На юге и юго-западе ни викинги, ни их потомки, такие, как Сигурд Крестоносец, не бороздили морей за пределами пролива Норвы и Серкланда[17], а их деятельность как паломников, торговцев и путешественников, конечно же, не была исследовательской. Они внесли выдающийся вклад в дело сокрушения мусульманского бремени в Южной Европе; они посещали святые места:
Они сражались в качестве варяжских телохранителей в армиях великих византийцев Никифора Фоки, Иоанна Цимисхия, Василия II, но повсюду здесь они совершали открытия скорее для себя, чем для Европы.
Но Россию, т. е. древнюю Русь вокруг Новгорода и Киева, Белое море, Северный мыс и побережье Финляндии, так же как отдаленные части Шотландии и Ирландии, Европа впервые отчетливо узнала благодаря норманнам. Этот народ сделал многое для открытия современной Литвы и Пруссии и для обращения в христианство всей Скандинавии, как метрополии, так и колоний. В IX–XI вв. его усилиями нынешние Норвегия, Швеция и Дания вкупе со всеми поселениями викингов были присоединены к цивилизованному миру и римской церкви.
Сначала на востоке в 862 г. славяне призвали на помощь своих менее опасных соседей, живших вокруг Упсалы, против своих более беспокойных соседей, живших вокруг Киева, и в сентябре того же года Рюрик прибыл в Новгород и основал средневековое Русское царство, которое в X в., при Олеге, Игоре и Владимире, выступало по отношению к Византийской империи сначала в роли открытого врага, а затем союзника по вере и оружию.
Как все это время, так и впоследствии, вплоть до татарского нашествия, общение шведов, датчан и норманнов с Гардарики было постоянным и тесным, в том числе и во времена походов в Винландию, когда Владимир и Ярослав княжили в Новгороде, а два Олафа, Трюгвесон и Святой, находили убежище при их дворе до и после своего жестокого правления в Норвегии.
Дядя Олафа Трюгвесона уже состарился в изгнании в Новгороде, когда молодой Олаф и его мать, бежав из Норвегии, чтобы присоединиться к нему, были захвачены на Балтике викингами и шесть лет пробыли у них в плену на берегу Рижского залива, пока наконец не добрались до Хольмгарда (972 г.).
В 1019 г. Ингигерда Шведская была выдана замуж за Ярослава, а десять лет спустя Олафу Святому, изгнанному мятежниками из Норвегии и бежавшему на Русь, было предложено царство, называвшееся Булгария — современная Казань, — древняя столица которого, Булгар, чьи развалины еще можно было видеть, была известна арабским путешественникам IX в. Олаф колебался между принятием этого предложения и паломнической смертью в Иерусалиме и наконец предпочел с боем проложить себе дорогу назад, в Норвегию.
Следующий король норвежцев, Магнус Добрый, прибыл из Новгорода через Ладогу в Тронхейм, когда сын Олафа Гарольд Гардрада вновь укрылся в убежище своего отца при дворе Ярослава; пока Магнус оставался в изгнании, соплеменники расспрашивали о нем всех купцов, торговавших с Новгородом.
Последний из древних королей — Гарольд Гардрада был связан с Новгородом в продолжение своих необыкновенных приключений на востоке и на юге до того, как он прибыл в Миклагард. После своего бегства, а также все время службы в варяжской гвардии императрицы Зои он считал Новгород своим домом. Его паломнические реликвии из святой земли и его военная добыча из Серкланда — Африки и Сицилии — все было отослано на попечение Ярослава, пока хозяин не прибудет и не потребует свое имущество. Когда Гарольд наконец прибыл, спасаясь бегством от мести византийцев, через Черное море в Азовское и «вокруг всего Восточного царства» — Киевского княжества, то нашел все свои богатства в неприкосновенности, а княжну Елизавету— готовой стать его женой, помочь ему русскими людьми и деньгами отвоевать Норвегию и умереть при Стэмфорд Бридже ради английской короны (1066 г.).
Гарольд — весьма характерная фигура для викингов-скандинавов с присущей им величайшей и неукротимой энергией. Вильгельм Завоеватель, Кнут Великий, Роберт Гискар или Роджер Сицилийский — все они люди более умудренные и более сильные, чем Гарольд, но не было в истории ни одного вожака, ни одного морского разбойника такого, как этот человек, который в 50 лет, воевав почти всюду, где жили христиане или соседи и враги христианства, все еще надеялся, что настанет время и он уплывет к новооткрытым странам и таким образом исполнит свою клятву и завершит жизнь, полную неповторимых приключений, беспримерным открытием. Он сражался с дикими зверями на константинопольской арене; он купался в Иордане и очищал от разбойников дороги Сирии; он взял штурмом восемьдесят крепостей в Африке; он пришел на помощь исландцам в голодные годы; он жил князем на Руси и в Нортумберленде; в своих песнях он похваляется, что проплыл вокруг всей Европы; но он кончил свой путь, этот предтеча морских королей, подобных Дрсйку и Магеллану, так и не сделав ни одного открытия. Его соотечественники и современники побывали везде раньше его, но он объединил в своей судьбе труды и приключения, завоевания и открытия многих. Он был олицетворением северного духа, и именно благодаря усилиям и достижениям таких, как он, Европа наполнилась той новой энергией мысли и действия, той новой жизнью и знаниями, которые дали и почву и импульс движению, возглавленному Генрихом Мореплавателем, Колумбом и Кэботами.
Войны, которые вел Гарольд, не позволили ему стать великим исследователем, но скандинавские капитаны, служившие при мирных королях, сделали кое-что из того, что он намеревался сделать сам.
Нам следует вернуться к походам Отера и Вульфстана при короле Альфреде (около 890 г.), примерно в то время, когда один из норвежских королей, Гарольд Светловолосый, впервые появился в шотландских и ирландских водах.
Их открытия Белого моря, Северного мыса и Ботнического и Финского заливов были продолжены и доведены до конца в течение следующих полутора веков усилиями многих норманнов, таких, как Торер Гунд при Олафе Святом[19], но поход Отера был первым и главным из этих смелых предприятий как по намерениям, так и по результатам.
«Он сказал своему повелителю, королю Альфреду, что поселился севернее всех норманнов, на земле, омываемой Западным морем, и что он желает узнать, как далеко протянулась эта земля прямо на север и обитает ли хоть один человек дальше на север в этой пустыне. Так он направился прямо на север вдоль суши — три дня пути пустынная земля оставалась справа, а открытое море слева, — достигнув самых дальних мест, до которых когда-либо доходили китобои»; и все же он держал на север еще три дня (к Северному мысу — северной оконечности Европы).
«Потом берег повернул прямо на восток, и, гонимый западным ветром, Отер плыл четыре дня, пока берег не повернул на юг, и он плыл вдоль него еще пять дней до великой реки Двины, которая уходит в глубь суши, и где за рекой все необитаемо» — теперешние пермяцкие и архангельские края.
Здесь он торговал с жителями, первыми людьми, каких он встретил с тех пор, как покинул свой фьорд (если не считать финских охотников). Кроме того что он хотел посмотреть эту страну, он также искал моржовые клыки и шкуры.
Финны и жители Биармы (Архангельска), как показалось ему, говорили почти на одном языке, но между его домом и этим Биармаландом не было ни одного человеческого существа, обитающего в постоянном жилище, и вся эта земля была длинной, узкой и скудно заселенной; по мере продвижения к северу ширина ее уменьшилась от шестидесяти до трех дней пути.
И еще Альфред рассказал, как Отер, плывя в течение месяца к югу от своего дома и имея Ирланд справа, а побережье Норвегии все время слева, добрался до Ютландии, «где море вдается в сушу, причем настолько широко, что не видно противоположного берега», отсюда еще через пять дней он достиг побережья, «с которого англы пришли в Британию».