчас, когда тебя дожидалась, самолет увидела — низко, над самыми крышами — и подумала: уж не ты ли летишь.

— А я и летел, — рассмеялся Николай, — только не на том самолете, мой самолет двухвершковыми гвоздями к бревну прибит.

— Как прибит? — удивленно спросила Аня.

— А так, К настоящим самолетам нас еще и близко не подпускают. — И Николай рассказал Ане о кабине тренажера, в котором он незадолго до их встречи отрабатывал с инструктором элементы полета.

— Ну, а с теорией у тебя как? — поинтересовалась Аня.

— До теории у нас еще и практики было по горло, — усмехнулся Николай.

Когда он приехал в Луганск, в только что отстроенном здании казармы пахло краской и сырой штукатуркой. Курсантам самим пришлось достраивать ангары, корчевать пни на будущем летном поле, рыть котлован под склад горючего.

— Ну, а если серьезно? — переспросила Аня.

— Серьезно? — Николай привычным жестом взъерошил волосы. — Если серьезно, Аня, то крепко пришлось поработать над математикой, механикой, да и над русским языком. Ведь мой терпеливый наставник был далеко-далеко! — закончил он со вздохом и погладил Анину руку, лежащую на подлокотнике кресла. — Трудно было, но интересно. Даже что знал и то будто сверху увидел. Военный инженер один, пожилой, историю авиации нам преподает. Вот предмет! Взять хоть этого — древнегреческого парня… как его?

— Икар, — подсказала Аня, вспомнив прекрасную легенду о юноше, дерзнувшем на скрепленных воском крыльях лететь к солнцу.

— Ну да, Икар, — согласился Николай. — Сколько тысяч лет тому назад он погиб, а мы и сейчас о нем помним. Ты скажешь, это сказка? — спросил он, поймав улыбку Ани. — Допустим, а сколько людей еще вчера жизни свои отдали, открывая законы, которые сегодня помогают людям летать!

Волнуясь, рассказал он Ане о родоначальнике высшего пилотажа — капитане Нестерове, который первым из летчиков пошел на таран противника; о летчике Арцеулове, впервые сознательно бросившем свой самолет в считавшуюся гиблой фигуру — штопор. Давно Аня не видела Николая таким возбужденным. Она слушала, боясь прервать его вопросом.

— А сколько еще не открытого, не познанного… Это уже наша задача, — закончил он.

Раздался нерешительный стук в дверь.

— Войдите! — крикнула Аня.

В коридоре послышалась возня. Николай встал и, подойдя к двери, распахнул ее. На пороге стояли три паренька в защитных гимнастерках с голубыми петлицами.

— Входите, — пригласила их Аня.

— Здесь живет курсант Гастелло с супругой? — спросил один из них басом, стараясь шуткой прикрыть смущение.

— Здесь, здесь!

— Живут же люди, — мечтательно сказал другой, входя и осматриваясь.

— Сережа, Толя, Глеб, — представились они Ане. — Мы не помешали?

— Да что вы! Садитесь, пожалуйста, — предложила Аня, пересаживаясь на кровать. — Мне тут Николай о школе вашей рассказывает.

— Пока что мало у нас интересного, — хмуро сказал тот, кто назвал себя Сережей. — Строевые да стрельбы; жара сорок градусов, а ты ползай по пыли, как гусеница. Ну скажите, — спросил он Аню, — для чего мне, будущему летчику, тактика штыкового боя?

— Ползать, как гусеница, нужно уметь, этому и учат тебя, — перебил его Николай, — а вот голову при всех обстоятельствах необходимо иметь умней, чем у гусеницы. Ты же, Сергей, будешь не просто военным, а советским летчиком. Соображаешь? К чему бы, казалось, моряку с «Авроры» или луганскому рабочему кавалерийский клинок? Однако вот здесь, — Николай подошел к окну, — на этом самом бугре, ворошиловская конница наголову разбила прирожденных всадников — казаков Шкуро. А ты говоришь — гусеница, — повторил Николай задевшее его слово.

— Он вам не говорил, — прервал наступившее молчание Глеб, указывая глазами на Николая, — у нас он теперь физорг группы, и вот прыгаем мы под его дудку.

— В этом-то деле он не подкачает, — рассмеялась Аня, — а вот как дела у физорга с математикой?

— Скажешь тоже, с математикой, — передразнил ее Николай. — Что мы, маленькие, что ли? С физикой и то уже покончили. Теперь у нас сопромат, штурманское дело, матчасть. Ясно?

— А вот и не ясно! — парировала Аня. — Как же матчасть, если вас к самолетам на пушечный выстрел не подпускают. По картинкам?

— Ребята, не женитесь! — воскликнул Николай. — Вот вам пример — одна женщина способна заклевать четырех бравых военных. Расскажи-ка ей, Глебушка, как мы матчасть на практике изучали.

— Это еще в марте было… — смеясь, начал Глеб. — Вывели нас на построение, потом пришел комэск и говорит: «Сейчас начнем практически изучать материальную часть самолетов. Направо шагом марш!» А грязища на дороге… Мы шаг печатаем, а из-под сапог жижа во все стороны летит. Ну, пришли на ветку — платформы стоят, а на них ящики…

— Величиною с дом, — вставил Сережа.

— С дом, — подтвердил Глеб. — Это, говорят, самолеты в разобранном виде; разгрузим — пойдем обедать.

— Ну и что же, обедали вы в тот день? — поинтересовалась Аня.

— Еще как! — воскликнул Анатолий. — Но только благодаря гениальным способностям вашего супруга. Из двух ломов и бревна он сконструировал такую лебедку, что ящики сами слезли куда надо.

— Тогда-то мы пообедали, — взглянув на часы, сказал Сергей, — а на этот раз даже Колина гениальность не спасает нас, если мы на полном форсаже не отправимся ужинать.

— И в самом деле, — спохватились ребята и, наскоро простившись, затопали вниз по лестнице.

Трудно себе представить, каким праздником для Николая был приезд Ани, каким по-домашнему уютным казался ему скромный номер маленькой гостиницы, где прожил он несколько дней, отгороженный ласковой заботой от казенного однообразия курсантской жизни. В солнечные дни они уходили бродить по городу, добирались до заросшего ивняком берега неторопливой Луганки; купались, лежали на теплом речном песке. Во время этих прогулок вспоминали Муром, друзей, мечтали о будущей жизни в каком-нибудь тихом городке, когда Николай станет военным летчиком. Иногда их навещали товарищи. В домашней обстановке они открывались совсем с новой стороны и казались Николаю много сложнее и интереснее, чем в казарме.