Поиск
Песнь XVIII
В восемнадцатой песне Стa'фил приходит и Бо́трис,
И приглашают на праздник сына Тионы, скитальца.
Тысячеустая Слава пернатая вдаль полетела,
Миновала в полете ряд городов ассирийских,
Имя провозглашая лозоносного Вакха,
Славя с индами битву и зрелость гро́здей блестящих.
Стафил, слыша о ратях сатиров безоружных,
Празднествах виноградных, священных бденьях Лиэя,
Вакха видеть пылает. Ботриса отпрыска нудит
Ассирийский владыка на быстрой как ветер повозке
Устремиться навстречу виноградному Вакху.
Бога узрел он тотчас в колеснице среброколесной,
10 [11]
Леопардом и львом влекомою, с упряжью яркой.
И нестриженный Ботрис родительскую повозку
Сдерживает. Вот Стафил-владыка на землю спустился,
Видя, что леопарды не движутся Диониса.
Только стопою коснулся земли, как пал на колена
И умоляющей дланью ветвь масличную тянет...
Милостей Диониса молит он словом медовым:
"Ради родителя Дия тебя, Дионис, умоляю
И богородной Семелы - нашего дома не презри!
Ведаю я, отца твоего принимал и Лик&он
20 [21]
Со Блаженными вместе, что сына на части разрезал
Никтима, подал его ни о чем не знавшему гостю...
Со всемогущим Дием потом разделил он и пищу
На земле аркадийской! И на вершинах Сипила
Та́нтал, как говорят, предложил ему гостеприимство,
Сына изрезав в куски, богам подавал он то яство!
Пелопа же лопатку (ее Део проглотила)
Заменивши на кость слоновую с дивным искусством,
Юноше, жертве несчастной, снова вставляет Кронион,
Разъединенные члены тела приставив друг к другу!
30 [31]
Что поминать, Дионис, Лика́она-детоубийцу,
Гостеприимца Блаженных, и Та́нтала-воздухознатца,
Хитроумного вора нектарических кубков,
Мужа, врага амвроси́и и нектара, называя?
Макелло́ принимала и Зевса, и Аполлона,
И когда всех флегийцев из самой пучины глубокой
Вместе с островом вырвал трезубцем бог Эносихтон,
Пощадил он и матерь, и дочерь - не гневался боле!
Ты же, обликом схожий с родителем Гостеприимцем,
Хоть бы на день единый, взойди в жилище просящих,
40 [41]
Окажи нам обоим, и мне, и Ботрису, милость!"
Так говорил, убеждая... Взошедши в свою колесницу,
Осчастливил он дом свой, увлек с собой Диониса!
Ловкий Ботрис вздымает бич над упряжкой блестящий,
На дороге, кружащей среди пустынного Тавра,
Отчим возком управляет и провожает Лиэя
По земле ассирийской. Перебирая искусно
Вожжи яркозлатые мигдонийской повозки,
Бромия бога возничий, Ма́рон, возчик преловкий,
Взмахивал неутомимо бичом, что зверей укрощает,
Леопардов повозки стремительной погоняя.
50 [52]
Сатиры будто в дозоре, приплясывают перед ними,
Окружая толпою мчащего в горы Лиэя.
По сторонам мелькают вакханки в венках виноградных,
Легкой стопою минуя неровности горной дороги,
Переступая проворно скалистые склоны и щели,
Плещут они в ладони, перебирают стопами,
И скрывают усталость, одолевая ущелья
В легком безумье! А паны цокают звонко о камни -
Пляшут мохнатые ноги на гребнях всхолмий высоких,
Скачут через вершины - и следа не остается!
60 [62]
Вот, наконец, пред толпою и царский дворец показался,
Видимый издалека блистаньем резьбы и узоров.
Ботрис тотчас густовласый, повозку отца оставляя,
К дому, резвоплесничный, стремится, будто он вестник!
Все там приготовляет с усердием, полным почтенья,
Яствою многоразличной к пиршеству стол уготовив.
Временем тем, пока Ботрис пир собирал для Лизя,
Многощедрый владыка показывал Дионису
Все чудеса и всю прелесть каменнозданного дома,
В коем царило сиянье многоцветное света,
70 [72]
Соединивши в себе блеск Солнца с лунным мерцаньем!
Стены дворца излучали серебристые тени,
Очи людей ослепляли узоры из яркого камня,
Что эскарбуклом зовется и пламя нам напоминает,
Он дворец изукрасил пыланьем ярким и алым,
Соединив с гиацинтом и аметист пурпуровый...
Переливается бледный агат, офиты искрятся,
Повторяя узором чешуйки змеиного тела,
Зеленью яркой смарагды ассирийские блещут.
Кровлю держат колонны, бегущие точно по кругу,
80 [82]
Древо балок сияньем пластинок златых исходило,
Покрывающих крышу, мраморной плиткой искусно
Выложены полы в прекрасноцветистых узорах,
Соразмерны ворота с деревянной резьбою,
Изукрашенной также накладками кости слоновой -
Диво такое владыка почтенный показывал Вакху!
Вот в покои проходит, что зрят виноградного бога,
За руку Вакха держа. А тот, восхищаясь, обводит
Все очами вокруг, сим дивом-дворцом изумленный,
И дивится жилищу, где царь его принимает,
90 [92]
Гостеприимный владыка, и злату и украшеньям.
Царь приказал скорее рабам и слугам дворцовым
Бычьи туши разделать, овец да баранов зарезать,
Дабы и сатиры яство с Вакхом вкусили рогатым.
Стафил же, поспешая, всех слуг своих подгоняет
К исполненью работы: пусть все усердно готовят
Праздничное пированье, пусть быков закалают,
Тучных овец, что с горных пригнаны пастбищ, пусть пляшут!
Полнится дом благовоньем душистым, там лиры играют,
Дым по улочкам вьется города, благоухая,
100 [102]
Винною сладостной влагой весь дворец пропитался...
Вот забряцали кимвалы, вот за шумным застольем
Пана запела свирель, загудели двойные авлосы,
Бычья кожа тугая на барабанах округлых
Загудела двойным рокотаньем под кровлей дворцовой,
Зазвенели и бубны застольные, а в середине
Закачался вдруг пьяный, заплетаясь ногами,
Впавший в ярость хмельную Ма́рон, от браги безумный...
Прыгает он высоко, вкруг себя обернувшись,
Обе длани на плечи сатиров положивши,
110 [112]
Сам же стоит в середине, бьет ногою другою
Оземь, лицом же красен, как будто весь излучает
Ликом побагровевшим пу́рпурное сиянье,
Уподобляяся в этом богине Селене рогатой!
Бурдючок нововскрытый левой рукою сжимает,
Весь от вина распухший, ремнем у горла завязан,
В правой - чаша пустая... Окрест кружатся вакханки,
Сжав в хороводе старца, бьющего пяткой о пятку:
Так головою трясет он, что мнится, вот-вот оторвется -
Но остается на месте! Опьяненные хмелем,
120 [122]
Слуги и сами пустились в дионисийскую пляску,
Ибо вкусили впервые вина непривычного сладость!
Стафила же владыки жена, благородного сына
Матерь по имени Ме́та хмельна от вакхической влаги!
С головой, отягченной вином, призывает вакханок
Пить, кружась вкруг Лиэя кратера, вместилища хмеля!
Головою кивает и пляшет, шатаясь, по кругу!
Волосы за плечами, в лад пляске, рассыпавшись, вьются,
Дева то чуть вперед наклоняется, то отступает!
Мнится, вот-вот на землю, ногою задевши за ногу,
130 [132]
Упадет - но Мету подхватывает вакханка!
Стафил-владыка хмелен, от возлияний обильных
Ботриса заалели пьяного обе ланиты;
Юноша, чей подбородок пухом первым покрылся,
Вместе с отцом на кудрях густых из побегов кудрявых
Плющевую корону водружает, и Ботрис,
Заплетаясь ногами, пустился в неверную пляску,
Левой ногою о ногу правую спотыкаясь!
Стафил также вприпрыжку пустился с пляскою следом,
Заскакал, завертелся, ноги согнувши в коленах,
140 [142]
В танце своем опираясь на Ботриса, сына, затылок...
Восхваляет напиток плясоводного Вакха,
Чуть покачиваясь, тряся густыми власами,
Падающими на плечи... В пляс и Мета пустилась,
Под руки подхвативши отпрыска и супруга...
Ботрис и Стафил рядом плясали... Как видно веселье,
С коим троица пляшет, сплетая танца фигуры!
Пифос, старец почтенный, оставив ветрам злоречье,
Сладостнейшим напитком до зубов наполняясь,
Пляшет, пьян до упаду, на слабых ногах хороводя,
150 [152]
Сладостные возлиянья, из уст его изливаясь,
Бороденку седую окрасили алою пеной!
Целый день они пили. Пока осушали все кубки,
Тьма вечерняя землю покровом плотным укрыла,
Окоём омрачился, тени гуще смесились,
Еле видные звезды в черноте замерцали,
И Фаэтонт закатился за сумрачный свод поднебесный,
В колее оставляя свет еще блещущий Эос...
Ночь безмолвная черным покрывалом одела
Небо, являя на ткани знаки горних созвездий.
160 [162]
После кратеров и кубков выпитых и пированья
Ботрис с родителем милым и Вакхом винотворящим,
Каждый на ложе своем, простерлись друг подле друга,
Сна вкушая дары, предавшися сновиденьям.
Только вестница Эос окрасила сумрак румянцем,
Бледные разбивая тени, в час этот ранний
Вакх благокудрый проснулся, восстал, пробудившийся, с ложа,
Упованьем победы пылая. Ведь этою ночью
Племя разбил он индов тирсом своим плющеносным,
170 [171]
В призрачном сновиденье лживом с ними сражаясь:
Слышал он сатиров вопли и свист метаемых дротов,
Бросился он, увидев битву во сне, на подмогу,
И пробудился внезапно! Но в сердце бога остался
Ужас иной сновиденья вещего, полного страхов:
Он ведь прообраз увидел битвы ужасной с Ликургом,
Что лишь в грядущем свершится: выпрыгнул вдруг из чащи,
Пасть оскаливши, в пене, лев свирепый. Со склона
Бросился он на Вакха пляшущего, без оружья,
Обратил его в бегство, гнал до самого моря...
180 [181]
В волнах бог и укрылся, бежав от свирепого зверя!
Также увидел (вот новый повод для страха!), что женщин
С тирсами гонит лев сей, пасть разверзнув с клыками,
Их когтит он и ранит, и разрывает на части!
И из дланей священных тирсы во прах упадают,
Брошены наземь кимвалы... Но вот обернулась вакханка
И повязкой девичьей львиную пасть усмиряет,
Виноградного ветвью морду звериную вяжет,
Выю львиную давит петлею этою тесной!
Вот, одна за другою, на зверя набросились вместе,
190 [191]
И могучие лапы колют до крови аканфом...
Зверя связали крепко кривою лозою - разбила
Артемида оковы, но сразу из горнего лона
Огненная зарница зверя в чело поразила,
И слепым отпустила по тропам и чащам скитаться!
Сон Дионис увидел такой и тут же воспрянул
С ложа и ополчился панцырем звездчатым, индов
Кровью забрызганным многих, грудь укрывшим и плечи;
Лоб повязкой витою венчает змеи кольцевидной,
Ноги он обувает в котурны из кожи пурпурной,
200 [201]
Тирс принимает во длани, стебель битв копьевидный,
Сатиров кличет тотчас же. Звук священный заслышав
С Вакховых уст излетевший, многощедрый владыка
Пробуждается Ботрис и облачается в платье...
Даже и Пифос, столь крепко спящий после вчерашних
Возлияний, проснулся. Мета, голос заслышав,
Голову поднимает, но, с челом отягченным,
Снова она засыпает, самые сладкие в мире
Взорами озирая утренние сновиденья.
Стафил же гроздолюбивый идет навстречу Лиэю,
210 [211]
Что уж в дорогу собрался, дары гостевые сготовив:
Кубок златой и чаши серебряные, из которых
Пил молоко он всегда, принесенное с козьего стада.
Дал он узорчатый пеплос тонкотканый, что сшила
Дева Арахна, персидка, у Тигра живущая брега,
И доброщедрый владыка Бромию молвит при этом:
"Бейся же, о Дионис, сравняйся с родителем в битве,
Докажи, что Кронида ты отпрыск! Ибо он свергнул
Землерожденных Титанов с горних склонов Олимпа
Юношей будучи только! Поторопись же, и в битве
220 [221]
Индов, рожденных от Геи, так же разбей и низвергни!
Вспомнилось мне сказанье о пращуре нашем далеком,
Беле, царе ассирийском, о покровителе нашем,
Дед мне его поведал, тебе его я открою:
Крон ливненосный, когда-то серпом изострым лишивший
Детородного члена отца, желавшего ложа
(С той-то самой поры и стал он навеки бесплодным!),
Вел с Зевесом сраженье, собрав под начало Титанов.
Крон широкобородый в битву сию устремился
Против Кронида, метая дроты в него ледяные,
230 [231]
Рассыпая снаряды влажные с горнего неба,
Он посылал их на землю с застывшими остриями!
Зевс огненосный бился могучим оружием Солнца;
Пламенным блеском и жаром растоплена твердая влага...
Так подстегни же свирепых львов на сражение с индом,
И слона ты не бойся, ведь Зевс высокогремящий
Высокоглавую Кампу поверг огненосным перуном,
Ту, что в извилистом теле тысячи ликов собрала...
Извиваясь всей тучей змеиных хребтин, она битвы
Жаждала разнообразной и, змеестопная, била
240 [241]
Землю, яд изливая... Вкруг выи зверя теснились
Пятьдесят разноликих глав звериных и чудищ,
Часть непрестанно вопила львиными пастями всеми,
Образом схожа со Сфингой, загадки любящей девой...
Часть же из-под кабаньих клыков слюну испускала;
В громко визжащую стаю сбились морды собачьи,
Напоминая Скиллы подобие и строенье!
Двуприродное чудо в средине девой являлось,
250 [249]
Вместо же кудрей змеи висли, яд источая,
Но от груди и до самых складок паха у бедер
Пурпурной чешуею (как у чудовищ пучинных)
Плоть покрыта, а когти на многочисленных дланях
Изгибалися словно лезвия серпа кривого...
На хребтовине от верха и до самого низа
Скорпион угнездился, сам себе жалящий выю,
Хвост подняв над спиною с жалом хладным и острым...
Так вставала на битву многоликая Кампа!
260 [258]
Дыбилась твердь земная, пучились глуби морские,
Если она летела, темным крылом помавая,
Вкруг поднимались смерчи, бури ей подчинялись,
Деве сей тартарийской чернокрылой, зеницы
Пламя ее извергали, палил огонь всю округу!
Но чудовище это прикончил Зевс поднебесный,
Торжествовал над змеею, союзницей Крона, родитель!
Стань же отцу подобен, дабы тебя я по праву
Ниспровергателем Геей рожденных после Кронида
Именовал, как индов землерожденных низвергнешь.
270 [268]
Битва твоя подобна, ибо и твой родитель
Торжествовал над предком, водителем в Кроновом войске,
С телом огромным, безмерным, сыном богини Аруры,
Индом, от коего племя индов и происходит!
Бился отец твой с Индом - ты с Дериадеем сразишься!
Стань же подобным Арею, который и сам уничтожил
В битве великой и жаркой чудище, сына Ехидны,
Яд источавшее страшный из пасти змеиной, ужасной,
С плотию двуединой, выползшее из дебрей,
С кольцевидным хребтом, наследием материнским!
280 [278]
Крон же обрел в нем друга, способного с молнией биться!
Дыбилось телом змеиным чудище, битвы желало,
Воздымало и длани - и к Эвру лицом повернувшись,
С Зевсом пылало сразиться, а головою воздетой
Бег облаков заграждало; в самое небо упершись,
Птиц летевших власами спутанными задевало,
Глоткой безмерно-огромной заглатывая пернатых!
Недруга вот такого твой брат Арей ниспровергнул!
Ты не слабее Арея, и с ним состязаться ты можешь
Среди отпрысков Зевса, ибо погибельным тирсом
290 [288]
Столько же ты прославлен, сколь мечом Арей среди битвы!
Столько свершил ты деяний, сколь Феб! Истребителя чудищ
Я принимал в своем доме, славного отпрыска Зевса!
И Персей по пути у меня побывал, но недолго,
Из блестящего Кидна, с Корикием по соседству,
(Так же как ты милосердный!)... Сказал, что быстрой пятою
След прочертив, основал он град в земле киликийской.
Он во длани воздетой держал Горгоны Медусы
Главу, коей не должно зреть... Ты вздымаешь гроздовье,
Вестника наших веселий, разрешителя скорби!
300 [298]
Зверя низринул Персей на брегах Эритрейского моря,
Ты же отродье индов истребил эритрейских!
Дериадея убьешь, как ты убил и Оронта,
Бедствие, худшее зверя морского! От муки избавил
Андромеду Персей, но ты - победитель могучей!
Освободи же ты Деву звездную от оскорблений
Нечестивейших индов, и празднеством я прославлю
Горгоубийцу Персея с Вакхом-Индоубийцей!"
Так он промолвил и в путь обратный пустился к дому,
Доброхотный владыка, Вакхов гостеприимен.
310 [308]
Выслушав царские речи, радостно приободрился
Бромий тирсобезумный, исполнился битвенным духом,
Зачарованно внемля древним деяньям отцовым!
Хочет он спорить с Кронидом, в славе с ним состязаться,
Дабы третья победа над индом, дважды сраженным,
Над Кронидом его вознесла! Фереспонда он кличет,
Вестника, горнего сына, соперника быстрого ветра,
Отпрыска мудрой Ифтимы, и милостиво изрекает:
"О Гермаона отпрыск, вестник, столь радостный сердцу,
Весть отнеси такую свирепому Дериадею:
320 [318]
"Царь, не вступивший в сраженье - прими дары Диониса
Или с Бромием бейся - и кончишь подобно Оронту!"
Так он промолвил - и прянул вестник быстроплесничный,
Взмыв над землею к востоку, не зная земных средостений,
Скипетр сжимая отцовский. Бог же в то самое время
На золотой колеснице с лозой виноградной веселой,
По неисчетным дорогам из града во град проезжая,
Ассирийской земли и дальней и ближней пределы,
Дарует всем земледельцам лозы виноградной гроздовье.
А меж тем, пока в странах, где Эвр на востоке родится,
330 [328]
На виноградной повозке бог катит по землям сирийским,
Стафил злой и внезапной постигнут кончиной. И в доме
Плачут рабы и рабыни, раздирая одежды,
Всюду стонут служанки, бьют ладонями в скорби
Грудь, раздирая ногтями тело и жены рыдают,
Волосы рвя на себе, и царапая лица до крови.
В этот самый же дом возвращался в увитой повозке
Дионис. Вот он входит к Ботрису в великолепный
Дом, вспоминая праздник, что Стафил богу устроил,
Пифоса облик он видит в красноречивом безмолвье,
340 [338]
Спрашивает о судьбине Стафила дорогого,
Также зовет он Мету и вопрошает царицу.
"Молви мне, жено, какое до срока состарило горе?
Вижу, что ты угасла - была ведь такою веселой!
Кто же отнял сиянье жизни? Где же румянец,
Коим лучились ланиты, пылая как жаркое пламя?
Ах, старик, не таи, почто ты льешь эти слезы?
Что заставило срезать бороду, прежде густую?
Кто седину запачкал? Зачем изорвано платье?
Ты, возлюбленной мною Меты, вино полюбившей,
350 [348]
Отпрыск и Стафила сын, скажи, что же срезаны пряди?
О, что за демон ревнивый на кудри твои покусился?
Локоны боле не вьются над блеском плеч белоснежных,
Боле не благоухают тирийской миррой душистой,
От вакхических плясок явившееся сиянье
Боле уже не исходит румянца, покрывшего щеки!
Ах, отчего же одежды темны от праха и пепла?
Где же царственный пурпур, дарованный морем тирийским?
Не узнаю тебя ныне, ты так изменился внезапно!
360 [357]
Стафил, где скипетродержец? Хочу его видеть и слышать!
Молви! Ах, в одночасье отец твой милый скончался!
О, я б про горе проведал, когда б ты и скрыть попытался!
Не говори ни пол-слова, твои безмолвные взоры
Бессловесную муку твою уже рассказали!
О, я б про горе проведал, когда б ты и скрыть попытался!
Слезы страданье явили, от непрестанного плача
По отцу все одежды влагой соленой омыты!
Зависть ревниво надежду похитила, ибо я мыслил
Вместе со Стафилом милым, в сраженье инда низвергнув,
370 [367]
Собственною рукою вскинуть пылающий светоч,
Празднуя Ботриса свадьбу, вспомощника в битвах и схватках!"
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: